Николай Ященко - С отцами вместе

• Название: С отцами вместе
• Автор: Николай Ященко
• Издательство: Восточно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1966

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству. Книги Ященко - это главным образом рассказ о своем поколении, об одногодках и сверстниках-комсомольцах гражданской войны и первых лет Советской власти, это повествования о героях первой русской революции, красных партизанах и красноармейцах. О том героическом времени Николай Ященко рассказал в дилогии “Босоногая команда" (1959 г.), “Искры не гаснут" (1962 г.), которые затем вышли одной книгой “С отцами вместе" (1966 г.). В 1969 году вышла в свет новая повесть “Журавли не знают покоя" о судьбе большой семьи железнодорожников Павла Ивановича Кларка, повесть “Северная точка" (1974 г.) о забайкальском севере, повесть “Красные мадьяры" - об интернациональном отряде венгров. Историко-революционная тема - главная в жизни и творчестве писателя.

---

Сеню повезли на лодке к деревенскому фельдшеру. Он лежал без стона и жалоб, зажимая ладонями рану. Кровь обильно смочила одежду, выступила между пальцами. Голову раненого поддерживал Федя. Узнав его, Сеня пытался улыбнуться и тихо сказал:

— Ничего, до свадьбы заживет…

На середине реки он умер…

Вечером в общежитии Федя достал из-под подушки неотправленное письмо, прочел его вслух всем коммунарам, потом добавил от себя несколько строк. На конверте, склеенном из газеты, написал адрес Мити Мокина.

Во дворе строгали доски для Сениного гроба.

Глава двадцать шестая Гляди в оба!

В субботу Петухов приехал с сенокоса, долго парился в бане, обливался потом у самовара, а после чаепития уселся перед открытым окном. Темень сгущалась. По улице недавно прогнали стадо, и пыль, окрашенная заревом заката, еще висела над дорогой и домами. Во дворах женщины покрикивали на коров, в огородах скрипели колодезные журавли, на церковной колокольне звонили к вечерне.

Прислушиваясь к шуму летнего вечера, Петухов мял зажатую в горсть бородку. Его беспокоило одно обстоятельство. На днях он спрятал в зимовье человека. «Не дай бог комсомольцы пронюхают, тогда ни ему, ни мне мало не будет…»

Редкие прохожие кланялись богачу. Отвечая им едва заметным наклоном головы, он мыслями был в зимовье. «Вот маленько утихнет суматоха, я его в Петровск увезу, пускай по железке удирает куда-нибудь подальше…»

Из переулка показались двое. Присмотревшись, Петухов узнал деревенского гармониста и Анну Гречко. «Эти не поздороваются»… Перед домом купца гармонист растянул трехрядку, заиграл «подгорную». Анна нарочно громко пропела частушку:

Неказисты мы и серы,
Но ведем борьбу к концу.
Офицеры да эсеры
Нам ни к месту, ни к лицу…

«Сама холера, сочинила», — подумал об учительнице Петухов, и ему сразу стало не по себе. «Эта зловредная бабенка, как рыбья кость в горле торчит». Он приподнялся с табурета, наскоро прикрыл створки окна, сбросил с плеча на цветы мокрое полотенце и, шлепая большими галошами, надетыми на босу ногу, вышел на крыльцо. Гармошка удалялась по улице, голосила «подгорную». Петухов повернул голову в ту сторону, не поет ли Анна. «Она и музыку в комсомол переманила…»

Под навесом две батрачки доили коров. В глубине обширного двора сыновья снимали с телеги и складывали треугольником у забора белые, сильно пахнущие сосной драницы. Петухов крикнул:

— Никишка, принеси-ка мне фунтовую гирю!

Рябой парень сбросил на землю почерневшие от смолы холщовые рукавицы, вразвалку поплелся к амбару. Петухов взмахом руки подозвал к себе старшего сына, насмешливо прозванного в деревне Мизинчиком за большой рост, что-то тихо сказал ему, подавая пустую четверть. Братья столкнулись в дверях амбара. Мизинчик взял у Никишки заржавленную гирю и протянул ему четверть.

— Нацеди квасу!

Как только Никишка удалился от порога, тяжелая, с железным кольцом дверь захлопнулась. Лязгнул тяжелый засов. Никишка все понял: его заперли потому, что не хотят пустить в клуб, там сегодня красная вечерка. Стучать и кричать бесполезно, придется ночевать вместе с крысами…

* * *

Осиновский священник не раз говорил деду Ефиму, чтобы он не ходил в клуб, называл его еретиком, так как всякий, кто перешагнет порог антихристова дома, продает христову веру. Ефим крутил белой бородой и возражал пастырю: «Божий храм я сторожу исправно, а за клуб с меня на том свете спросят». Его по-прежнему интересовали все затеи учительницы. Даже на летние каникулы она никуда не уехала — так заела ее работа в ячейке и клубе. Надолго ли хватит у нее пороху — вот в чем вопрос.

По окончании вечерней службы он закрыл церковь, сунул за пояс большой, похожий на револьвер ключ и отправился в клуб. Анна читала вслух газету «Боец и пахарь». Старика радовало, что народоармейцы бьют Унгерна. Так и надо барону. Говорят, он из немцев, а немцы убили на фронте единственного сына Ефима.

Пение тоже нравилось церковному сторожу. Разучивали «Интернационал». Мотив в Осиновке все знают, а слова — никто. Случилось же однажды на сельском сходе: Анна начала гимн, а поддержать ее было некому. Сейчас Анна стояла на сцене, произносила один куплет, взмахивала по-дирижерски руками, и все пели. Ефим шевелил губами, не подавая голоса. Когда дошли до того места, где сказано, что работники всемирной, великой армии труда владеть землей имеют право, а паразиты никогда, старик попросил объяснить, кого в Осиновке можно причислить к паразитам. Немного поговорили на эту тему, перебрали богатеев, в том числе и Петухова. Потом повторили все куплеты.

Пение сменилось чтением рассказа Чехова «Канитель». Читала Анна выразительно, подражая голосам героев. Всем представилась церковь. На клиросе с пером в руках стоит дьячок Отлукавин. Перед ним две бумажки. На одной написано: «О здравии», на другой — «За упокой». Около клироса старушка. Она называет много имен, путает живых с мертвыми. Дьячок пишет, зачеркивает, сердится…

Больше всех хохотал дед Ефим.

— Ты бы, Васильевна, дала мне эту книженцию, я ее батюшке покажу. У нас похлеще бывает…

Андрей Котельников показывал фокус. В руках он держал скрученную вдвое белую нитку, к ее нижнему концу была привязана маленькая пуговица. Фокусник попросил деда Ефима поджечь нитку. Огонек быстро поднялся от пуговицы до Андрюшкиных пальцев. Фокус удался: нитка сгорела, а пуговица какое-то время еще висела в воздухе. Секрет от публики не утаили. Нитка смочена в густом растворе соли и высушена. Она сгорела, а соляной пепел остался, он и держал пуговицу.

Дальше по программе предполагался конкурс плясунов. Кто лучше спляшет, тому приз — книга рассказов Чехова. Сдвинули к стене скамьи. Гармонист начал плясовую. Опережая молодых, дед Ефим уточкой выплыл на середину круга.

— Держите меня, а то приз будет в моем кармане!..

Он лихо топнул, повертел носком правой ноги, что означало вызов желающему поспорить в мастерстве пляски. Но в эту минуту в клуб с криком и свистом ввалилась ватага пьяных парней и мужиков, многие были с кольями в руках. Вечерка притихла, круг рассыпался. Из толпы нежданных гостей выступил Петухов. Не отходя от дверей, он коротким, полусогнутым пальцем поманил к себе гармониста. Тот передал Анне трехрядку и покорно подошел к лавочнику. Петухов толкнул его в сени. Послышались удары и ругань.

— Забудь сюда дорогу, паршивец! — кричал Петухов.

Анна рванулась к дверям, но Андрей схватил ее за руку.

— По твою душу явились… За сценой окно открыто, беги с гармошкой!..

Вся пьяная орава ринулась в зал. Дед Ефим выхватил из-за пояса церковный ключ и кинулся на Петухова.

— Назад, паразит! Это тебе не старая власть. Лишь мы, работники всемирной…

Его сшибли с ног и волоком вытащили на крыльцо. Размахивая кулаками и кольями, петуховские наемники выгоняли парней и девушек на улицу. Сам Петухов, не найдя Анны, гонялся за Андреем, старался ударить его, но не мог достать — секретаря ячейки окружили девушки и принимали на себя петуховские кулаки. Тогда купец схватил небольшой стол и сгрудил защитниц вместе с Андреем к дверям. Девушек из сеней вытолкали, но Андрея вернули в зал. Петухов пнул его в живот и ударил по голове зажатой в руке гирей. Кто-то сбросил фуражку в лампу, зазвенели осколки стекла…

Пока Анна добежала до своей квартиры, взяла винтовку, спрятала на сеновале гармошку да свернула в переулок к избе председателя ревкома Герасима, прошло не менее двадцати минут. С Герасимом она встретилась в калитке. Оказывается, его предупредил дед Ефим. Падая с клубного крыльца, старик повредил ногу, однако все-таки доковылял до местной власти…

В клубе было тихо и темно. Герасим чиркнул одной спичкой, другой. Андрея нашли в углу зала с проломленной головой.

Появились еще два комсомольца с винтовками. Одного Анна отправила за фельдшерицей, другого за подводой.

Андрея привезли домой, он так и не проронил ни слова. Увидев его перевязанную голову, отец во дворе погрозил кому-то в темноту кулаком.

— Мы еще повоюем с этими подлюгами!

Котельников вызвался срочно скакать на разъезд и сообщить на станцию о случившемся. Выезжая на коне из ворот, он нагнулся к предревкома Герасиму.

— Ты, кажись, партячейку сколачиваешь… Запиши меня в сочувствующие!..

В ту ночь Анна легла в постель не раздеваясь. У изголовья стояла винтовка. Какой тут сон, если одна мысль обгоняет другую… Почему не пришел на вечерку Никишка? Не замешан ли и он в грязном деле?.. В клубе разгром. Несколько скамей и суфлерская будка сломаны. Занавес исчез. Портреты изорваны в клочья. Цветы сброшены с подоконников, два окна остались с пустыми рамами… Завтра же устроить воскресник, пусть Петухов не думает, что комсомольцы сдаются… С разбега перескочить новую кочку. «С утра собрать всех своих — и за работу». Интересно, Никишка придет?.. Что-то давно нет вестей от Мити. Писем он, правда, не пишет, но приветы с попутчиками иногда передает. Как недостает его сейчас! Посоветоваться бы с ним, поговорить по душам. Слова у него грубоватые, неотесанные, а согревают, успокаивают…