Игорь Белисов - Скорпионья сага. Cамка cкорпиона

• Название: Скорпионья сага. Cамка cкорпиона
• Автор: Игорь Белисов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-000391-81-5

Игорь Белисов, автор шокового «Хохота в пустоте», продолжает исследовать вечную драму человеческой жизни. И как всегда, в центре конфликта – мужчина и женщина.

«Самка скорпиона» – это женщина глазами мужчины.

По убеждению автора, необозримая сложность отношений между полами сводится всего к трем ключевым ипостасям: Любовь, Деньги, Власть. Через судьбы героев, иронически низводимых до примитивных членистоногих, через существование, пронизанное духом абсурда, он рассказывает о трагедии великой страны и восходит к философскому осмыслению мироздания, навсегда разделенного природою надвое.

---

Не навязывался. Нет, значит, нет.

Но как-то раз меня крепко это заело, и я предложил ситуацию обсудить. Как близкие люди, откровенно. Поговорить по душам.

Она отмахнулась: «Достало твое занудство».

Что? Моя душа – занудство?!

Я замкнулся. Склеп, барокамера, свинцовая капсула. Мне что, больше других надо? Ха! Посмотрим, кто кого перемолчит. Мой рассудок спокоен и тверд, как тот философский камень.

Вот только в сердце вгрызлась обида, вызревающая в злость.

Не скажу, что мы наглухо онемели. Просто, слова потеряли уверенный смысл. Ей было любопытно, к примеру, помню ли я, что в пору наших свиданий она всякий раз наряжалась в новую кофточку. Я не помнил. Или интересовалась, не нахожу ли я ее внешность безликой. Я не находил. Она хмурилась в зеркало и приступала к броскому макияжу. Или, скажем, провозится с волосами, укладывая так и эдак, терзая меня, не пора ли ей изменить прическу. Я заверял, она нравится мне неизменной, и вообще, я люблю ее, вне зависимости от причесок, более того, перемены меня раздражают. Вечером она появлялась с икебаной на голове.

Чего она добивалась? Во что пыталась играть? Какой новизны искала? И что означал ее взгляд в поволоке лукавства и мерцанием тайны в дымчатой глубине?

Я хотел одного – правды.

Она отделывалась ничего не значащими словами. Теряя веру в слова, я наливался отравой злости, подозревая, что «злость» – не совсем точный в моем положении термин. И еще больше злился.

Почему-то запомнился один эпизод. Она затеяла принять утром душ. Чего никогда раньше не делала. Перед выходом из дому. На учебу. На очередное позднее возвращение… Сквозь волнистое стекло я наблюдал ее силуэт… Выбравшись из ванны, она распахнула дверь. Обдало паром. Заметив меня, улыбнулась. Я спешил, но стоял истуканом. Она растиралась махровым полотенцем, игриво поглядывая.

– Тебе, кажется, на работу? Беги, опоздаешь.

– Да. Если уже не поздно.

Взяла пузырек. «Красная Москва», мой подарок. Перевернула, подставила ладошку, потрясла. Посмотрела на свет. Опять перевернула. Закусила губу, дожидаясь падения.

Наконец, соскользнула. Одна. Как слеза.

Последняя капля.

Пожалуй, я этого ждал.

Но не думал, что это случится так скоро.

Кеше, наконец, дали визу, и он уезжал в Штаты.

Странно, после университета мы работали в одном месте, но почти и не виделись, будто судьба раскидала по городам. Я знал, что он в «Обезьяннике»; он был в курсе, что я в «Гадюшнике». Для ощущения дружбы этого было достаточно.

И вот он уезжал. На «пэ-эм-жэ». То есть, навсегда.

По этому поводу Кеша устроил прощальный ужин. Позвал меня, Андрона, других ребят, кто его знал. Стол он накрыл на работе, убивая всех зайцев разом: в квартире тесно, в ресторане дорого, а чокнуться нужно со многими, включая коллег. Сидели, звенели, дымили, грезили, ностальгировали. Возглашали здравицы, выпивали на брудершафт. Радовались, что хотя бы один из нас станет-таки человеком. Костерили страну, из которой струится утечка мозгов.

Все это было правдой. Однако не всей. Эмигрировал Кеша как ученый, но не главным образом. Непосредственно принимающей стороной его молодого потенциала являлась не биологическая наука Америки, а – женщина. Их роман начался еще здесь, около года назад. На пике страсти она убыла в Штаты. К законному мужу. В браке она состояла двенадцать лет. Вскоре пришло письмо с сообщением о разводе и приглашением обетованным для Кеши.

Мы как раз говорили о превратностях и хитросплетениях, похлопывая по плечам, обнимаясь и зубоскаля, подливая и чокаясь, подливая и чокаясь, подливая и чокаясь, приближаясь к неизбежной точке сакраментального «Ты меня уважаешь?».

И вдруг я увидел Аду.

Я не заметил, как она вошла. Да и не мудрено: дым коромыслом, музыка, шум, много людей, знакомых, полузнакомых и совсем незнакомых. Зоопарк – одна большая семья, на подобные празднества заглядывают по желанию. И вот она здесь. С кем-то выпивала, поверх стаканчика поглядывая на меня.

Стало не по себе. Знакомые днем, ее глаза карего цвета сейчас были черными, гипнотически жгучими. Они пронзали и, одновременно, искрили весельем. В груди забурлило. Я с ужасом осознал, что ее появлению… рад.

Не помню, как – я сидел уже с нею рядом. Не помню, что – выпивали уже на двоих. Не помню, о чем – Ада заливисто мне смеялась. Не помню, почему – впервые возникла страшная мысль: можно!

Потом плутали по «Обезьяннику». Темные проходы, жуткие клетки. Я что-то говорил, она что-то говорила, слова перемешивались. Разнокалиберные приматы сонно ворчали, тревожились, взбудораживались, начинали бродить, забираться, раскачиваться, похохатывать, издеваться.

Мы вышли наружу.

Ноябрьский вечер. Сырость и зябь. Муть фонарей. Где-то за оградой, в желтом тумане, постанывал город. Черные деревья светили холодным бисером, рассыпанным по ветвям.

Ада стояла, обхватив свои плечи, и смотрела в туман.

Я не имел представления, что дальше делать, что я вообще здесь делаю. Эта женщина, она меня волновала. Но как это можно?

Ада дрожала. В тот миг она казалась беззащитною девочкой.

Тихо произнесла:

– Может, ты обнимешь меня?

Огнем опалила жалость.

Я дотронулся. Ее плечи, восхитительно странное ощущение иных плеч. Совсем не таких, которые помнят ладони привычкою формы. И эта спина. И грудь. И живот. И вся она необыкновенная – вдруг повернувшаяся, вжавшаяся, впившаяся губами. Всё, всё в ней другое – запах, вкус, язык, перебои дыхания, содрогания, всхлипывания, шепот и смех, упругость и мягкость, изгибы и впадины, настойчивость рук, горячечность ног. Но самое необыкновенное, сладкое и преступное – чувство грехопадения.

– Пусти, дурачок, задушишь… не здесь… пойдем же… скорей…

Она высвободилась, потянула за руку, за собою, в туман, во тьму. Мы пошли, побежали, сначала дорожками, потом срезали напрямик. Иногда останавливались, взахлеб целовались, бежали дальше. Ее близость жгла, я на грани сознания понимал – можно! Лицо секла морось. Друг уезжает. Я сбежал, не простился – можно! Что ребята подумают? Приличия, домыслы, сплетни – можно! Под ногами хлюпало. Семейное счастье. Любовь, нервотрепка, ненависть. Ее наглое поведение. Моя глупая верность. Ее фортели – можно! можно!! можно!!!

Ввалились в лабораторию. Ада заперла дверь. Горячо повлекла меня дальше, мимо тычущего красноармейца, мимо глаз соглядатаев в бесчисленных темных клетушках. Рухнули на диван, начали стягивать, рвать одежду, не отрываясь, всасываясь. Остались райски наги.

И тут мне стало по-настоящему страшно.

А вдруг не получится?

– Ну что ты напрягся? – ласково прошептала Ада. – Все будет хорошо.

Она улыбнулась. Кто я такой, чтобы надеяться произвести впечатление? Чуткая, опытная, она меня целовала, брала, делала, что желала. Я расслабился. Я почувствовал нежность. Я сдался любви.

Всё получилось.

Мы долго лежали, сплетясь. Я ее гладил. Ее запах дурманил меня. Проплывали мысли. Я вдруг осознал, почему терпеливо сносил отдаление жены. Я сам потихоньку замкнулся. В мою жизнь вошла Ада. Только я не понимал этого до поры.

Звук клаксона вспорол тишину. Совсем близко. Несколько раз.

Ада вскочила, метнулась к окну.

– Это муж! Одеваемся, быстро!

Мы конвульсивно задергались, разбирая, натягивая.

– Не знал, что ты замужем.

– В шкаф! И не дыши!

Я забрался, как в гроб. Она прикрыла, пошла к выходу. Щелкнул замок. Ворвалось сырое шипение улицы.

– Какого хера я должен тебя разыскивать! Мне сказали, ты в «Обезьяннике»!

– Я там и была, но собралась домой, вернулась сюда за курточкой.

– Искала курточку в темноте…

– Не хотела будить скорпионов.

Вспыхнул свет.

– Зачем ты включил?

– Приткни жало, паскуда…

Тяжкие подошвы неспешно зашлепали, приближаясь… Остановились на уровне шкафа… Двинулись дальше… Описали по лаборатории томительный круг…

– Поджег бы ваше гнездо… Да жаль насекомых… Ладно, поехали!

Свет погас. Хлопнула дверь. Щелкнул замок.

Я наконец-то вздохнул. Высунулся. Никого.

Пригибаясь, словно бегу по простреливаемой территории, метнулся к окну. Прижался к стене. Осторожнейше выглянул.

Здоровенный. Выше меня, пожалуй, на голову, судя по Аде, которая ему по плечо. Сели в машину. «Джип Чероки». Круто. Кто-то едет за лучшей долей в Америку, а кто-то раскатывает в американской машине здесь и сейчас.

Джип взревел и рванул через газон, плюясь грязью. Спрыгнул на асфальт и понесся с воем по зоопарку.

Стихло. Послышался шелест вроде потрескивания сухой палой листвы.

Я сполз по стене. Меня бил озноб. Я трясся в беззвучном смехе.

8

Жене я сказал, что провожал друга в Америку. Проводы затянулись, поэтому заночевал на работе. Она истерила, дулась, потом усмирилась. Бедняжка. Вроде поверила.

А что? Ведь я ей сказал правду.

Я вдруг осознал, как под маской правды легко может прятаться ложь. Самое искреннее сочетается с самым коварным. Это открытие меня веселило.