А. Фурсов - De Aenigmate / О Тайне

• Название: De Aenigmate / О Тайне
• Автор: А. Фурсов
• Издательство: Товарищество научных изданий КМК
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: ISBN 978-5-9905832-8-3

Сборник научных трудов является логическим продолжением сборника «De Conspiratione / О Заговоре» (М., 2014). В работах, представленных в сборнике, анализируется ряд таинственных и загадочных проблем древности, средневековья и современного мира; при этом выясняется, что современные проблемы уходят вглубь веков, а древность неожиданно прорастает в наши дни.

---

Последнее по счёту, но не по значению: Первая мировая война стала пиком эпохи «водораздела» (1870–1925/29). Мы сегодня тоже живем в водораздельную эпоху, начавшуюся в 1991 г. Время словно сворачивается «листом Мёбиуса», и мы вступаем в мир, во многом похожий на «водораздельную» эпоху конца XIX — начала XX в., только намного более опасную, хотя в основном с теми же «поджигателями и заговорщиками». А врага надо знать в лицо.

III

Один из дискуссионных вопросов о войне 1914–1918 гг.: война — случайность или закономерность? Случайность, отвечает, например, известный историк Дж. Киган; войны никто не хотел, поэтому она не была неизбежной, к ней привела цепь трагических случайностей, которых можно было избежать. О том, что ни одна из держав не хотела общеевропейской войны в духе «второго издания» наполеоновских войн, пишут также С. Фэй, Б. Такмэн и др. «Ни одна из держав не желала европейской войны», — подчёркивает С. Фэй. Да, европейской затяжной войны не желала, а вот против быстрой, «маленькой, победоносной», типа франко-прусской, способной решить внешние проблемы и приглушить внутренние, выпустить социальный пар, ничего не имела против. И это меняет как ситуацию, так и оценку. Впрочем, запомним: великие державы, большая часть их истеблишмента большой войны не хотела. Итак, вроде бы серьёзной войны не хотели. Возможно. Тем не менее, многие ждали, а некоторые просто были уверены в её неизбежности. Вильгельм II в мемуарах пишет, что весной 1914 г. на вопрос своего гофмаршала о планах на лето Николай II ответил: «Я останусь в этом году дома, так как у нас будет война». Лидер эсеров В.М. Чернов вспоминает: в январе 1914 г. в Париже Пилсудский сделал доклад, в котором говорил, что в ближайшем будущем произойдёт конфликт между Россией и Австро-Венгрией из-за Балкан; в результате возникнет общеевропейская война, в которой сначала потерпит поражение Россия, а затем — Германия и Австро-Венгрия от объединённых сил англосаксов и Франции[520]. Аналогичные мысли высказывали некоторые банкиры по обе стороны Атлантики, которые впоследствии не только сорвали огромный экономический куш в ходе войны, но и активно воплощали в ней свои геоинженерные планы; впрочем, как выявилось в среднесрочной перспективе, скорее неудачно. Есть правда в словах Дж. Сороса о том, что Большие Деньги делают историю, но не менее верно и то, что порой Большая История делает (в смысле: уделывает) Большие Деньги.

Если трагические случайности выстраиваются в цепь, то это уже система; системная заинтересованность превращает выстрел в системное явление. Хотя, разумеется, чем сложнее и масштабнее историческое явление или событие, тем сложнее установление причин и реальной связи между ними и следствиями. В этом плане предпочтительнее говорить о «причинно-следственных рядах» (А.А. Зиновьев) их переплетениях и комбинациях, в которых следствия из одного ряда оказываются причинами в другом и образуют странное явление причинноследствия, в анализе которого линейные подходы не срабатывают. Взаимопереплетения могут быть столь многообразными, что адекватное понимание процесса оказывается возможно, во-первых, лишь на уровне целого, посредством «целостного анализа», который часто подменяют многофакторным; во-вторых, в долгосрочной, временной перспективе, как сказал бы Ф. Бродель, «dans ипе tres-tres longue duree».

Кроме того, в эпохи кризисов и революций, когда время предельно уплотнено, меняются исторический масштаб, роль и значение случайностей и закономерностей: то, что именуют «случайностью», «ролью личности», «значением человеческого фактора» и т. д., обретает — на короткий срок, впрочем, и этого достаточно, — макроисторическое измерение. Событие есть реальное бытие кризисно-революционных эпох. Движение системы, оказавшейся в точке бифуркации, может определить лёгкий толчок, взмах крыла бабочки, закрытие маленькой школы в аббатстве Браунау, выступление с броневика, наконец, выстрел недоучившегося студента, короче говоря, любая ошибка, а то и просто глупость. Бисмарк, заметивший когда-то, что какая-нибудь проклятая глупость на Балканах спровоцирует новую войну, продемонстрировал качества не только провидца-практика, но и системно-исторического мыслителя-теоретика. Здесь также необходимо отметить, что условия для «глупости» и для её взрывного общеевропейского потенциала начали создаваться западными державами под руководством Великобритании во время Берлинского конгресса 1878 г. Отменив выгодные для России Сан-Стефанские соглашения 1877 г., на этом конгрессе Запад в целом и прежде всего британцы (в лице умело блефовавшего Дизраэли) завязали такой узел противоречий на Балканах, который уже невозможно было распутать, только разрубить. Чем? Например, войной.

В сложившейся к 1914 г. ситуации в результате европейских и мировых изменений, произошедших с 1870 г. или даже с середины 1850-х гг., когда англо-французы с молчаливого одобрения австрийцев и даже пруссаков начали воину с Россией, общую войну действительно могло вызвать любое острое событие, особенно если имелся субъект, заинтересованный в этом и готовивший это в течение десятилетий, нагнетая напряжённость обстановки. А она уже в 1890-е гг. была иной, чем в 1860-е или даже в 1870-е гг. Достаточно сравнить четыре наиболее известные романа Жюля Верна, написанные на рубеже 1860-1870-х гг. и психологически подводившие итог «эпохе оптимизма» 1830-1860-х гг., и четыре на» более известных романа Герберта Уэллса, написанные во второй половине 1890-х гг. — страх перед низами-морлоками, перед войной миров и т. д. Ну а «Будет скоро тот мир погублен, / Посмотри на него тайком» (М. Цветаева) — это просто знак на стене. Разумеется, история не есть фатально-автоматический процесс. Но на процесс закономерный. Тем более, что мировые войны за гегемонию носят регулярно-циклический характер и так называемая, как уже говорилось, «Первая мировая» — вовсе не первая.

IV

С вопросом о «случайности — неизбежности» Великой войны тесно связан другой: кто виноват? Поскольку историю пишут победители, то уже в 1919 г. главным виновником была объявлена Германия (ст. 231 Версальского договора). Эту версию («версальскую»), впрочем, сразу же оспорили немцы. Речь идет о «письме профессоров» — замечаниях к докладу Комиссии союзников и ассоциированных стран по вопросу ответственности за начало войны, написанные М. Вебером, Г. Дельбрюком, М.Г. Монжелой и А. Мендельсоном-Бартольди. Они основную вину возложили на переживавшую далеко не лучшие времена Россию, на Британию духа не хватило.

В начале XXI в. появились работы (что показательно — британских авторов), в которых тоже была сделана попытка прямо или косвенно перевести стрелки на Россию и её обвинить в возникновении войны. Попытки эти, которые совпали с кампанией уравнивания СССР с Третьим рейхом в плане вины за развязывание Второй мировой войны, оказались несостоятельными.

Непросто обстоит дело и с классовой интерпретацией механизма развязывания войны: вовсе не все группы капиталистов хотели войны, равно как этого хотели далеко не все политики государств, вступивших в смертельную схватку. Первая мировая война и её канун со всей очевидностью продемонстрировали всю нелинейность и неоднозначность финансово-политических связей. Например, в начале XX в. французские финансисты хотели сотрудничать с немецким капиталом, а политики были против. Немало финансистов в Великобритании, понимавших, что в результате войны их страна из кредитора превратится в должника США, не жаждали, мягко говоря, войны. Против войны была и большая часть парламентариев — ниже мы увидим, как их «сделало» активное меньшинство поджигателей войны. Были противники войны и среди немецких промышленников. В то же время многие немецкие политики и многие американские финансисты приветствовали её. Господствующий класс мировой капсистемы — класс не однородный и не сводимый к буржуазии, так же как капиталистическая собственность не сводится к капиталу. Всё сложнее, и сложность эта ещё более усиливается наличием, с одной стороны, национальных государств с протекающими в них массовыми процессами, с другой — закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления.

Первая мировая война продемонстрировала ещё одну очень важную черту, косвенно связанную и с вопросом о её неизбежности, и с вопросом «кто виноват?». Речь идет о несоответствии практически во всех странах «человеческого материала» на уровне государств и парламентов происходившим в мире событиям и тем задачам, которые возникали и которые надо было решать. Итальянский историк Л. Альбертини, характеризуя события лета 1914 г., прямо пишет о несоответствии между интеллектуальными и моральными способностями тех, кто принимал решения, и сложностью и важностью возникших проблем. Прочтя эту мысль Альбертини, я вспомнил, что, например, Германия оказалась заложницей не просто архаической, но исторически почти обречённой Австро-Венгрии. Ведь благодаря своей внешней политике Второй рейх должен был рано или поздно расплачиваться за контрпродуктивные попытки своего всё менее адекватного современному миру союзника сохраниться в этом мире. Более того, эта жёсткая связь делала Германию предсказуемой и уязвимой: чтобы «уронить» Второй рейх, достаточно было «подтолкнуть» Австро-Венгрию тем или иным способом, какой-нибудь «глупостью» или тем, что удалось закамуфлировать в качестве таковой.