Геннадий Красильников - Старый дом (сборник)

• Название: Старый дом (сборник)
• Автор: Геннадий Красильников
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1971

Русскому читателю хорошо знакомо имя талантливого удмуртского писателя Геннадия Красильникова. В этой книге представлены две повести: «Остаюсь с тобой», «Старый дом» и роман «Олексан Кабышев».

Повесть «Остаюсь с тобой» посвящена теме становления юношей и девушек, которые, окончив среднюю школу, решили остаться в родном колхозе. Автор прослеживает, как крепло в них сознание необходимости их труда для Родины, как воспитывались черты гражданственности.

Действие романа «Олексан Кабышев» также развертывается в наши дни в удмуртском селе. Её главный герой — человек исключительной честности и принципиальности, непримиримый к тому мещанскому благополучию, которого добивается его Глаша. За душу Глаши и ей подобных вступает он в бой и одерживает победу.

Труженикам колхозного села, людям высоких моральных качеств, упорных и страстных в достижении поставленной перед собой цели, посвящена и повесть «Старый дом».

---

Лишь теперь до Очея дошло, куда гнул Лешак. Он вывернулся из Васькиных рук и слезливо стал оправдываться:

— Отстань от меня, нет во мне никакой болезни… И до мотоцикла тебе тоже нет никакого дела, я его для своих нужд купил…

Но Ваське уже надоело прорабатывать Очея, он улегся на кучу соломы и принялся насвистывать. Долго нежиться ему не пришлось: стреляя в небо серыми кольцами дыма, отчаянно затарахтел комбайновый мотор. Сквозь шум послышался голос Олексана "Очей, заводи трактор!". Дарья уже успела взобраться на мостик и, ожидая, когда двинется трактор, стояла, нетерпеливо вцепившись в рогатый штурвал и ругая про себя неповоротливого напарника. Спустя несколько минут ожил и гусеничный ДТ-54. Олексан махнул рукой и грузный, неповоротливый "Коммунар", подминая под себя четырехметровую полосу ржи, медленно двинулся за трактором.

Васька Лешак подошел к Олексану и покровительственно похвалил:

— Оказывается, в школе механиков ты не зря переводил казенный хлеб! Страсть как уважаю людей, понимающих толк в технике! Это я тебе говорю не в порядке культа твоей личности. Ну, я поехал за комбайном, на том углу загона они будут разгружаться. Пока!

Усаживаясь в кабину, он посмотрел в противоположную сторону и присвистнул:

— Фюить, вот мчится тройка почтовая! Олексан, видишь, там кто-то шпарит сюда на лошади? Не иначе, как опять за тобой, аварию где-нибудь устранять.

Олексан взглянул в ту сторону, куда указывал шофер. Нахлестывая лошадь вожжами, кто-то во весь опор направлялся к ним на запряженной телеге. Он был еще метрах в трехстах, а Васька Лешак своими острыми глазами уже распознал его:

— Эге, так это ж тесть твой! Я теперь его с завязанными глазами за три километра узнаю!

Глаша! Глаша! Олексан не мог сделать и шага навстречу. Тревога сковала тело.

Подъехав вплотную, Самсонов остановил взмыленную лошадь, кинув в сторону вожжи, соскочил с телеги. Дрожащими губами проговорил:

— Глаша помирает… До срока началось… За тобой послала…

Олексан рванулся к тестю, сгреб за ворот.

— Довел, до убийства довел, а?

Лицо у Самсонова стало красным, глаза выкатились. К Олексану подскочил Вася, повиснув на его руке, оттолкнул к машине.

— Брось, Олексан! Брось! С родней успеешь рассчитаться. Там человек помирает!..

Силком затолкав Олексана в кабину, Вася с места включил вторую, затем третью скорость, и, подскакивая на прошлогодних бороздах, машина прямиком через поле рванулась в сторону Бигры.

9

В самом конце больничного коридора отгорожена небольшая комнатушка, где родственники больных ожидают свидания со своими. Комнату так и называют — "ожидалка", в ней из мебели стоят всего-навсего две некрашеные деревянные скамейки со спинками и низенький столик. В "ожидалке" даже нет окна, свет сюда проникает через застекленную дверь, ведущую в коридор. Во всем больничном корпусе это, пожалуй, самый неуютный уголок. Воздух здесь тяжелый, пропитан запахами всевозможных лекарств, оттого даже здоровый человек, посидев в "ожидалке" час-другой, начинает чувствовать себя больным. К тому же через стеклянную дверь видно, как сестры торопливо снуют по коридору. Завидев белый халат, ожидающий всякий раз вздрагивает: "Наверно, ко мне! С худой или доброй вестью?" Но сестра проходит дальше, у нее свои дела. Прислушиваясь к голосам из коридора, человек с непривычки даже не верит своим ушам: собравшись в кучку, сестры смеются и болтают всякий вздор, в то время как в соседней палате женщина протяжно стонет: "Ой, господи-и, не могу-у…"

Олексан не помнил, сколько времени он провел в "ожидалке". Вместе с ним сидела пожилая женщина, время от времени она судорожно вздыхала и шептала что-то невнятное. Но Олексану было не до чужого горя. Заслышав стон из палат, он вздрагивал, точно подстегнутый плетью. К нему никто не выходил, его не звали, и он горбился на жесткой скамейке, стиснув голову обеими руками…

Шофера Васю он отпустил домой: чего ему тут зря торчать, да и машина понадобится в колхозе.

— Спасибо тебе, Василий…

— Ну-у, нашел о чем говорить! Лишь бы все обошлось… В случае чего звони в Акагурт, у них тут телефон имеется.

— Поезжай, Василий. Дома ты пока… не рассказывай, мать и без того больная. Харитону Андреичу передай, чтоб не искали меня.

Он остался сидеть в душной, полутемной комнате, где из умывальника с тихим звоном срывались капельки воды и мерно отсчитывали время, которому Олексан потерял счет после той получасовой бешеной гонки, когда они с Васей приехали в Бигру. Соскочив с машины, он бегом кинулся к дому тестя и еще во дворе услышал чьи-то громкие причитания. Кричала и причитала Глашина мать, а сама Глаша с закрытыми глазами, очень бледная, неподвижно лежала на кровати. Около нее хлопотала незнакомая старуха с морщинистым, точно печеная картошка, лицом. Завидев Олексана, она проворно юркнула за печку. Несколько женщин испуганно жались возле дверей.

Олексан бросился к Глаше, взял ее за руку.

— Глаша!.. Глаш, ты меня узнаешь? Это я, Олексан…

Неясная тень прошла по ее лицу, веки дрогнули и на мгновение поднялись.

Тугой петлей захлестнуло, перехватило горло позднее раскаяние: эх, если б на день раньше приехать к тебе, Глаша!

Тем временем Вася забрался в сарай и сбросил несколько охапок сена, заготовленного Самсоновым на зиму для скотины. Уложив сено в кузов машины, он постелил поверху старую одежду, которую высмотрел в сенцах.

Вдвоем с Олексаном они на руках вынесли Глашу и осторожно уложили в кузове.

— Вася, теперь жми в Акташ. Веди осторожнее…

— Знаю, чего там. Ты придерживай ее, чтоб не трясло.

Олексан сидел в кузове, придерживая Глашу за плечи. Временами ему начинало казаться, что Глаша умирает, он торопливо хватал ее за руку, с замирающим сердцем пытался уловить еле заметное биение пульса. Машину нещадно трясло, а загрубелая кожа на пальцах почти не ощущала нежных толчков крови.

Остановив машину во дворе больницы, Вася что-то крикнул Олексану и побежал к приземистому, длинному корпусу. Вскоре пришли санитарки с носилками, уложили на них Глашу и понесли в корпус. Олексан хотел пройти следом, но ему сказали, чтоб подождал. Он остался стоять на крыльце, подавленный горем. Толкнув, его дверью, на крыльцо вышел человек в очках и белом халате, на голове у него тоже была надета круглая белая шапочка, только ботинки на ногах выделялись ослепительной чернотой. Сорвав с переносицы очки, он из-под густых бровей просверлил Олексана колючими глазами и сердито закричал:

— Вы привезли больную? Варвары, куда смотрели, где были у вас глаза, я спрашиваю?! Довести человека до такого состояния! Судить вас за это, судить по всей строгости! Варвары!..

Накричав на Олексана, он повернулся и ушел, сильно хлопнув дверью. И вот теперь Олексан сидит здесь. Сколько же времени прошло? Час, два или десять?..

Неожиданно со звоном раскрылась стеклянная дверь, в "ожидалку" вошла сестра. Она почему-то строго посмотрела на Олексана и подошла к сидевшей на другой скамейке женщине.

— Вы к Петровой Марии?

Женщина засуетилась, торопливо поднялась со скамьи.

— К ней, милушка. Сноха она мне, сноха. Господи, не беда ли какая?

Сестра слабо улыбнулась:

— Да чего вы испугались, мамаша? Теперь уже все позади, радоваться надо: сына родила ваша сноха. Вот теперь вы и бабушка!

Женщина трижды перекрестилась и уголком платка стала вытирать слезы.

— Слава богу, значит, сын? Ну и хорошо… А я уже давно бабушка: у старшего и среднего сына по двое детей, а эта сноха — младшенькая. Первенький у нее… Так говоришь, сын, милушка?

— Сын, сын! — засмеялась сестра. — А вам кого хотелось?

— А мне все одно, хоть парень, хоть девка! Так и так мне придется нянчить, я для всех одинаково бабушка. Лишних не будет, все свои, родные! — Вспомнив о своем, она принялась суетливо развязывать узелок, приговаривая при этом. — Ах ты, боже мой, чуть не забыла! Про гостинцы, говорю, чуть не забыла. Здесь у меня домашние пирожочки, да в лавке купила конфет в бумажке. Передашь, поди, милушка?

Сестра замахала на нее руками:

— Что ты, что ты, бабушка, у нас этого делать нельзя, строго запрещено! Все, что потребуется, ей дадут здесь. А то, чего доброго, еще инфекцию занесете. Заразу, значит, какую-нибудь. Вы теперь не беспокойтесь, идите домой. А отец-то ребеночка где? С отцами мы просто не рады, прямо в окна лезут, лишь бы поглядеть на своих. Такой народец!

— А отцу, милушка, совсем некогда. Он у меня шофером работает, услали куда-то на три дня. Он-то сына ждал, помощничка, обрадуется, поди!

Сестра взялась за дверную ручку, чтобы уйти, Олек-сан несмело остановил ее:

— Скажите, как там Кабышева? Вы должны знать… Кабышева Глафира, ее сегодня на машине доставили.