Нелла Камышинская - Аншлаг

• Название: Аншлаг
• Автор: Нелла Камышинская
• Издательство: Журнал "Аврора"
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1988

---

Хорошо, пусть прелюд.

Музыка не достигала ее сознания. Касаясь его, как ей казалось, не проникала вовнутрь.

Как же она прожила свою жизнь? Она никогда вот так не мечтала. И на подоконнике ночью не сидела, не думала. И духи ее не посещали. И все эти неуловимые то ли вопросы, то ли желания, на окне, на подоконнике, ночью — не было этого. И в сад при луне она не выходила. И этой тонкой души, так готовой на отклик, и вздрагиваний, и тишины, благодарности, благоговения — не было. А главное, не было такой продолжительности! Долгих раздумий, долгих мечтаний. Какое изящество в жизни этой души! И ее бы душа так смогла. Она это чувствует. Но когда? И где? Ведь для этого нужно где-нибудь специально так поселиться. И там, поселившись, быть хорошо обеспеченной. Чтобы свободно гулять, к примеру. Или же жить в каких-то очень спокойных и длинных днях. А она знает, у нее были такие, и все они были у нее пронумерованы. Но чтобы грустные чувства были так совершенны и так отшлифованы, такое не должно тебе сваливаться на голову, а быть постоянным, чтобы не дрожать, что рухнет, отнимут, нет, никогда ей не удавалось благополучно грустить, и не было тихого, но прочного чувства, что мир красив и ты в нем тоже красив, такой тишины у нее не было, мир шумит и гудит, да и одиночества, в сущности, настоящего, полного — не было… А это, наверное, так хорошо!

Зачем он играет все это? Он! У которого все это было, это слышно, и есть! Для кого?!

«А не для меня ли?..»

Но тут раздался гром аплодисментов.

Лера смотрела, как он, улыбаясь, отвесил поклон и быстро сел, прерывая хлопки, к роялю. Ведущий, слава богу, не появлялся, был устранен и сейчас непонятно что делал. Две строгие женщины слева почему-то, пригнувшись, поменялись местами. Кто и что понимал в этой музыке? Все понимали, кроме Леры. Супруги справа негромко переговаривались, и муж все время энергично кивал, он соглашался. Какой-то мужчина в восьмом ряду, с маленькой и почти облысевшей головкой, как сидел с закрытыми глазами, так и сейчас продолжал сидеть. И там же, в восьмом ряду красивая женщина, когда хлопала, улыбалась и смотрела на Виннера влюбленными глазами, и сейчас, когда все стихло, смотрела все так же. Лера придирчиво ее рассматривала. Очень красивая женщина. Однако похожа на маникюршу. Или на киноактрису. Но были и очень солидные и умные лица. «Сколько здесь директоров школ? И есть ли здесь наш директор?» Последний вопрос настолько ее заинтересовал, что она, повернувшись круто, посмотрела назад, но за короткое время найти не успела. Нет, Эльза Корниловна — вряд ли…

Так. Но что ее ждет после концерта?

Если «на бис» он сыграет вальс. Он возьмет ее за руку, посадит в машину. И повезет к себе в гостиницу?

Но Вячеслав Виннер был человек очень добрый. И, словно почувствовав, как она распаляется, как душа ее, погружаясь в беспомощность, почему-то находит спасение в ярости, он заиграл вдруг такое, что Лера — о, чудо — знала, помнила, слышала. И любила! Она только не знала, что это, как вдруг оказалось — Шопен! И, пронзенная этими милыми звуками, она, как тот облысевший чудак, закрыла глаза. Он говорил ей, что одиночество — мягкая и всевластная правда, слезы текут у всех, все плачут, а не один только человек, нужно только уметь их заметить, слезы роднят, мы доверим себя друг другу, потому что есть благо, а музыку эту никто никогда не придумал, она есть. А она отвечала ему, что это такое счастье жить в таком уютном и тихом мире, где люди бормочут ласково друг другу слова утешения, и что она просит его забрать ее туда, и сейчас, и поскорее, она бы припала к груди этого чудного черного инструмента, приникла бы ухом, щекой, распластала бы руки и, чувствуя, как влажнеет его черная и прохладная гладь, тихо бы плакала, незаметно, она не мешала бы. «Возьмите меня к себе! Пусть они смотрят, как вы играете и как я плачу. Это так невозможно? Нет! Возможно! Возьмите! Как это было бы хорошо…»

— Антракт! — сказал красавчик. Он горделиво улыбался, гордясь концертом, Виннером и этим прекрасным залом, в котором он работает.

Лера сначала решила, что будет тихонько сидеть. Но потом встала. Пошла. Попала на очень широкую лестничную площадку. По бокам двери, из которой она вышла, в стену были вправлены два огромных зеркала, все захватив, ничего не оставив. И из тех, кто спускался по лестнице вниз, нет-нет, кто-нибудь, оглянувшись назад, смотрел, как он выглядит сбоку.

«Где же сейчас Шопен? Осталось ли что-нибудь от Шопена?»

Облокотившись о перила, она смотрела, как две узкие лестницы вдоль стен внизу стекаются в одно очень широкое русло. Ей казалось, что она понимает она может догадаться по выражению лиц, по движению губ, о чем говорят. Вот эти две пожилые женщины: «Ты бы слышала этот тон! Каким тоном она со мной говорила…» И эта прелестная женщина в синем немыслимом балахоне: «Ты сказал им, куда мы идем? Я умираю от жажды. Один глоток апельсинового сока — я сейчас все отдам». Два молодых человека сбегали стремительно с лестницы, на ходу доставая сигареты, зажигалки.

Но и еще одно держало ее здесь у перил, притягивая, как магнитом, ее слух. И она, наконец, не сдержавшись, повернула и голову: длинная дверь с правой стороны, она была приоткрыта. Лера попятилась шага на два, в неширокую щель было видно, что и там, в этой комнате, стоит рояль, вполоборота стоит Виннер, а вокруг вплотную щебечет, смеется толпа, старички и старушки, красивые женщины, не больше десятка, это были «свои», это было ясно. Почему это было ясно? А бог его знает. Ну вот одна старушка потрепала Виннера по щеке, засмеялась, и все вокруг тоже засмеялись. Они говорили все разом, дружно и как-то мило, не перебивая друг друга. Но Виннер вел себя… странно… Лера, щурясь, пыталась понять… Он стоял, опустив глаза, хотя и отвечал время от времени то одному, то другому. Он был неподатлив! Вот! Лерино сердце дрогнуло радостно и победно. Громче всех говорила одна красивая женщина, у нее был низкий и звучный голос, она говорила так громко, будто пела на сцене оперного театра. Это была большая, красивая женщина, с большой головой и высоким лбом, вокруг которого черные гладкие волосы были натянуты и стянуты сзади узлом, красавица, и когда она хохотала, открывались яркие и ровные зубы. Но разобрать, что она говорит, было нельзя, казалось, что она говорит по-французски, по-итальянски…

Лера вернулась к перилам. Потом, не отнимая руки от перил, начала спускаться: «Попить, что ли, и мне, — вздохнула она. — Там, наверное, очередь уже набежала».

Но у буфетной стойки оказалось непредвиденно мало людей, спокойно стоящих людей, беспечных, то есть совсем не захваченных таким мощным фактором, как очередь. Никто за очередью не следил. Продвигаясь, все благодушно и со вкусом общались. Лера окинула взором все, что было в продаже. «Сок? Нет. Дорого. Булочку. Поесть. Чтобы так не дрожать».

— Да! Он очень неровен. Ну так что? Это как всякий настоящий художник! Он человек настроения. Я считаю… — говорила девушка с землистым лицом такому же юноше.

— Он что-то помнит, он что-то знает! Это было, ну с кем ты споришь, в пятьдесят девятом году! — говорил плотный и абсолютно довольный всем на свете мужчина. Он был похож на спортивного обозревателя. А может быть, на юриста. А может быть… Лера еще не умела, как говорится, видеть человека насквозь.

— Да, они жили тогда на Меринговской…

Их было трое, они стояли за Лерой, но Лера, чуть-чуть, иногда озираясь, смотрела на них.

— О господи, у них Сеня бывал. Сеня тогда у них был совершенно своим человеком.

— Да, покойный Сеня…

«О ком это они? Неужели все они знают Виннера?»

— Дайте мне булочку. Нет. Только булочку.

Лера не села за столик. А отошла к окну, закрытому шторой. Она стала жевать, глотать и при этом испытывала невыразимое наслаждение.

А те трое уселись за столик. Теперь Лера видела только, как они говорили, но что — ни единого слова не было слышно. «Ну да!» — «Я так и думал». — «А что я говорил!» — «Ну, а что я говорил!» — «Ты ж понимаешь?» — «Ну, а что я тебе говорил!» — «Это все ясно». — «Ну, а что я тебе…» Лера следила, жуя, за ними с удивленной улыбкой. Троица эта ей была симпатична. «И все это — Виннер? И все это Виннер… И та дама в синем мешке, балахоне, не знаю, что это такое, все никак не допьет свой апельсиновый сок. И те мальчики, что их сюда привело? Техника, техника… Им нужна техника. Все они учатся, видимо, в консерватории, нет, малы еще очень, в музыкальном училище. И та вот компания… Но почему вы не можете спуститься сюда — так же, как я, — и стать здесь, рядом со мной, в уголке, и посмотреть, кто пришел сюда, чтобы вас послушать?.. Почему вы не можете! Есть ли ниточка между нами? Есть. И вообще: получили ли вы мое письмо? Получили. Дошло ли оно? Может, оно только завтра придет в гостиницу? Так есть ли она сейчас — я ее чувствую — есть ли ниточка между нами? И было ли это: номер в гостинице, вы, от кого-то письмо, вы открыли его, читаете… Да, и что? Что? Что в вас при этом?.. А знаете что? Я здесь одна такая. Я люблю вас. Я здесь одна такая, только я, я одна пришла сюда для другого. Но, вы думаете, я не смогу охватить и вобрать в себя все: вас! и все ваши ноты! и все эти темные бесконечности, эти пропасти ваши, эти дали… Смогу. Я люблю вас! И, вы думаете, будет еще такая? Когда-нибудь? Нет. Я же вижу. Я здесь лишняя. Я одна попала сюда случайно. Столько людей здесь, разных, но все они — вы посмотрите на них — все они здесь по праву. И только я… Каким занесло меня ветром? Может ли это повториться еще раз? Когда-нибудь?! В вашей жизни? Нет. Стою здесь. Жую эту булку. Мне очень плохо, да… Я все никак почему-то не могу перестать дрожать. Эта блузка. Она все никак не просохнет. Странно, я знаю, что мокрые вещи должны как будто бы высыхать на теле быстрее. Вообще сразу. А эта… Будто нарочно. Но я! Я одна понимаю в вас все и в вашей игре! Я — ничто и никто. Я — Шопен, Лист, музыка, все впервые — я одна понимаю, что вы делаете, в чем ваш труд. Я люблю вас, вот вам и объяснение. А вот и звонок… Ну что ж, начнем второе отделение концерта? Сейчас они все пойдут рядом со мной. Они выталкивают меня отсюда! Мне или к вам… Или… Ну, где же вы? Покажитесь скорее. Мне даже не верится. Сколько еще? Целый час я смогу на вас смотреть. Бесконечно, бесконечно, прекрасно долго. Ну вот…»