Юлия Друнина - Мир под оливами

• Название: Мир под оливами
• Автор: Юлия Друнина
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Лирика
• Год: 1978

Творчество поэтессы, лауреата Государственной премии Юлии Друниной широко известно читателям. Лирическая героиня ее новой книги «Мир под оливами» продолжает разговор о своих фронтовых друзьях, живых и погибших, о духовной красоте людей, о человеческих судьбах.

---

ТОГДА…

Это было сто лет назад,
Точнее, в послевоенное лето.
Только–только из старых солдат
Превратились мы в молодые поэты.
Мы были дружбе верны фронтовой
И потому богаты.
(Пусть нету крыши над головой,
Пусть нету еще зарплаты.)
— Где будешь спать?
— А зачем вокзал?
— Ну, значит, и я с тобою. —
Еще у друга полны глаза
Горячим туманом боя.
И все мы были войной пьяны,
Всем гадок был дух наживы,
Все были молоды,
Все равны
И все потому счастливы…

ВСТРЕЧА

Со своим батальонным
Повстречалась сестра —
Только возле прилавка,
А не возле костра.
Уронил он покупки,
Смяла чеки она —
Громыхая, за ними
Снова встала Война.

Снова тащит девчонка
Командира в кювет,
По слепящему снегу
Алый тянется след.
Оглянулась — фашисты
В полный двинулись рост…

Что ж ты спишь, продавщица? —
Возмущается «хвост».

Но не может услышать
Этот ропот она,
Потому что все громче
Громыхает Война,
Потому что столкнулись,
Как звезда со звездой,
Молодой батальонный
С медсестрой молодой…

НАШЕ — НАМ!

Наше — нам, юность —

юным, и мы не в обиде.

С. Орлов

Пусть певичка смешна и жеманна,
Пусть манерны у песни слова, —
В полуночном чаду ресторана
Так блаженно плывет голова.
Винограда тяжелые гроздья
Превратились в густое вино,
И теперь по артериям бродит,
Колобродит, бунтует оно.
А за маленьким столиком рядом
Трое бывших окопных солдат
Невеселым хмелеющим взглядом
На оркестр и певичку глядят.
Я, наверное, их понимаю:
Ветераны остались одни —
В том победном ликующем мае,
В том проклятом июне они…
А смешная певичка тем часом
Продолжает шептать о весне,
А парнишка в потертых техасах
Чуть не сверстницу видит во мне!
В этом спутник мой искренен вроде,
Лестно мне и немного смешно.
По артериям весело бродит,
Колобродит густое вино.
А за маленьким столиком рядом
Двое бывших окопных солдат
Немигающим пристальным взглядом
За товарищем вставшим следят.
Ну а тот у застывшей певицы
Отодвинул молчком микрофон,
И гранатой в блаженные лица
Бросил песню забытую он —
О кострах на снегу, о шинели
Да о тех, кто назад не пришел…
И глаза за глазами трезвели,
И смолкал вслед за столиком стол.
Замер смех, и не хлопали пробки.
Тут оркестр очнулся, и вот
Поначалу чуть слышно и робко
Подхватил эту песню фагот,
Поддержал его голос клариега,
Осторожно вступил контрабас…
Ах, нехитрая несенка эта,
Почему будоражишь ты нас?
Почему стали строгими парни
И никто уже больше не пьян?..
Не без горечи вспомнил ударник,
Что ведь, в сущности, он барабан,
Тот, кто резкою дробью в атаку
Поднимает залегших бойцов.
…Кто–то в зале беззвучно заплакал,
Закрывая салфеткой лицо.
И певица в ту песню вступила
И уже не казалась смешной…
Ах, какая же все–таки сила
Скрыта в тех, кто испытан войной!

Вот мелодия, вздрогнув, погасла,
Словно чистая вспышка огня.
Знаешь, парень в модерных техасах,
Эта песенка и про меня.
Ты грядущим, я прошлым богата,
Юность — юным, дружок, наше — нам.
Сердце тянется к этим солдатам,
К их осколкам и к их орденам.

МОЙ КОМИССАР

Не в войну,
Не в бою,
Не в землянке санвзвода —
В наши мирные дни,
В наши мирные годы
Умирал комиссар…
Что я сделать могла?
То кричал он в бреду:
— Поднимайтесь, ребята! —
То, в сознанье придя,
Бормотал виновато:
— Вот какие, сестренка, дела…

До сих пор
Он во мне еще видел сестренку —
Ту, что в первом бою
Схоронилась в воронку,
А потом стала «справным бойцом»,
Потому что всегда впереди,
Словно знамя,
Был седой человек
С молодыми глазами
И отмеченным шрамом лицом.

След гражданской войны —
Шрам от сабли над бровью…
Может быть, в сорок первом,
В снегах Подмосковья
Снова видел он юность свою
В угловатом, застенчивом,
Дерзком подростке,
За которым тревожно,
Внимательно, жестко
Все следил краем глаза
В бою…

Не в эпохе,
Военным пожаром объятой,
Не от раны в бою —
От болезни проклятой
Умирал комиссар…
Что я сделать могла?
То кричал он, забывшись:
— За мною, ребята! —
То, в себя приходя,
Бормотал виновато:
— Вот какие, сестренка, дела…

Да, солдаты!
Нам выпала трудная участь —
Провожать командиров,
Бессилием мучась.
Может, это больней,
Чем в бою…
Если б Родину вновь
Охватили пожары,
Попросила б направить меня
В комиссары,
Попросилась бы
В юность свою!

* * *

На полыни водку настояла,
Позвала товарищей — солдат.
Нас осталось мало, очень мало.
А года ракетами летят…

Мы счастливые, конечно, люди:
Встретили победную зарю!
Думаю об этом как о чуде.
Сотни раз судьбу благодарю…

Ну а те, кто не дошел до Мая,
Кто упал, поднявшись в полный рост?..
Первый тост за павших поднимаю,
И за них же наш последний тост,

Сдвинем рюмки, плечи тоже сдвинем,
Пусть руки касается рука.
…Как горька ты, водка на полыни,
Как своею горечью сладка!

КОРОВЫ

А я вспоминаю снова:
В горячей густой пыли
Измученные коровы
По улице Маркса шли.

Откуда такое чудо —
Коровы в столице? Бред!
Бессильно жрецы ОРУДа
Жезлы простирали вслед.

Буренка в тоске косила
На стадо машин глаза.
Деваха с кнутом спросила:
— Далече отсель вокзал? —

Застыл на момент угрюмо
Рогатый, брюхатый строй.
Я ляпнула не подумав:
— Вам лучше бы на метро! —

И, взглядом окинув хмуро
Меня с головы до ног,
— Чего ты болтаешь, дура? —
Усталый старик изрек.

…Шли беженцы сквозь столицу,
Гоня истомленный скот.
Тревожно в худые лица
Смотрел сорок первый год.

* * *

Всю жизнь
От зависти томиться мне
К той девочке,
Худющей и неловкой —
К той юной санитарке,
Что с винтовкой
Шла в кирзачах громадных
По войне.

Неужто вправду ею я была?..
Как временами
Мне увидеть странно
Солдатский орден
В глубине стола,
А на плече
Рубец солдатской раны!

* * *

Встречая мирную зарю
В ночной пустыне Ленинграда,
Я отрешенно говорю:
— Горят Бадаевские склады…

И спутник мой не удивлен,
Все понимая с полуслова,
Пожары те же видит он
В дыму рассвета городского.

Вновь на него багровый свет
Бросает зарево блокады.
Пятнадцать, тридцать, сотню лет
Горят Бадаевские склады…

«ПИОНЕР-БОЛЬШЕВИК»

Этот холм невысок, этот холм невелик.
Похоронен на нем «пионер–большевик» —
Да, на камне начертано именно так…
Здесь всегда замедляют прохожие шаг,
Чтобы вдуматься в смысл неожиданных слов,
Чтобы вслушаться в эхо двадцатых годов.

Хоронили горниста полвека назад,
Молчаливо шагал пионерский отряд.
Барабанная дробь. Взлет прощальной руки.
Эпитафию вместе сложили дружки:
«Пионер–большевик, мы гордимся тобой —
Это есть наш последний и решительный бой!»

Отгремели года, отгорели года.
Человек на протезе приходит сюда —
Партизанил в войну комсомольский отряд,
Лишь один партизан возвратился назад.
Возвратился один, и его ли вина,
Что порой без могил хоронила Война?..
Потому и приходит, как перст, одинок,
Он на холм, где лежит
Школьный старый дружок —
Тот, кого подстерег злой кулацкий обрез…

Гаснет день. Заливаются горны окрест.
Искры первых костров светлячками летят —
Как полвека назад, как полвека назад.
И о холм ударяется песни прибой:
«Это есть наш последний и решительный бой!»

* * *

Пусть были тревожны сводки —
Светили в ночи тогда
Мне звездочка на пилотке,
На башне Кремля звезда.

И, стиснув до хруста зубы,
Я шла но Большой Войне,
Пока не пропели трубы
Победу моей стране.

Три с лишним десятилетья
Уже не грохочет бой,
Но с прежнею силой светят
Те звезды в ночи любой —

На башне и на пилотке.
Их светом озарены,
Мне в сердце приходят сводки
С далекой Большой Войны.

ЧЕРНЫЙ ЛЕС