Владимир Даль - Пословицы и поговорки русского народа

• Название: Пословицы и поговорки русского народа
• Автор: Владимир Даль
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Языкознание
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-005165-4

Без пословицы не проживешь – сказано народом, и как всегда, точно и справедливо. Действительно, чем долго рассуждать, лучше сказать меткое словцо, и все сразу становится на свои места. Перед вами лучшие пословицы из огромного собрания В.И.Даля – в них заключена вековая народная мудрость, красота и сила русской речи.

---

Приговорка или пустоговорка, которую также иногда зовут поговоркой, – это изречение, иногда одно слово, часто повторяемое, приговариваемое, без большого толку и значения, а по местной или личной привычке: говорит, взял, вземши, оченно хорошо это самое дело; тово-воно как-оно. В сказках таких условных приговорок много: «Скоро сказка сказуется, не скоро дело делается»; «Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли»; «За тридевять земель, в тридесятом государстве» и пр. Как простые, так и сказочные пустоговорки иногда обращаются в пословицу, заключая в себе условный смысл; например: «Я бы и тово, да, вишь, жена-то не тово; ну, уж и я растово»; о пустом, грозном начальнике: «Проскакал выше лесу стоячего, ниже облака ходячего»; о строгости и непотачке кому: «Он тише воды, ниже травы стал» и пр. С другого конца, переходя в набор складных слов, приговорки сливаются с прибаутками.

Присловье весьма близко к прозвищу, но относится не к лицу, а к целой местности, коей жителей дразнят, бранят или чествуют приложенным к ним присловьем. Оно иногда состоит в одном только слове: «Рязанцы синебрюхие»; «Ярославцы белотельцы»; «Вятичи слепороды»; иногде же в целом изречении, прибаутке, прибасенке: «Пенжане свою ворону в Москве узнали»; «Ты чей, молодеч? – Зубачевский купеч. – А где был? – В Москве, по миру ходил». Последнее присловье уже весьма близко к пословице, а другим придано и вовсе пословичное значение: «Чухломский рукосуй: рукавицы за поясом, а других ищет». Присловье: «Бежечане и колокольню рожком подбили», встряхивая об нее мимоходом табак, иногда употребляется в том же значении, как «Капля камень долбит».

Скороговорка, чистоговорка– слагается для упражнения в скором и чистом произношении, почему в ней сталкиваются звуки, затрудняющие быстрый говор; но многие чистобайки заключают в себе также пословицу: «Нашего пономаря не перепономарировать стать», человека не переделаешь; «Рапортовал, да не дорапортовал, а стал дорапортовывать, зарапортовался», все невпопад, неудачно; «Стоит поп на копне, колпак на попе, копна под попом, поп под колпаком», то есть все одно и то же.

Загадки всякому известны; допустив все остальное, казалось, не следовало исключать из этого сборника и их, потому что это такие ж короткие изречения, то довольно пошлые и ничтожные, то замысловатые, со своеобычным взглядом на вещи. Но и загадки иногда переходят в пословицы, становясь и тем и другим: «Ничего не болит, а все стонет»; пословично говорится это о ханже и попрошайке; а как загадка – это свинья. «Хорошая жена метла, и худая жена метла»: одна метет в дом, копит, другая из дому, мотает. «Кабы у цыгана напереди, что у мужика назади, так с ним бы и ладов не было» – ум. «Иная вода стоит крови» – слеза.

Прибаутка, пустобайка не совсем ясно или не одинаково определяется; самое название – пустобайка – показывает, что она может быть иногда и то же, что пустоговорка, а об остряке своего рода говорят, что он знает много прибауток. Иные называют так целый ряд поговорок и приговорок, сложенных складно, без большого смысла; сюда относятся ямские прибаутки, также сбитенщиков, коих теперь уже почти не стало, пирожников и пр. Эти прибаутки также нередко переходят в пословицы: «По всем по трем, коренной не тронь: а кроме коренной, нет ни одной»; «Лошади чужие, кнут не свой – погоняй, не стой»; «Ешь пироги, а хлеб вперед береги»; «Поливай, кубышка, не жалей хозяйского добришка» и пр. Прибауткою же называют сказочные прикрасы: «Не по дням, по часам растет, как пшеничное тесто на опаре киснет»; «Конь бежит, земля дрожит, полымя из ноздрей, хвостом след устилает, долы, реки промеж ног пускает» и пр. И эта болтовня принимает иногда пословичное значение, если применяется к какому-либо известному случаю. Прибаутками, байками, присказками называют и поговорки и пословицы, вовсе непонятные, если не знаешь прибаски, от которой они вышли; и эти-то прибаутки никак нельзя отделить от пословиц. Иные понятны по себе: «Тит, пойдем молотить! – Брюхо болит. – Тит, поди кисель есть! – А где моя большая ложка?» «Кто украл пирожок? – Не я. – А кому дать еще? – Мне». «Жена, а жена, любишь ли ты меня? Аль не любишь? – Да. – Что, да? – Ничего». Другие требуют объяснений: «Хорошо-то мед с калачом»; к этому прибавляют: «А ты едал? – Нет, не едал; да летось брат в городе был, так видел, как люди едят». «Знаешь толк, как слепой в молоке»: вожак покинул на время слепого. «Где был? – Да вот молока похлебал. – А что такое молоко? – Белое да сладкое. – А какое такое белое? – Как гусь. – А какой же гусь?» Вожак согнул локоть и кисть клюкою и дал ему пощупать: «Вот какой. – А, знаю», – и по этому слепой понял, какое бывает молоко. Сюда же относятся: «Так-то так, да вон-то как»; «Слава богу, лапоть поспел»; «Еще один казак остался»; «Радуга ушат воды выпила»; «Попал, как черт в рукомойник» и пр. К прибауткам же можно причесть и поговорки, иногда пословичные, с обоюдным смыслом, игру слов: «Я в лес (влез), и он в лес; я за вяз (завяз), и он за вяз».

Пословичные поговорки о приметах, поверьях, житейские и хозяйские правила, одетые, для памяти, в такую же одежду, куда входит и народный месяцеслов, где каждому чем-нибудь замечательному в быту народному дню дано свое название и приложены разные поговорки, правила, изречения, – все это, насколько удалось мне собрать, также вошло в сборник. Божба, проклятия, пожелания, приветы, высказанные в виде поговорок, отчасти включены сюда же, но их набралось немного, как вообще некоторые разряды у меня очень не полны и вся надежда на будущих собирателей. Русские застольные, заздравные пожелания, что ныне тосты, частию старинные, частию известные и поныне в купеческом кругу, по заглушьям, очень хороши, но и их у меня набралось немного, а желательно бы собрать и сохранить их побольше.

В пословице можно различать одежду внутреннюю и внешнюю; первая относится к риторике, вторая – до грамматики и просодии. Грамматика не только могла бы и должна бы многому научиться у пословиц, но должна бы быть по ним, во многих частях своих, вновь переверстана. Частое непонимание нами пословицы основано именно на незнании языков, тех простых, сильных и кратких оборотов речи, которые исподволь утрачиваются и вытесняются из письменного языка, чтобы сблизить его, для большей сподручности переводов, с языками западными. Кто бы взялся рассмотреть пословицы и поговорки в этом отношении, тот написал бы претолстую и преполезную книгу.

Пословица большею частию является в мерном или складном виде: редко правильным метрическим стихом, то есть со счетом долгих и коротких слогов, потому что такой размер народному языку вообще чужд; еще реже и, кажется, только случайно найдется размер силлабический, то есть простой счет слогов, дело, нам вовсе чужое; но весьма часто в русском размере, в тоническом, как песенном, с известным числом протяжных ударений в стихе, так и сказочном, с рифмою или красным складом.

Богданович, перекладывающий пословицы, по тогдашним понятиям, в приличные стихи, то есть искажавший их так, что они становились никуда не годными, переложил, однако, с пяток, из числа одной тысячи, так удачно, что они могут идти зауряд с народными, например: «Не бесчести в загонях добра молодца: загоняешь и волка, так будет овца». Но кажется, что он только составил кстати одну пословицу из двух готовых; по крайней мере вторая половина говорится точно в этом виде, в правильном метрическом размере ** – двух коротких и одного долгого слога; этот размер гораздо свойственнее языку нашему, чем чистые ямбы и хореи, потому что он обилует короткими слогами. Есть даже очень много пословиц, в размере, еще более богатом короткими слогами; не утверждаю, чтобы тут был умысел, чтобы пословицы сознательно составлены были по довольно сложному метрическому размеру; но чуткое и памятливое на певучесть, склад, ударение и созвучие ухо вылило их в этом певучем виде и бессознательно соблюло правильную и точную меру. Упоминаю об этом потому, как сейчас сказал, что языку нашему эти размеры гораздо сподручнее, между тем как поэты небрегут такою особенностию языка, и ямбы с хореями, всеми натяжками и неправдами, остаются у нас господствующими размерами. Говорю: с натяжками и неправдами, потому что даже у первых поэтов наших натяжки эти попадаются сплошь и рядом, да они и неизбежны на языке, в котором короткий слог весьма редко чередуется с долгим чрез один.

Возьмем два-три примера: «Бог не поберег вдоль и поперек»; по три коротких меж двух долгих, а размер хорош. «Рано встала, да мало напряла»; по долгому с коротким на концах, а две средние стопы – долгий с двумя короткими. «Хоть вдвое, хоть втрое, не споро худое»; по одному долгому меж двух коротких. «Всякая небылица в три года пригодится»; «На – всякого мирянина по семи жидовин»; в этих двух пословицах, в сущности тонических, метрический счет, однако, показывает вот какие особенности: первая начинается долгим, вторая – коротким слогом; в обеих по четыре стопы: один долгий с одним коротким, долгий с двумя, с тремя и с четырьмя короткими. В следующей – замечательная, весьма складная смесь анапеста и дактиля; один только короткий слог, во втором стихе, будто лишний; но он на месте, а пропущен в первом стихе весьма кстати; тут, как будто поневоле изумляясь, сделаешь расстановку: