Николай Ященко - С отцами вместе

• Название: С отцами вместе
• Автор: Николай Ященко
• Издательство: Восточно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1966

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству. Книги Ященко - это главным образом рассказ о своем поколении, об одногодках и сверстниках-комсомольцах гражданской войны и первых лет Советской власти, это повествования о героях первой русской революции, красных партизанах и красноармейцах. О том героическом времени Николай Ященко рассказал в дилогии “Босоногая команда" (1959 г.), “Искры не гаснут" (1962 г.), которые затем вышли одной книгой “С отцами вместе" (1966 г.). В 1969 году вышла в свет новая повесть “Журавли не знают покоя" о судьбе большой семьи железнодорожников Павла Ивановича Кларка, повесть “Северная точка" (1974 г.) о забайкальском севере, повесть “Красные мадьяры" - об интернациональном отряде венгров. Историко-революционная тема - главная в жизни и творчестве писателя.

---

Митя не мог понять, почему эта песня сразу тронула его. Песня не новая, Митя слышал ее на вечеринках и свадьбах, слышал и в ячейке, даже подпевал товарищам, но тогда она не казалась особенной и пелась, как многие другие песни. Митя говорил что-то матери, отвечал на редкие вопросы комсомольцев, а сам боялся пропустить хоть одно слово. Народоармеец пел от имени какого-то героя о том, что у него десять сыновей, троих уже нет в живых, а семеро борются за свободу. Народ хлынул к теплушке, всех звала песня. Народоармеец уже не сидел, а стоял, толпа видела и слышала его… Младший сын героя песни, тринадцатилетний мальчик, просился на войну. Отец не хотел брать с собой малолетнего, но тот сказал, что за него не придется краснеть в бою и что он сумеет умереть за свою родину… Песня смешалась с прощальными звонками станционного колокола. Загудел паровоз. Митя поцеловал мать, крепко пожал руку Косте.

— Держись плана ячейки, мы его с тобой верно составили. Война, может быть, заставит кое-что изменить, но военные занятия четыре раза в неделю — душа из комсомольцев винтом. И вот что. Раз война, люди умирают, объяви-ка траур и запрети всякие танцы. Понял?

Уже на ходу поезда Митя вскочил в теплушку. Народоармеец пел:

И час настал, тяжелый час
Для родины моей
Молитесь, женщины, за нас,
За ваших сыновей!..

Мелькали лица, летели вверх над провожающими шапки и папахи, но Митя ничего не видел и не слышал, он был весь во власти песни… «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…»

Под впечатлением проводов и песни люди с вокзала уходили молча. Костя по обыкновению был с Верой. Они давно научились ходить под руку, и вечерами это у них хорошо получалось. Сейчас они шли по-солдатски — в ногу, одновременно выбрасывая вперед руки. Груз новых забот уже беспокоил Костю. С завтрашнего дня он должен без Мити Мокина вести за собой ячейку. Семнадцатилетний Константин Кравченко теперь больше, чем раньше, у всего народа на виду. Сколько глаз будет смотреть за ним — куда идет, как и что делает. «Если что не ладно — я сразу к Блохину, так Митя велел… И вот Вера рядом, с ней всегда легко…»

Васюрка шел, заложив руки за спину. Задумаешься, пожалуй. Вчера Знова сказал ему, что о поездке на фронт заикаться бесполезно, Васюрка будет обучать военному делу комсомольцев-новичков, к тому же у него на руках маленький братишка.

Всегда молчаливый Пронька глядел себе под ноги, пинал на междупутьях мелкие камешки. Рядом топал Кузя и бубнил сочиненную на вокзале частушку:

Получили мы приказ,
Стали собираться,
Ах, кому-кому из нас
Надо оставаться…

Чуть отставая от других, со шпалы на шпалу прыгал Ленька Индеец. У него от наплыва мыслей скоро заболит голова. Что-то годы идут медленно. Взрослые уезжают воевать, а тут ходи в школу, все учись да учись, когда же человеком-то будешь… Посмотрел на эшелон и отправляйся домой, как маленький…

* * *

Почти на каждой остановке эшелон пополнялся новыми бойцами. На одной из больших станций за Читой среди подходивших к теплушке парней Митя увидел Федора Комогорцева и от радости закричал во всю мощь своих легких:

— Федька-большевичок! Черт ты некрасивый! Иди в наш спальный вагон международного сообщения!

И выскочил навстречу. Через минуту они обнимались.

— Знакомый нашелся или родня? — спрашивали Митю соседи по теплушке.

— Бери выше!.. Это мой друг!

Начались взаимные расспросы, оба выпытывали друг у друга все, чего не сообщали в письмах. Федя рассказывал о стычках с бандитами в пограничной полосе, гибели Сени-смазчика, а Митя — о ячейке, о том, как была убита Анна Гречко.

— А ты хоть успел открыть ей свою любовь? — серьезно и хмуро спросил Федя.

— Не успел! — признался Митя.

— Бить тебя мало! — огорчился Федя. — Ты знаешь, как важно бывает человеку знать, что его любят…

— Я это… — Митя задумался, сказать или нет, потом махнул рукой. — Я, Федя, поцеловал ее… один раз в жизни.

— Это хорошо, — сказал Федя, — значит, она поняла твою любовь, может, ей и умирать было легче…

И Митя рассказал о своих встречах с девушкой, о том, что часто видел Анну во сне, и о том, как навзрыд плакал на тормозе, когда ехал домой с похорон…

— Помнишь, Федька, я тебе говорил, что она ходила в Каменку обучать грамоте. Как раз в день ее похорон Андрей Котельников привез от ребят записку, они писали ее сами — благодарили Аннушку за учение. Эту записку мы в гроб положили… А не забыл ты церковного сторожа Ефима? После смерти Аннушки он пришел в ячейку и сказал, что будет до конца своей жизни охранять клуб и копейки не возьмет!..

И вдруг Митя вспомнил о песне, взволновавшей его, подозвал к себе телеграфиста Уварова.

— Трансвааль, страна моя! А где она такая? Почему о ней поют?

Объяснение телеграфиста Митя выслушал внимательно. Он не знал, что Трансвааль находится в Южной Африке, не слышал и не читал о том, что там двадцать лет тому назад закончилась война между бурами, населявшими эту маленькую страну, и англичанами. Митя в душе восторгался бурами. Англия хотела захватить Трансвааль, и поставить на колени ее народ. Подумать только, война длилась два с половиной года. Буры отважно дрались за свободу своей родины, но англичане располагали огромными силами и в конце концов превратили Трансвааль в свою колонию. Теперь ясно, что песня осталась в память о героической борьбе буров против английских завоевателей. Песня поется от имени старика-бура, который воевал сам и взял с собой на войну десять сыновей. С тех пор песня кочует из страны в страну, ее поют все, кто защищает свободу любимой отчизны.

— Дошлый ты парень, — сказал Митя телеграфисту, — все знаешь. Эх, жалко, что буры рановато затеяли драку с Англией. Если бы сейчас, так мы помогли бы друг дружке.

Мите захотелось еще раз послушать песню, познакомить с ней Федю, и он крикнул гармонисту:

— Давай про страну мою Трансвааль!

— А вот эту не хочешь?! — отозвался народоармеец. Напевая, он заиграл другую, боевую…

Нас не сломит нужда,
Не согнет нас беда,
Рок капризный не властен над нами.

Вместе со всеми бойцами Митя и Федя подхватили припев:

Никогда, никогда, никогда, никогда
Коммунары не будут рабами!

…Для того и ехали комсомольцы на войну…

От автора

В 1961 году, когда отмечалось 40-летие комсомола Забайкалья, я собрал много интересных документов. Некоторые из них имеют прямое отношение к моей повести «Искры не гаснут», и поэтому я прошу читателя ознакомиться с ними…

«…В январе 1922 г. Народно-революционная армия приближалась к станции Волочаевка, где белые подготовили сильно укрепленные позиции. Удары НРА на фронте поддерживались нападениями партизан.

Сражение началось 10 февраля 1922 года…» (Из военной сводки).

«Вот уже рукой подать до Волочаевки, но не тут-то было. Противник усилил огонь, и мы залегли перед заграждениями противника вокруг сопки Июнь-Карань. Четыре дня и четыре ночи лежали мы в снегу, прижатые огнем белогвардейцев. Каппелевцы думали, что чурки от нас остались — все померзли. А мы вытерпели 40-градусный мороз, полураздетые и плохо обутые, поднялись на штыки. Под ураганным огнем артиллерии, пулеметов и бронепоездов прошли три ряда проволочных заграждений» (Из письма Мити Мокина в ячейку).

«В ночной атаке изрублен на куски комсомолец Федор Комогорцев» (Из донесений в штаб полка).

«…Разрывая телами колючую проволоку, народоармейцы лезли вперед, стиснув зубы, с глазами, горящими последней решимостью. Большинство погибло тут же, запутавшись в железных сетях, под ливнем пуль и осколков… Крепкие колья не выдержали последнего отчаянного напора — затрещали и рухнули. Образовалась брешь, и в нее, как в прорвавшуюся плотину, хлынула людская волна. Противник не выдержал и быстро начал покидать снеговые брустверы…» (Из воспоминаний командира особого 6-го полка).

«Комсомолец Д. Мокин был обморожен и не ушел с позиции. Метким пулеметным огнем целых шесть часов отражал яростные атаки каппелевцев. Его руки примерзли к пулемету. И только после боя его унесли в лазарет. Командующий сам представил его к награде и лично вручил ему серебряные часы» (Из донесений в штаб полка).

«…Такую беспримерную храбрость, какую проявили народоармейцы на Хабаровском фронте, мне приходилось видеть редко, даже в Красной Армии. Бойцы безудержно шли на опутанные проволокой сопки и почти голыми руками брали пулеметы» (Из приказа командующего Блюхера В. К.).

«После разгрома 12 февраля 1922 года под Волочаевкой уже ничто — и даже японская помощь — не могло спасти белых.