Александр Проханов - Губернатор

• Название: Губернатор
• Автор: Александр Проханов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-227-06553-7

Новый роман Александра Проханова крайне актуален. Он написан в те дни, когда кругом назревают конфликты, падает экономика, человеческими душами овладевают уныние и разочарование. Главный герой романа – губернатор одной из русских областей, человек длинной воли. Однажды затеяв огромное дело, возмечтав о народном счастье, поставив себе, казалось бы, неосуществимые задачи, он всю жизнь тратит на их решение. Ему встречаются грандиозные трудности: его предают, на него пишут доносы, его почти убивают. Но его звезда, его заветная мечта помогают выстоять в грозный период русской истории. И он, подобно многим другим русским людям, выдерживает непомерное давление бытия, оказывается победителем.

---

– Колодец завалило, да не весь. Видать, какая-то щель осталась. Дырка, которая под землю уходит. Из дырки этой звук идет, музыка, которая на песню похожа, только без слов. Зимой особенно слышно. Ночь, фонарей на улице почти не осталось, ни души. И вдруг как завоет, запоет, будто в земле струна дрожит, и от нее гул идет. Музыка подземного царствия. От этой музыки люди, скажу я вам, звереют, шерстью обрастают. Друг друга грызут, оскорбляют, в колодцы дохлых собак кидают и пьют, чтобы этот вой не слыхать. И чего я боюсь, Иван Митрофанович, господин губернатор, что вы этот завод распрекрасный к нам посадите, и мастеров иностранных пришлете, и Дворец культуры построите, а мы, подземные люди, все это в щепки! Мастеров погоним, скрипки топорами порубим, Дворец культуры спалим, а скрипичный знак, который вы серебром покроете, вырвем с корнем и прежний знак вроем – «Красный суч». Потому что, Иван Митрофанович, мы здесь, в Копалкине, подземные люди!

Глаза человека стали желтые, как латунь. Кривой нос заострился, и горбинка на нем побелела. Губы стали бесцветные, в мелких бешеных судорогах. И казалось, прежнее, восхищенное лицо ушло вглубь, а выступило злое, безумное и жестокое.

– Ты чтой-то, Семен, говоришь? Чтой-то на нас наговариваешь? – Глава поселения Буравков ужаснулся и умоляюще смотрел на Плотникова, ожидая для себя немедленной гибели.

– А ты, Буравок, лучше расскажи губернатору, как ты собаку свою удавил и таскал по поселку на тросе, а потом в дом закинул, где раньше библиотека была. До сих пор там гниет. Потому что ты, хоть и глава, а тоже подземный человек!

Плотникову казалось, что он находится под наркозом. Горбоносое лицо то приближалось вплотную, и можно было разглядеть поры на щеках и рыжеватые, невыбритые щетинки. То лицо удалялось в бесконечность, как в перевернутом бинокле, и это лицо окружала радужная каемка, будто оно смотрелось сквозь призму.

– Я-то, Семка Лебедь, человек безобидный, домашний. Целый день дома сижу и ножичком из чурок солдатиков, зверушек, птичек вырезаю и детишкам раздаю. Но вдруг, Иван Митрофанович, из этой подземной дыры как загудит музыка подземного царствия, и я зверушек и птичек бросаю и с ножичком бегу на улицу и ищу, кого бы зарезать. А хоть бы и вас, Иван Митрофанович! – Человек ткнул в его сторону длинной рукой, в которой, казалось, блеснула финка. Плотников почувствовал в сердце острую резь, которая пронзила и остановилась в нем. И все вокруг набрякло красным. И дома, и стоящие люди, и беспомощный глава Буравков, и вице-губернатор Притченко, кинувшийся его заслонять, и Семка Лебедь, который усмехался, показывал пустую разжатую ладонь. Это длилось мгновение, кровь, залившая мир, сцедилась, и мир вернул себе прежние краски.

– Ты, ты… – заикался Буравков. – Ты, Семка, опять захотел на зону?

– Вы, Иван Митрофанович, его не слушайте. Я человек добрый. И все у нас в Копалкине добрые, безотказные. Вот Анька, смотрите какая!

Он растолкал людей и вытянул из рядов женщину. Высокая, в розовой блузке, с тугой налитой грудью, с волосами в мелких барашках, она казалась большой куклой. Белое фарфоровое лицо, обведенные синевой глаза, выщипанные высокие брови, пунцовые губы, на которых блуждала размытая, пьяная улыбка. В ушах ее были серьги с красными камушками. Она стояла, покачиваясь, не отнимая у Семки белую, пышную руку.

– Она, Анька, мужика своего потеряла. Он ей двух ребятишек заделал и сам ушел, может, в подземное царствие. Анька детишек растит, на хлеб зарабатывает. Ходит на трассу и под дальнобойщиков ложится. Они ее так полюбили, что к нам в Копалкино приезжают. Спрашивают: «Где тут Анюта Сладкая?» Она и впрямь сладкая. Не желаете попробовать, Иван Митрофанович? – Семка тянул женщину за руку, словно хотел подвести ее к Плотникову. И та, пьяно пошатываясь, шагнула и вдруг истошно взвыла, долго, заваливая назад голову, обнажая белую шею, на которой дрожала налитая голубая вена:

– Ненавижу! Проклятые вы! Людоеды! Пусть вас черви сожрут!

Семка Лебедь хохотал, пританцовывая. Люди шарахались, разбегались. Глава Буравков что-то жалобно лепетал. Вице-губернатор Притченко вел Плотникова к машине, заслоняя собой. Через минуту они мчались по разбитому шоссе, и Плотникову все слышался истошный бабий вой, виделась жуткая синяя вена.

Глава 3

Он редко терпел поражения. Осторожным воздействием или властным давлением подчинял себе несогласных, добивался целей, иногда почти недостижимых. Вовлекал в свой замысел множество людей, в том числе и недавних противников. Теперь же, в Копалкине, он потерпел неудачу. Его отвергли, ему не поверили, над ним насмеялись. И все его искусство убеждать, увлекать в свою мечту маловеров здесь не пригодилось. Ядовитая тьма, зыбкая трясина, пугающий оползень были готовы его поглотить. Утягивали под землю, в загадочное «подземное царствие». Туда уже провалилось поселение Копалкино. Оставило на поверхности косые заборы, заколоченные дома и горстку последних обитателей, ожидающих своей очереди.

Его сердце, испытавшее удар несуществующей финки, уже не болело, но в груди была странная пустота, окруженная оплавленной кромкой.

Постепенно он успокоился. Смотрел в окно машины, сидя рядом с вице-губернатором Притченко.

Летели мимо цветущие луга, словно по ним пробегало разноцветное солнце. Вдали, синие, тенистые, стояли дубравы. И хотелось остановить машину, выйти в луга, уйти подальше от дороги в это ликующее цветение. Ноги путаются в фиолетовом горошке, в сладких белых и розовых кашках. Ослепительные в своей белизне ромашки, сиреневые, прозрачные колокольчики, фиолетовые свечки подорожника, желтые звезды зверобоя. Все сверкает, дышит, источает сладкую пыльцу, медовые ароматы, от которых молодая пьяная радость. В цветах мельканье бабочек, бессчетных прозрачных существ. Вот упал на цветок огненный, раскаленный червонец, продержался на цветке мгновение и умчался, как рубиновая искра. Серебристые голубянки, лоскутки лазурного шелка, гоняются одна за другой, и глаза не успевают следить за их мельканьем. Серые невзрачные совки вдруг блеснут изумрудными глазами, затрепещут в зарослях клевера. Грациозная, как балерина, боярышница протанцует в потоках света, и ее срежет молниеносная птица, стеклянно сверкнув на солнце. И в этом раскаленном сиянии брести, обожая этот луг, это дарованное Богом лето, эту восхитительную жизнь, единую в тебе, в цветке, в промелькнувшей птице. А потом с жары, с горящим лицом, войти в дубраву, в ее прохладные синие тени. И в могучих дубах, в туманном луче тончайшей радугой сверкнет паутина. Кто-то невидимый колыхнет тяжелую ветку, и на ней, еще зеленые, в крепких чашечках, закачаются желуди.

Плотников смотрел на летящие луга, мимо которых мчала его машина. Мчала нескончаемая, растянутая на десятилетия забота.

– Я хотел вам сказать, Иван Митрофанович. – Вице-губернатор Притченко, некоторое время не мешавший его созерцанию, нарушил молчание. – Вам необходимо брать с собой охрану. Вы пренебрегаете безопасностью. Этот безумец с желтыми глазами мог и впрямь вас пырнуть. Что у сумасшедшего на уме? Что у бывшего уголовника в руке? Береженого бог бережет, Иван Митрофанович.

– Вы заслонили меня. Если бы у этого Семки Лебедя был нож, вы бы получили удар. Я вам благодарен, Владимир Спартакович.

У Притченко было крупное красивое лицо и внимательные глаза под пушистыми бровями. На кончике носа была ложбинка, словно нос слепили из двух половинок. На подбородке была небольшая выемка, а по лбу от волос до переносицы пролегала мягкая складка. Будто лицо его сложили из двух половин, и там, где они срослись, остался мягкий след. Когда Притченко волновался, этот след розовел, еще ярче обнаруживал линию разъема. И казалось, если осторожно ухватить и потянуть, можно разъять эти две половины. Сейчас розоватая линия на лице была отчетливо видна, и это выдавало в Притченко неподдельную озабоченность.

– Вы, Иван Митрофанович, преобразуете область. Совершаете своеобразную революцию. А народ в период революций возбужден, непредсказуем. От него можно ждать любых сюрпризов.

– Эту революцию, как вы говорите, я совершаю ради людей. И люди это чувствуют. У меня нет врагов.

– Это не совсем так, Иван Митрофанович. За вашими деяниями внимательно следит Москва. Внимательно следит Кремль. Внимательно следит правительство. Губернаторы вам завидуют, – почему наша область богатеет, а у них шаром покати? Нашептывают премьеру, что вы метите на его место. Премьер у нас мнительный, ревнивый. Он присылает к нам комиссию за комиссией, ищут на вас компромат. Ходят слухи, что президент может отправить правительство в отставку и вас назначить премьером. Страна нуждается в смене курса, нуждается в новых управленцах, в новых авангардных идеях. А кто, как не вы, новатор? Кто, как не вы, предлагает индустриальную революцию, без хруста костей, без надрыва, строит цивилизацию двадцать первого века? Вы подобны Столыпину. Таких, как вы, единицы. Вы – национальное достояние. Не уберегли Столыпина, и Россия пошла под откос. Случилась катастрофа. Вас нужно беречь как зеницу ока. Настаиваю, Иван Митрофанович, вам нужна охрана, нужны усиленные меры безопасности.