Геннадий Башкуев - Маленькая война

• Название: Маленькая война
• Автор: Геннадий Башкуев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013

Повесть

Напечатано в журнале Сибирские огни 2013 02

---

Усмехаясь, Хромой Батор пригвоздил к столбу газетный клок: тощий великан в цилиндре, полосатых штанах, с козлиной бородкой и волчьим оскалом. Он стоит по колено в воде и размахивает над островком пузатой бомбой, на которой начертана буква А.

Выстрел грянул со второй попытки, но не хуже, чем в кино. В правом ухе зазвенело. Где-то мяукнула кошка. Ошалело стуча крыльями, голуби ринулись с крыши. От столба шла пыль.

— Попал! — чихнул Хромой Батор.

Пуля вырвала из рук великана бомбу. Я понюхал ствол. Почему-то воняло чесноком.

— Здорово! — Хромой Батор подобрал щепку — почти с ладошку.

С той поры как подбил из рогатки голубя, слыву во дворе за меткого стрелка. В лейтенанты произвели и пистолет доверили. А кому интересно, что при стрельбе закрываю глаза?..

— Это еще что! То ли дело по движущейся мишени! — расхвастался я не на шутку.

— Да, да… — бормочет команданте. — Проклятые гринго…

Искупавшись в пыли, мы нашли-таки у стены пулю. Она сплющилась и теплая.

— Отца вызвали ночью, — вдруг говорит Хромой Батор. — До сих пор нет…

Ого! Хромой Батор заговорил про отца. А то можно было подумать, что он сирота.

— Давай еще, — чихаю я.

— Надо беречь патроны, — встряхивается команданте.

Мы заботливо укутываем пистолет в тряпицу, прячем в тайник. Меня

заставляют повторить приказ: стрелять при малейшей угрозе холодным оружием.

— Еще есть время отказаться, — добавляет команданте. — Добровольцы найдутся…

— Я готов! Заход солнца в семнадцать девятнадцать! — рычу в ответ. По спине бегут мурашки.

— Так я и думал, — давит мое плечо команданте. — Родина или смерть!

Совсем стемнеет к шести часам. Он вчера засекал. Конечно, в темноте можно огреть и своего. Зато легче убегать от милиции. Мы встанем спинами к нежилому бараку, чтобы не обошли сзади, и будем теснить противника к свалке. Там ему и место.

Хромой Батор снимает с руки часы.

— На! Не опаздывай больше. После боя вернешь.

Корпус часов чуток облез, стекло мутноватое, но за ним неумолимо стучат шестеренки и гордой вязью светится: «Победа». О, «Победа»! Предмет зависти всего двора. 8:23. Команданте верит в меня!

Пожарная лестница наверняка покрыта инеем и скользкая. Да и поддувает. Спускаемся через внутренний люк Дома специалистов.

И попадаем в дружеские объятия Батисты.

— А-а, барбосы, с приземлением!

Из-под синих обшлагов вылезают огромные волосатые ручищи и клешнями ухватывают наши загривки. Сейчас мы, наверное, похожи на елочные игрушки. Усы Батисты топорщатся. Блестят яловые сапоги.

— Мы вам не барбосы! Немедленно отпустите!

Хромой Батор тщетно пытается сохранить достоинство в висячем положении.

— Не брыкаться! Кто стрелял? Ну?!

Участковый хватает команданте за ухо — немыслимая дерзость! Но — ни звука. Даже под пыткой барбудос не назовут адреса и явки.

— Мне все известно, барбосы! И так жильцы жалуются! Ну?!

— Ой, ой, дяденька, не знаю!

Кажется, это кричу я. Ухо горит огнем. Пахнет ваксой и еще чем-то казенным.

— Погодите, бамлаговцы! Я вам покажу чердачную жисть!

Команданте незаметно подмигивает. Чердак отменяется. Сбор в полевом штабе.

— Кто стрелял? А?! — крутит ухо старшина. Слава богу, не мое. И неожиданно вскрикивает. Клешни на миг ослабли. У Батисты замечательно кривые ноги — ныряю меж ними. Треск хлястика — проклятье! Зато Хромой Батор, подпрыгивая, катится вниз.

— Пусти, Батиста!

— Кто Батиста? А ну, пройдем!..

— Отпустите его, старшина!

Команданте вернулся. Зачем?

— Беги, Батор, он меня в милицию-ю!..

При слове «милиция» просторная лестничная клетка заполняется жильцами. Халаты, бигуди, шлепанцы, животы, подтяжки.

— Верна-а! В милицию его!

— От них грязь одна!

— Житья нету! Повадились сюда, шпана барачная!

— Заткнись, крашеная! — кричит Хромой Батор.

— Ах! И этот тут! У такого отца — и такой сын! Распустил космы! Начальство, так все можно?!

— Молчи, дура! — шрам на подбородке ожил и посинел.

— Ах! Милиция, что вы позволяете! — стонет рыжеволосая в бигудях.

— Вы первая начали!

— Я?! Ужас! Ужас!

— Он вам не барачный!

— Вот как? Интересно, тогда кто он?

— Он… он… — Хромой Батор запинается. — Он… человек! Человек!

«… век-век!» — четырехэтажное эхо бьется о стены. А вдогонку — смех.

— Прекратите, как вам не стыдно!

Голос чистый и звонкий. Рада! Прекрасные зеленые глаза пылают гневом.

Смех умолкает.

— Погодите, бамлаговцы, доберусь я до вас, — трет коленку старшина и дзинькает подковками до самого первого этажа.

Сдвигаю набекрень кепку, чтоб не увидела догорающее ухо. Задираю рукав — там, где часы. Напрасно! Лучистые глаза обращены на команданте.

— Кто тебя просил лезть… — бурчит Хромой Батор.

Рада подходит ближе. Шуршит болоньевая курточка.

— А ну, катись отсюда! — кричит Хромой Батор. — Ходишь по пятам! Девок нам не хватало! Нашлась… защитница…

Рада, представьте себе, улыбается!

Покраснев, команданте добавляет крепкое выражение.

Рада вздрагивает и быстро уходит. Внизу хлопает дверь.

Зря это. Между нами, мальчиками, говоря, Рада — та девчонка, которая может присниться. Впрочем, мне-то какое дело… Я смотрю на часы «Победа».

9:00. Это идут барбудос!

Слышишь чеканный шаг?
Это идут «барбудос»!
Песня летит над планетой, звеня:
«Куба — любовь моя!»

Какой-то сопляк сидит на поленнице и, отчаянно перевирая мотив, стучит в такт палкой.

— Эй, не свались!

— А меня возьмете? — тотчас свалился он с поленницы; по виду второклашка. — У меня и рогатка есть…

На сопляка ноль внимания. Пересекаю двор. У барака чисто: за ночь ветер-дворник согнал листья к углу кочегарки. Небо тоже подмели как следует. Ни облачка. И солнце — рыжее, что яичница. В животе урчит. 9:00. Староста Кургузов заступил на дежурство — его лысина светится в окне. Следит за порядком. По нему можно сверять часы.

Так и знал! Дозорный валяется в постели. Борька Болембах — не Кургузов, это точно.

— Больше не буду! — Борька зевает и путается в штанах. И в школе повторяет то же самое. У засони узкие плечи, пухлые животик и попка, весь облик напоминает грушу. И в кого он такой? Болембах-старший — как жердочка. Вечный труженик с печальным носом. Он, нос, как раз выглядывает из кухни.

— Молодые люди, пожалуйте завтракать.

— Папа, вы не беспокойтесь… — Борька тянется к телогрейке.

— Борис! — трагически восклицает Болембах-старший. — Ты говоришь невозможные вещи!

Всякий раз меня убивает вот это. Борька выкает отцу, а тот величает его Борисом, не иначе.

— Борис! — Семен Самуилович округлил масляные глаза. Теперь Болембахи похожи. И носами, и волосами — курчавыми, смоляными. Самое возмутительное — Борька в открытую бреется отцовской бритвой. Иногда Болембах-старший взбивает сыну пену. Какая-то чудовищная несправедливость: засоня и трус решил обзавестись бородой.

Дело в том, что «барбудос» в переводе с кубинского…

— С испанского, — вежливо поправил Борька.

Случилось это летом, за сараями.

— При чем тут испанцы! — закричал Петька Окурок и сплюнул сквозь зубы. — Думаешь, не знаем! Ха! Не посаран, понял?

— Во-первых, «но посаран»… — начал Борька.

— Врешь ты все! — отшвырнул окурок Петька. — Куба — да, янки — нет! Как дам по уху!

— Кто — я вру?! — округлил глаза Борька.

Петька говорил невозможные вещи.

— Пацаны, чего зырите! Бей провокатора!

Петька несильно толкнул Борьку в грудь. «Провокатор» не отступил.

Но пацаны, воробьями облепившие поленницу, угрюмо ковыряли в носах. Сказанное походило на правду. И то, что Борька, против обыкновения, не струсил, говорило за себя.

Спорщиков разнял Хромой Батор. Петька сразу же потребовал папирос и доказательств. Борька вынес из дома отцовскую беломорину и книжку с пальмой на обложке. Ткнул в подчеркнутое: «барбудос» — бородачи.

Н-да… С бородами у нас неважно. Стать бородачом мог только Борька. В пятом классе у него прямо на уроке выросли усы. Трогать их давал за две ириски. Борька начал бриться, чтобы «волос был гуще», с той поры щеголяет по двору с синими щеками, чем выводит из себя Петьку. У того даже пушка на губах не намечается. «А я виноват? — оправдывается он. — Детство чижолое, чес-слово!»

На следующий день после спора все появились с мелкими порезами на подбородках. У Хромого Батора под нижней губой алел шрам. Петька заклеил щеку пластырем. Тут уж обидно стало мне. По-настоящему обидно. Хоть и тайком, но у пацанов есть чем бриться. А мы живем с мамой. Бритвы в нашем доме нет…

— Семен Самуилович, если можно, дайте Борису сухим пайком. Мы торопимся, — сглатываю слюну и дергаю за рукав Борьку. Будущий бородач внимательно разглядывает в зеркале свои щеки.