А. Фурсов - De Conspiratione / О Заговоре

• Название: De Conspiratione / О Заговоре
• Автор: А. Фурсов
• Издательство: Товарищество научных изданий КМК
• Жанр: Политика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-87317-947-7

В монографиях сборника анализируются скрытые механизмы мировой истории политики и экономики, деятельность закрытых (тайных) обществ мирового согласования и управления («закулисы»), спецслужб и криминальных синдикатах. (сост. А. И. Фурсов; 2-е изд.)

---

На примере предвыборной (в Генеральные штаты) компании 1789 г. в Бургундии, а кампания эта была типовой для Франции, О. Кошен показал механизм создания единообразного корпуса наказов, решающую роль в подготовке которых сыграли адвокаты из числа «братьев» и сочувствующих им[180]. Стоящие на позициях «объективных» причин революции, вызванной кризисом, Ф. Фюре и Д. Рише пишут о «трех революциях лета 1789 года»[181]. При этом, однако, словно принимая эстафету у О. Кошена, они на первое место ставят «революцию адвокатов», а затем уже идут «парижская революция» и «революция крестьян». «Революция адвокатов» — это масонская революция. «Парижская революция» была инициирована проплаченными (в том числе британцами) агитаторами — так же как Февральская революция 1917 г. в России. «Революция крестьян» стала следствием сознательных действий планировщиков в зерновой и финансовой сферах.

В томе «Революция» «Истории Франции» издательства «Ашет» Ф. Фюре подчеркнул, что в 1788 г. достиг кульминации старый конфликт между королевской администрацией и парламентским началом, возникший после смерти Людовика XIV,[182] и что к революции привел именно политический кризис. Но этот кризис — и исследования демонстрируют это со стеклянной ясностью, — не развивался стихийно, а подпитывался и направлялся сразу несколькими заинтересованными группами. Но вернемся к вопросам, заданным «братьями» Дюпору, и его ответам на них. Самым главным был третий вопрос — о механизме управления революцией; его задал Мирабо. Дюпор ответил так: «…я много думал… я знаю несколько верных способов, но все они такого характера, что я содрогался при одной мысли о них и не решался вас посвятить. Но раз вы одобряете мой план (внимание: масонский план Французской революции — это план Дюпора. — А. Ф.) и убеждены, что принять его необходимо, ибо иного пути для обеспечения успеха революции (Дюпор говорит именно о революции. — А.Ф.) и спасения отечества нет… я скажу, что только посредством террора можно встать во главе революции и управлять ею… (подч. мной. — А.Ф.). Как бы нам ни было это противно, придется пожертвовать некоторыми известными особами»[183]. По итогам выступления Дюпора на собрании у герцога Ларошфуко был создан «комитет восстания». Все это напугало даже такого прожженного циника, каким был Мирабо, презиравший всех — и народ, и дворян.

Вообще Мирабо играл интересную роль в хитросплетениях многослойного заговора — он был участником сразу нескольких КС, причем различных — масонских, иллюминатских («оперативный псевдоним» — Архесилас) и даже еврейских. Исследователи фиксируют две линии влияния еврейских структур на Мирабо — финансовую (ввиду задолженности еврейским банкирам, о чем пишет автор многотомной истории евреев Гриц) и женско-сексуальную (традиционная схема «Эсфирь»). Есть сведения и о контактах Мирабо и с британской разведкой; короче говоря, он вовремя умер, иначе не миновать бы ему встречи с «машинкой» доктора Гильотена.

Возвращаясь к террору, отмечу: его расширяющаяся воронка во время Французской революции не была проявлением только безумия толпы и кровожадности якобинцев, как это нам нередко пытаются представить, — если это и было безумие, то наведенное, управляемое, то была заранее подготовленная стратегия и технология. Обратим также внимание на использование средневекового института в революционных целях, весьма далеких от заявленных. «Тайной, но истинной целью созыва генеральных штатов, — писал в своих мемуарах Бутильи де Сент-Андре, — являлось ниспровержение существующего строя во Франции. Одни лишь адепты, главы масонства, были посвящены в эту тайну; другие (а их было большинство) думали, что предстояло только уничтожить некоторые злоупотребления и привести в порядок государственные финансы… Чтобы можно было надеяться на помощь народа, надо было внушить ему сознание своей силы, поднять его, вооружить, организовать и восстановить против существующего порядка… наконец надо было дать ему толчок к выступлению… Чтобы достичь всего этого, недостаточно было толковать народу об отвлеченных учениях, провозглашать народовластие, призывать к “освобождению от оков” и к тому, чтобы броситься на своих “тиранов”. Гораздо более действенно было встряхнуть его неожиданным толчком, вложить ему в руки оружие под каким-нибудь правдоподобным предлогом, например — самозащиты ввиду громадной неизбежной опасности, дабы внезапно захватить общую власть над умами и заставить всех действовать одновременно»[184].

Внезапность и одновременность восстания, которая так поразила И. Тэна, автора остающейся до сих пор одной из лучших историй Французской революции («Повсюду в день предвыборных собраний народ восстал как один человек»), была хорошо подготовлена. Кроме того, были применены некоторые формы, которые отдаленно напоминают движение без лидеров а 1а «арабская весна» или флэш-моб. И. Тэн цитирует очевидца, де Монжуа, который говорит о множестве злодеев, «которые, не имея видимых вожаков, тем не менее находятся в соглашении друг с другом и повсюду одинаково предаются тем же буйствам как раз в то время, когда возникают генеральные штаты. Один пароль и один обман поднимают восстание от одного конца страны до другого»[185] — от Нормандии и Бретани на севере до Прованса на юге.

Ключевые слова здесь «пароль» и «обман». «Пароль» указывает на организацию, «обман» — на кампанию дезинформации, проведенной для того, чтобы завести население. Элементами этой кампании было распространение различных слухов и измышлений, призванных опорочить короля и королеву, внести смятение и тревогу, побудить к действию, к насилию.

«В середине июля (1789 г. — А.Ф.), во время “Великого Страха”, — пишет О. Кошен, — вся Франция испугалась разбойников и взялась за оружие; в конце месяца вся Франция в этом разуверилась: разбойников не было. Но зато за пять дней образовалась национальная гвардия: она подчинялась лозунгам клубов (за ними стояли масоны с их ложами. — А.Ф.), и общины остались вооруженными[186]». Так распространяемые слухи, «информпотоки» обеспечили планировщика собственной вооруженной силой.

Как заметил проницательный П. Копен-Альбанселли, с 1787 по 1795 г. «ни одно так называемое народное движение (кроме движения Вандеи) не было на самом деле народным, а все они были предусмотрены, организованы, разработаны до мельчайших подробностей главарями, несомненно, тайной организацией, действовавшей повсюду одинаковым способом в одно и то же время и отдававшей одни и те же приказания»[187].

С конца апреля 1789 г., по словам очевидцев, в Париже стало расти число пришлого люда, причем не только французов, но и иностранцев (итальянцев, немцев, голландцев), многие из которых занимались подстрекательством, а иные, несмотря на непрезентабельный вид и лохмотья, регулярно раздавали деньги (12 франков в день) и призывали народ к оружию, к насилию, которое и прорвалось 14 июля 1789 г. штурмом Бастилии, зверским убийством инвалидов-охранников, а затем резней в Сальпетриере — тот самый наведенный террор[188], который рекомендовал «конструктор» Дюпор.

Остается лишь подписаться под словами Монтеня де Понсена, автора работы «Тайные силы революции»: «Революция 1789 года не была ни самопроизвольным движением против “тирании” старого порядка, ни искренним порывом к новым идеям свободы, равенства и братства, как в это хотят нас заставить верить. Масонство было тайным вдохновителем и в известной степени руководителем движения. Оно выработало принципы 1789 года, распространило их в массах и активно содействовало их осуществлению»[189]. 69 военных лож по сути парализовали репрессивные возможности власти в самом начале восстания. Другое дело, что со временем процесс вышел из-под контроля лож, что сами ложи далеко не были едины, но это и есть История, иначе не бывает. Как не бывает и неорганизованных революций. Как не бывает революций без кризисных ситуаций. В то же время далеко не всякая кризисная ситуация разражается революцией. Это уже после революции историки post hoc выводят революцию из неких предпосылок — так, будто они сами по себе порождают ее. Если бы это было так, то вся история была бы чередой революций, но в реальности кризисных условий много, они довольно часто встречаются, а революций далеко не так много и они относительно редки. Значит дело не только в предпосылках и даже не в кризисе — кризисе системы, но и в субъекте — конструкторе кризиса и (более или менее) «властелине революционных колец»; правда, эти кольца порой свиваются в петлю на шее властелина, но это уже издержки истории, ее коварства.

Во Французской революции мы также видим активные действия континентальных лож, ориентирующихся на Великобританию. Недаром мечтой тех, кто на самом верху провоцировал вызвавший цепную реакцию политический кризис было установление в стране монархии по образцу той, что сконструировали в Англии в 1688 г.[190] Однако у тех, кто эту «кашу» во Франции «заварил вполне серьезно», были другие планы. Для одних это было установление республики по масонским лекалам («свобода, равенство, братство»), для других, тех, что из-за Пролива, — максимальное ослабление государственного строя и экономики Франции. Поэтому на конституционной монархии процесс не должен был остановиться, тем более, что он к тому же начала развиваться и по своей логике — по логике массовых процессов, выходя из-под контроля субъектов-планировщиков и порождая новых субъектов. Нужно было, чтобы хаос, или, как писал И. Тэн, анархия, дошел (дошла) до предела и начал (начала) пожирать себя и своих творцов, возвращаясь сначала к состоянию управляемого хаоса, а затем — революционного порядка.