Леонид Вегер - Записки бойца-разведчика

• Название: Записки бойца-разведчика
• Автор: Леонид Вегер
• Жанр: История

Представьте, что Вы, только окончив школу, с Вашим живым характером, жаждой жизни, стремлением к самоутверждению, сели в машину времени и перенеслись в 1942 год на фронт. Вы можете подумать, прочтя эту фразу, что перед Вами фантастические рассказы. Отнюдь. Предлагаемые новеллы относятся к жанру воспоминаний, но при этом написаны так живо, а описываемые перипетии настолько захватывающи, что, начав читать их, невозможно остановиться. Главный герой, от лица которого ведётся повествование, попадает в опасные ситуации, связанные с риском для жизни и требующие принятия мгновенных, часто на уровне подсознания, решений. К тому же, он настолько схож с современными 18-летними молодыми людьми, что легко представляешь себя на его месте.

---

Итак, мы шли в сторону немецких окопов, осторожно всматриваясь в темноту и прислушиваясь к отдалённому шуму фронта: гулу артиллерийской канонады, разрывам мин и снарядов. (Помню, когда я оказался в госпитале и утром впервые пришёл в себя, меня поразила и даже испугала именно тишина.) Сейчас, когда мы двигались к немецким окопам, с их стороны тоже почему-то не доносилось обычных звуков стрельбы.

Уже видна линия окопов. Мы подошли к ним метров на 50, но оттуда не доносились ни выстрелы, ни голоса. Можно было повернуть назад, но мы всё-таки продвигались крадучись вперёд, ожидая каждый момент пули в живот. Наконец подошли к самым окопам и увидели, что они вроде бы пустые. Надо проверить, – может быть, немцы спят в блиндаже. Мы разделились. Двое ребят пошли вправо, а я влево по брустверу, не спускаясь в окоп. Вскоре я наткнулся на отходящую вглубь позиций траншею и пошёл над ней. Она упиралась в блиндаж. Его дверь была закрыта. Я остановился в раздумье: открывать дверь было рисковано, в блиндаже могли оказаться немцы. Вначале хотел бросить через трубу дымохода гранату, но потом решил войти в блиндаж через дверь.

Держа на изготове автомат в правой руке, левой осторожно, стараясь не скрипеть, открыл дверь и вошёл во внутрь. Там было тихо, и через минуту, когда глаза привыкли к темноте, я убедился, что в блиндаже никого нет.

Блиндаж был оставлен, как всегда, в идеальном порядке. Все бутылки были пустые, ничего съестного не оставлено. Я вышел наружу и присоединился к ребятам. Мы осмотрели ещё несколько блиндажей, ничего интересного не нашли и, не торопясь, двинулись к своим, тем более, что уже светало.

Не успели мы вздремнуть, как нас разбудил шум. Батальон готовился к атаке. Атака была необычной: в рядах атакующих находился весь штаб батальона во главе с комбатом. Я подошёл к комбату и сказал, что нёмецкие окопы пусты.

– Откуда ты знаешь? – спросил он недоверчиво.

– Ночью мы там были.

Я увидел сомнение в его глазах. Надо всё-таки сказать, что пули вокруг нас свистели. Вообще эти пули, пули на излёте, летят на передовой всегда, неизвестно почему и откуда. Кажется, немцев нет, а пули почему-то свистят. Впечатление такое, что они рождаются из воздуха. Бывалые фронтовики не обращают на них внимания (нельзя же всё время, да и не к чему, ползать по-пластунски). Впервые попавшие на передовую реагируют на эти пули, и по этому их можно опознать.

Атака тем временем развивалась по всем правилам. Атакующие бросались вперёд, потом залегали и снова бросались вперёд, связной тянул связь вслед за комбатом. Мы шли рядом в полный рост и чувствовали себя крайне неудобно: взрослые, солидные, уважаемые командиры залегали на землю, а мы стояли рядом и стыдливо отворачивались. Комбат в телефонную трубку докладывал комбригу, что атака при участии всего штаба развивается нормально, что они готовы к последнему броску.

За личное участие в атаке офицеры штаба были награждены орденами.

Атака ради «галочки»

Уже две недели наша гвардейская бригада ведёт наступление вместе с бригадой морских пехотинцев. Поочерёдно, то они, то мы выходим вперёд, взламываем немецкую оборону и отходим на пополнение. На этот раз морские пехотинцы атаковали особенно отчаянно. Они всегда ходили в атаку не так, как мы. Если мы ходили молча, то от их «ура-а-а!» мурашки пробегали по коже даже у нас, хотя мы находились сзади. Казалось, их невозможно остановить, даже ранеными они будут ползти вперёд, чтобы зубами вцепиться во врага. (Сейчас экстрасенсы сказали бы, что перед моряками катилась мощная волна энергетики, подавлявшая и сметавшая противника.)

В это утро так и произошло. Сначала немцы оставили свои окопы, потом несколько бараков МТС, стоявших перед станицей, а затем и саму станицу. Бегство произошло в такой панике, что в станице остался грузовик, нагруженный бутылками со шнапсом. Скептики потом говорили, что это было сделано специально. Но как бы то ни было, через час моряки поголовно лежали без чувств.

Когда через некоторое время немцы пошли в контратаку, отражать её было некому, и немцы вновь заняли станицу. Моряков, валявшихся на видных местах, застрелили, а лежавших в огородах и других укромных местах пока не обнаружили.

Наша бригада в это время начала занимать оставленные немецкие окопы, а взвод разведки обосновался впереди, в бараке МТС. Из станицы прибежал один из уцелевших морских пехотинцев и рассказал о произошедшем. Командир взвода повёл его в штаб. Через час комвзвода вернулся, позвал меня и говорит:

– Леонид, бери взвод и веди в атаку.

Ко мне он обратился неспроста. Я был сознательным, наивным восемнадцатилетним комсомольцем, стремящимся вдобавок доказать себе и другим, какой я смелый. Сомнений, что надо атаковать и выручать моряков не было. Я начал готовиться к атаке, но тут увидел, что взвода нет. Ребята «замаскировались».

– Ваня, где взвод? С кем идти?

Он огляделся и убедился, что взвода действительно нет.

– Возьми партизан, – сказал он.

Группу партизан влили в наш взвод несколько дней назад после освобождения Минеральных Вод.

– Ваня, как же мы будем атаковать всемером?

– Что делать. Надо. Приказ. А батальон только разворачивается. Давай, иди, не бойся.

– За мной! – скомандовал я партизанам и выскочил из ворот барака. Партизаны двинулись за мной. Мы пробежали метров сто, пока по нам не открыли стрельбу, и залегли. Второй рывок пришлось делать под огнём, и мы легли метров через тридцать. К следующему броску я начал готовиться серьёзно. Наметил метрах в двадцати место, до которого я должен добежать, присмотрел рядом углубление, куда потом переползу. Всё так и произошло. Лежу в углублении, бывшей луже, и чувствую, что-то неладно. Не отрывая головы от земли, оглядываюсь и вижу, что я один. Партизаны, непривычные к открытым действиям, струсили и исчезли.

Итак, я лежу один посреди площади. Из крайних домов, до которых оставалось метров двести, по мне стреляют. Я изо всех сил прижимаюсь к земле, сдвигаю на бок запасной диск и ещё плотнее вдавливаюсь в бывшую лужу. Лихорадочно работает мозг:

– Что делать? Подняться и бежать назад бессмысленно, подстрелят. Открыть стрельбу по нёмцам. Они близко и хорошо видны.

Включился инстинкт самосохранения:

– Конечно, ты убьёшь нескольких немцев, но живым отсюда уже не уйдёшь.

В конце концов решил изображать убитого. Через какое-то время стрелять перестали. Скосил глаза на немцев и увидел, что они сбегаются к крайним домам. Понял, что готовится атака, и первой её жертвой буду я. Надо уматывать. Ещё раз огляделся. Слева и чуть сзади, в метрах тридцати-сорока курятник. Я метнулся туда и залёг за ним. Опять началась стрельба. Глинобитные стены прошивались насквозь, но это уже был неприцельный, не столь опасный огонь. Когда он стих, я выждал ещё с полчаса и, петляя, как заяц, помчался к бараку. Немцы были заняты подготовкой к атаке и почти не стреляли. В бараке я отыскал комвзвода и доложил о неудавшейся контратаке. Вместо ожидаемых упрёков, я услышал похвалу.

Потом знакомый штабной телефонист передал мне, что комбат доложил наверх, что приказ о проведении контратаки выполнен, но она была отбита. После этого я понял, что на фронте бывают атаки для «галочки».

Атака из последних сил

Весь день наш батальон пытается пробить немецкую оборону. Почему-то ничего не получается. Обычно, когда мы очень нажимаем, они отступают; когда они очень нажимают, мы отступаем. А тут они почему-то держатся и не отходят. Впрочем, атаки наши довольно слабенькие. Артподготовка не проводится, танковой поддержки нет. Да и пополнение, которое нам придали, не такое уж упорное. Пройдут полпути до нёмецких окопов, а дальше их не поднимешь.

К вечеру оказалось, что в ротах почти не осталось живых. Уже после ужина, когда мы сидели за своими котелками, пришёл связист из штаба батальона и сказал, что был серьёзный разговор со штабом бригады. Опять был получен приказ взять немецкие окопы во что бы то ни стало. Комбат чуть не плакал, говорил, что атаковать некем, что приказ выполнить невозможно. Но приказ повторили, и завтра с утра надо будет снова идти в атаку. Будут собирать все остатки, кого только можно.

Действительно, через какое-то время пришёл командир взвода и сказал, чтобы мы перебазировались в окопы первой роты. Вместе с нами пошёл взвод автоматчиков, человек 10, наскребли несколько человек связных от командиров, которых обычно тоже в атаку не посылают. И мы, человек 30, в темноте пошли в расположение рот.

Опять идти в атаку. Когда я попал в пехоту и в первый раз сходил в атаку, я понял – это мясорубка, самое худшее, что может быть на фронте: от тебя ничего не зависит, ты обязан подниматься под пулемётный огонь и идти вперёд. Служба в авиации, танковых частях, артилерии и т.п. – санаторий по сравнению с пехотой, воюющей на передовой. Шансов остаться в живых у пехотинцев в десятки раз меньше. Поэтому, попав на какую-то очередную переформировку, я решил, что пойду куда угодно, только не в пехотную роту. Когда нас выстроили на площади и начали отбирать кого куда, вдруг появился какой-то лейтенант, прошёл перед строем, посмотрел на нас, отошёл и сказал: «Смелые, два шага вперёд!» Считаться смелым мне очень хотелось. Что-то меня подтолкнуло, и я сделал два шага вперёд. Ещё какой-то парень сделал то же самое. Лейтенант критически нас осмотрел и сказал: «Пошли!» Так я попал во взвод разведки.