Руслан Шабельник - Песнь шаира или хроники Ахдада

• Название: Песнь шаира или хроники Ахдада
• Автор: Руслан Шабельник
• Жанр: Фэнтези

В романе имеют место джинны и древние клады, волшебные превращения и человеческое вероломство, один заколдованный юноша и один расколдованным принц. Упоминается Сулейман сын Дауда (мир с ними обоими), гуль-людоед и злая колдунья. Но ни слова нет о летающем ковре, великих воителях прошлого и волшебной лампе. В первой части повествуется о Шамс ад-Дине Мухаммаде - султане города Ахдада и о визире его Абу-ль-Хасане. О новой наложнице султана, о пропаже его сына, о змее, что выползает каждую ночь из дворца, и о том, что из всего этого вышло. Во второй части семеро узников, в числе которых и наш султан, рассказывают семь историй. Истории приключились с ними и не с ними в разное время, истории странным образом переплетаются, дополняют друг друга и проливают немного света на то, что произошло в первой части. В третьей и последней части, как и положено, - развязка.

---

36.

Рассказ о визире Абу-ль-Хасане и о превратностях судьбы

У Абу-ль-Хасана тряслись ноги, кроме ног, дрожали руки. Все бы хорошо, но руки сжимали корзины, и лежащие в них сабли издавали негромкий, но хорошо слышимый, особенно в ночи, звон.

Надвинув небогатую чалму повара почти на самые брови, султан Шамс ад-Дин Мухаммад уверенно вышагивал впереди.

А ну как колдунья внутри разгадает обман и обратит их в... аистов. А ну как за воротами окажется множество воинов и султан не успеет произнести и первых трех слов спасительно фразы. Нельзя было придумать покороче! Например: "Убивают!!"

У входа в дом, богатый дом с колоннами и лепкой, их встретило двое слуг. Словно сама ночь соткала из нитей тьмы две огромные фигуры. Абу-ль-Хасану они показались демонами ночи, черными ифритами, из тех, что прокляты Аллахом и навечно приняли на облик и душу печать тьмы. Хотя нет, у ифритов нет души. Значит - на облик.

Только зубы и глаза жемчужными вставками белели на эбеновых лицах. Черные руки сжимали рукояти вороненых сабель. Если воины и уступали в размерах Джаваду, то ненамного.

- П-пайам, п-повар...

Голос султана заметно дрожал, и Абу-ль-Хасан уже отыскал достаточно храбрости, чтобы обратиться к владыке, дабы он прекратил безумное предприятие... храбрость собралась, а голос пропал. Вместо высокоотважного: "Бежим!" - горло родило лишь тихий хрип.

Слуги дружно указали на двери дома. Султан переступил порог, визирь за ним. Абу-ль-Хасану казалось, звон оружия в корзине был подобен крику муэдзина во влажном утреннем воздухе.

Длинный коридор освещался тусклыми светильниками, прикрепленными на большом расстоянии друг от друга.

Они шли, визирь дрожал, оружие звенело.

Двери, большие двери преграждали путь, двери и щель света меж приоткрытыми створками, и голоса из этой щели.

- О, господин мой, о мой возлюбленный, - говорила женщина, и голос ее показался Абу-ль-Хасану смутно знакомым, - позволь мне покидать дворец так же, как я возвращаюсь в него - твоим волшебством. Превращение в змею слишком мучительно, а острые камни царапают мое нежное тело.

- Горе тебе, проклятая, - отвечал мужской голос, и он был подобен разлаженному ребабу. - Клянусь доблестью черных (а не думай, что наше мужество подобно мужеству белых), если ты еще раз заведешь этот разговор, я перестану возиться с тобой и не накрою твоего тела своим телом. Разве не знаешь ты, что я болен, что силы уходят из меня, где обещанное лекарство, которое должно вернуть соки жизни в измученное болезнью тело! Или ты играешь со мной шутки себе в удовольствие, о вонючая сука, о подлейшая из белых!

- О любимый, о свет моего глаза, клянусь всем, что свято, лекарство есть и это так же верно, как то, что я в эту ночь стою перед тобой, ожидая расположения. Голова лекаря Дубана, которая помогла мне отыскать тебя, сказала следующее, а я в точности передаю ее слова: "Печень невинного юноши королевской крови, убитого и зажаренного в полнолуние, приготовленная лучшим в городе поваром, только она прогонит, описываемые тобой язвы и излечит тело от болезни". - И это так же верно, как и то, что сегодня полнолуние и с мгновения на мгновение в эту дверь постучится лучший в городе повар по имени Пайам, и принесет заказанное.

"Дубан? Колдунья разговаривала с головой врача Дубана? - подумал Абу-ль-Хасан. - Но как же так? Приближенным известно, что голова Дубана находится в сокровищнице султана, и многим известно, что никто не сможет войти в сокровищницу, если его не ввел сам султан. Ужели колдунья вхожа к Шамс ад-Дину? Ужели..." - взгляд визиря коснулся лица Шамс ад-Дина Мухаммада. Коснулся и бежал в испуге. Сейчас лицо султана Ахдада Шамс ад-Дина Мухаммада, было чернее ночи.

- Лучше ему поторопиться, - произнес мужской голос, - в противном случае, я потеряю терпение! Язвы, страшная болезнь, насланная Гассаном Абдуррахманом, точит мое тело!

При последних словах, Шамс ад-Дин Мухаммад выхватил корзины из рук Абу-ль-Хасана и ударил ими об пол. Крышка слетела, и оружие высыпалось на ковры. Схватив саблю, Шамс ад-Дин Мухаммад распахнул ногой двери и шагнул в комнату.

Абу-ль-Хасан, выбрав оружие и себе, поспешил за господином.

37.

Окончание рассказа о визире Абу-ль-Хасане и о превратностях судьбы

Первое, что увидел Абу-ль-Хасан, войдя в комнату, вслед за султаном, был огромный черный человек. Полураздетый, он лежал на полу, на обрезках тростника. И одна губа его была, как одеяло, другая - как башмак, и губы его подбирали песок на камнях. И тело все было в струпьях и язвах. И настолько ужасен был вид его, что Абу-ль-Хасан сначала принял черного за дэва, что вылез из гор, дабы занять человеческое жилище.

Рядом с ужасным черным, склонив голову в почтительном поклоне, стояла... Заприма. Любимая наложница султана. Та самая Зарима, из-за которой Абу-ль-Хасан едва не закончил жизненный путь раньше отмерянного.

Увидев султана Шамс ад-Дина с оружием в руке, по облику которого было видно, что разум его улетел, и он перестал сознавать себя, Зарима закричала, и всплеснула руками, и попыталась закрыть собой черного возлюбленного, ибо Шамс ад-Дин Мухаммад направился к нему.

Но гнев мужчины сильнее любви женщины, Шамс ад-Дин оказался на месте раньше и, занеся саблю, ударил ею великана по шее и отрубил ему голову.

Увидев это, царевна тут же закричала страшным криком, а затем зашипела, словно змея.

Из коридора позади уже доносился топот слуг.

Не дожидаясь развязки, Абу-ль-Хасан закричал страшным голосом, так сильно, как позволяло ему желание жить:

- Во имя Аллаха милостивого и справедливого... Спасите!!!

Между тем, с царевной творились странные вещи. Тело ее удлинялось, руки втягивались, на коже, гладкой персиковой коже Заримы начали проступать темные чешуйки.

- Ты убил моего любимого, - говорила царевна, и слова ее походили на шипение. - Ты умрешь-ш-ш.

- Спасите! Спасите! - слова заготовленной фразы начисто покинули голову визиря.

- Сейчас-с-с-с.

Не дожидаясь окончания, Шамс ад-Дин шагнул к царевне, которая все больше напоминала змею, и, замахнувшись, рубанул по удлиняющейся морде. Змея шарахнулась от султана, из страшной раны полилась кровь.

Крики в коридоре усилились и умножились. Абу-ль-Хасан обхватил саблю потными руками, приготовившись сражаться или умереть, хотя одно другому отнюдь не мешало. Змея билась и шипела - страшная рана причиняла ей боль. Крики приблизились, и в помещение вбежали... верные мамлюки, во главе с черным, но таким родным Джавадом. С дождавшегося своего часа шамшера на пол капала рубиновая кровь.

Увидев это, а видимо боль еще не окончательно затмила разум, змея, бывшая царевной, изогнулась и стремительно скрылась в дыре, проделанной в противоположной стене комнаты. Дыра оказалась слишком мала, чтобы туда протиснулся взрослый мужчина, да еще в латах, но как раз достаточная для гибкого змеиного тела.

- Мы еще встретимс-с-с-ся, - донеслось из глубины, или это только показалось Абу-ль-Хасану, или его ушей достиг шепот султана:

- Мы еще встретимся.

ЧАСТЬ 2.

Вступление к части 2, которое мы снова едва не назвали "Корова", но Царь Царей уберег нас и в этот раз, и ересь, разъедающая ум и душу - на все воля Аллаха - прошла стороной.

Во вступлении говорится о путниках, что волею судеб и того, кто вершит судьбами, собрались в некоторой пещере, что находится на далеком острове. Также повествуется о причине их неудобств и смятения чувств, но ни слова не говорится о том, что собрало столь разных людей на далеком острове.

Камень, закрывающий вход, отошел в сторону, и сердца сидящих были сжаты клещами страха. На все воля Аллаха - в этот раз камень был откинут только для того, чтобы, вместе с толикой света, впустить очередного узника, человека - как все здесь сидящие, волею Аллаха, в ожидании приговора судьбы.

Камень стал на место, и тиски страха ослабили неутомимую хватку, как раз настолько, чтобы позволить биться им - сердцам, до следующего раза. Раза, когда камень вновь отойдет в сторону, знаменуя окончание жизни одного из присутствующих.

Новоприбывший, брошенный сильной рукой в пещеру, невольно сбил собой несколько стоящих на пути узников. Пытаясь придать телу подобающее вертикальное положение, новоприбывший отдавил еще несколько ног и, возможно, рук старожилов. Однако, вместо ожидаемых слов упрека, в ответ услышал следующую речь:

- Приветствуем тебя в этом узилище страха и ожидания (а что может быть страшнее ожидания), о брат по несчастью. Я сказал: "брат", - ибо мы все здесь братья, несмотря на разность в возрасте и положении. Возраст и положение остались там, за этими каменными стенами, которые, вместе с небольшой толикой воздуха и света, впускают лишь страх, задерживая все остальные эмоции и чувства, но самое главное, задерживая надежду. Надежду - отдушину отчаявшихся и обреченных, к коим, без сомнения, имеют честь принадлежать здесь присутствующие, а теперь и ты, брат, ибо также присутствуешь в этом месте.