Любовь Овсянникова - Шаги по земле

• Название: Шаги по земле
• Автор: Любовь Овсянникова
• Издательство: YAM Young Authors’ Masterpieces Publishing
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-3-65956-934-0

Воспоминания о детстве, которое прошло в украинском селе. Размышления о пути, пройденном в науке, и о творческом пути в литературе. Рассказ об отце-фронтовике и о маме, о счастливом браке, о друзьях и подругах — вообще о ценностях, без которых человек не может жить.

Книга интересна деталями той эпохи, которая составила стержень ХХ века, написана в искреннем, доверительном тоне, живым образным языком.

---

А вообще-то эксплуатировали нас нещадно при малейшей возможности, поэтому работали мы не только в начале, но и в конце учебного года — от летних каникул месяц отбирался на грязный физический труд, который никто не хотел выполнять даже за деньги. И это уже был никакой не праздник, а чистое наказание, каторга.

Ну пусть в первый год мы с Юрой работали на уборке общежития вынужденно, исключительно в корыстных целях — чтобы мне получить там место. Но после второго курса мы месяц чистили заиленные канализационные колодцы на заброшенной стройке, устраняли последствия чьей-то бесхозяйственности, неумения планировать работы. Вниз колодца, в грязь и сырость, спускалась я, копала и грузила мусор в ведро, а Юра вытаскивал его наверх. После третьего курса мы работали на ЖБКа — железобетонном комбинате, где отливались панели и блоки домов. Помню только очень длинные транспортеры, наклоненные под большим углом, которые мы чистили от залипания, бегая вдоль них вниз-вверх, ног не чуя. Опять же — четвертый курс выпал из памяти, ведь Юра после нашей свадьбы уехал в Тюмень со строительным отрядом. Кажется, остальные, и я в том числе, работали в парке им. Гагарина, на строительстве новых корпусов университета. Но что делали там, не помню.

Оглядываясь на эти пять лет прекраснейшей поры, могу сказать так: студенческие годы хороши своим временем, юностью, порой познания, высшим ученичеством. А остальное как-то не вместилось в них, вроде и группа у нас была хорошая, но настоящего братства, такого, которое помогает жить, при котором люди поддерживают друг друга всю жизнь, пособляют осиливать дальнейшую дорогу, мы оттуда не вынесли. Когда случались трудные минуты, то даже в голову не приходило обратиться к соученикам. Многие вообще уехали из страны, прожили жизнь по принципу — каждый за себя. И в итоге осталось впечатление, что ничего и не происходило, никого студенчества и не было. Возможно, сейчас во мне говорит ностальгия по упущенным возможностям, ведь с возрастом часто не дает покоя понимание, что что-то могло быть сделано или устроено лучше, а мы не воспользовались этим шансом — издержки зрелой поры, требовательной, но не умеющей вернуться в прошлое и улучшить его.

Конечно, с годами и почки на деревьях распускаются не так, и листопад гораздо печальнее своего лучистого цвета счастья, и облака, странствующие в вышине и призрачными материями роднящие материки и страны, — другие. И не хочется думать, что это изменились мы…

Трудовая деятельность

Если дистанцироваться и с позиции сегодняшнего дня оценить свою трудовую деятельность, то придется констатировать, что в принципе она была серией проектов, а не последовательной карьерой. Это весьма трудный метод выживания, требующий безостановочного самообновления и самоусовершенствования, самоконтроля и недюжинной самоотдачи. Мне приходилось постоянно пылать энтузиазмом и превосходить самую себя, что-то инициировать сначала в себе, а потом продвигать его в жизнь, проталкиваясь сквозь плотные ряды конкурентов. И просто счастье, что это удавалось.

При этом меня не оставляет ощущение, что у нас украли время быть хозяевами жизни. В самом деле, в результате социальных потрясений, этой подлой перестройки, нас в золотом возрасте свершений, наступающем после 35–40 лет, устранили от решающих дел, от созидания и принудили выживать по своему умению и разумению на руинах брошенного, разваливающегося государства, без системы и коллектива. Получается, что мы пришли в мир как в гости к старшим, но тут случилась беда — дом загорелся. Пока же мы, выбежав наружу, воевали с огнем и спасали хозяев, в нашем доме подросли новые поколения. И они не узнали, не признали нас, вернувшихся с этой войны, за родню. Мы остались за порогом.

1. Ипромашпром

К моменту окончания университета мы с Юрой были уже год женаты. И так как его призвали на действительную военную службу, то я, зная, что через пару месяцев возьму открепление и уеду к нему, подписала трудовой контракт с организацией, куда другие не хотели идти.

Оглядываясь назад, анализируя упущенные возможности, я ругаю себя и за то, что уступила Оле Коротковой место в Дубне, и за то, что легкомысленно отнеслась к Ипромашпрому, где все-таки оказалась не как-нибудь, а по направлению государства, при всех полагающихся правах и льготах. Но ведь тогда мой выбор состоял в другом. Не в месте работы, а в том, разлучаться или не разлучаться с мужем на два года, провести годы его армейской службы рядом с ним или поврозь. Два года молодой жизни — не шутка. И мы решили быть вместе, вот и добивались своего. Так что позднейшие сожаления являются просто пустопорожним занятием, увы, возникающим от неудовлетворенности многими страницами своей жизни и желанием докопаться до их причин.

В Ипромашпроме я работала с начала августа до конца декабря 1970 года, причем два месяца из неполных пяти находилась в командировке, в Воронеже, на секретном объекте — стендовых площадках по испытанию ракетных двигателей. Там по месту мы дорабатывали чертежи в соответствии с выявленными недостатками.

Первые мои дни на работе были окрашены безрадостными ощущениями — как и в начале учебы, я оказалась одна в совершенно чужой обстановке, среди незнакомых людей, которым от меня к тому же что-то надо было. Родители и муж остались далеко за толстыми стенами здания, в котором мне надлежало проводить все дни, не имея права выйти наружу даже на обеденный перерыв, и по большому счету даже не знали, где я и что со мной происходит.

Помню невероятно большой зал с высокими потолками и колоннами в два ряда. В центре между колоннами — свободный проход, а вдоль боков зала — стоящие в четыре ряда кульманы. За одним из них, недалеко от входа в третьем правом ряду, если смотреть от двери, меня и определили работать. Дальше к окну за кульманом работала Людмила Мацюк, девушка из нашей группы — красивая, высокая, грациозная, чуть старше меня возрастом, опасно засидевшаяся в девках. Она имела средне-специальное образование и занимала должность старшего техника, но в ней уже чувствовался опытный конструктор. Сзади Люды находилось рабочее место Аллы Петровны Синегоровой, женщины из Синельниково, принятой на работу одновременно со мной. По должности она тоже числилась инженером, как и я, но была старше меня и, естественно, имела опыт работы. Зато Алла Петровна скучала по свободе, томилась в этих просторных стенах наравне со мной, и только она одна могла понять меня.

Я сразу же подружилась с обеими, да и руководитель группы мне попался неплохой — молодой еще мужчина, приветливый, охотно помогающий, объясняющий премудрости конструкторской работы. И все же мне казалось невозможным провести всю жизнь с этими людьми, чужими во всем, по духу и интересам. Работая сдельно, от листа, они тупо гнали количество, не отрываясь от чертежей, не отвлекаясь на лишнее слово. Я тоже любила и ценила сосредоточенность, но желала бы погружаться в нее в привычной для меня обстановке, в устоявшемся состоянии ума и духа. А сейчас мне надо было обжиться, осмотреться, усмирить в себе жажду открытого простора и неба. Ведь что же получилось? Сначала меня заковали в городе, а теперь и вовсе — в четырех стенах, без права выхода на улицу. И я опять отчаянно скучала по ней — моей степной свободе и шири. Не запах затачиваемого грифеля мне грезился, не шорох ватмана. Меня преследовали ароматы реки с шелестом камышей, зрелого поля с шепотом колосьев, садов с вздохами уставшей листвы. Казалось, я попала на галеру, где меня приковали к веслу… Неужели на всю жизнь? И не быть мне больше свободной? А как же мой прежний мир, мир моей души, куда его деть? Пожалуй, впервые мне не хотелось побеждать новизну, видно, тут ее было слишком много, слишком она давила на меня и слишком я была одинока наедине с нею.

А дома? Приехал из Киева Юрин брат Анатолий, материн любимец. Он и раньше часто бывал в гостях, но этот приезд был какой-то зловещий, знаковый, как будто призванный утвердить факт Юриного отсутствия и то, что тут этому даже рады. Будучи недавним выпускником, зная, что я только что начала работать, понимая важность этого момента для любого человека, Анатолий, тем не менее, ни о чем меня не спросил, не уделил внимания, никак не поддержал, отчего ощущение одиночества во мне только усилилось.

Как-то в воскресенье после нашего совместного обеда он с родителями уединился в их комнате. Скоро после этого я услышала плеск льющейся воды. Вышла на кухню — там, в раковине, стояла стопка грязной посуды, а сверху лилась вода из брошенного открытым крана. Вода наполнила раковину, перелилась через край, залила пол и хлестала дальше. Мы явно заливали соседей.

Мне лучше было бы уйти в свою комнату и молчать. Но совесть не позволила так поступить и я ринулась спасать положение. Я метнулась к собравшимся в закрытой комнате, полагая, что свекровь заговорилась с мужем и сыном и забыла о том, что готовилась мыть посуду. И что же? Едва я распахнула плотно прикрытую дверь, как увидела три испуганных лица, рывком повернувшихся ко мне. Они выглядели как заговорщики или так, будто их застукали на горячем, на чем-то предосудительном. Единодушно, не сговариваясь, они отвели за спину руки, пряча… мороженое, которым лакомились на десерт. Украдкой от меня. Не угостив меня, сэкономив на мне смешные деньги. Неприятная ситуация. Как сказал один мой знакомый, прочитавший «Шлюпку» Шарлотты Роган, «это были люди из тех, кто способен выбросить из шлюпки любого для своего спасения». А тут даже не о спасении шла речь — о маленьком удовольствии после обеда, стоящем всего 13 копеек.