Сергей Костин - Страстная неделя

• Название: Страстная неделя
• Автор: Сергей Костин
• Жанр: Шпионский детектив

В Вербное воскресенье Пако Аррайя получает сообщение о том, что один из сотрудников СВР, работавший с ним в Англии и знающий его в лицо, оказался перебежчиком. Под угрозой провала еще десятки, если не сотни агентов. Но для Пако это означает, что он должен бросить свою американскую семью и бежать в Москву. Однако он решает ехать в Лондон, чтобы попытаться разыскать предателя. И, как сказал его куратор Эсквайр: «Это его жизнь или твоя!» «По ту сторону пруда» — общее название двух книг Сергея Костина из цикла «Пако Аррайя, секретный агент». Действие обеих происходит в Лондоне, где Пако выдает себя за сотрудника ЦРУ и решает задачи с помощью «коллег» из спецслужб Великобритании.

---

13

Этот городок, в котором и сегодня меньше десяти тысяч жителей, удивительное, уникальное место. Я не зря сюда стремился и теперь должен описать его поподробнее.

Я поселился — не по оперативным соображениям, а исключительно из любви к седой истории — в самом старом здании города. Это отель «Джордж и пилигримы», в котором состоятельные паломники останавливались по крайней мере с 1475 года. Я со своей клиентурой среди магнатов достаточно пожил в исторических зданиях и дворцах по всему свету. У большинства есть один, но очень важный недостаток: чтобы соответствовать современным представлениями о комфорте и гигиене, в них все было многократно перестроено. Мне тоже кажется, что разумнее иметь в номере унитаз, чем отверстие в деревянной клетушке, нависающей над переулком, и электрические лампы вместо коптящих и смердящих сальных светильников. Однако пахнущий моющими средствами толстый ковролин, который безуспешно пытается скрыть неровности старинных каменных плит, всегда вызывает у меня мысль об инволюции человечества, то есть о его развитии от более высоких форм к более низким.

А здесь удивительным образом был найден баланс между удобствами и подлинностью. На дивный, теплого серого оттенка фасад с гербами аббатства и Эдуарда IV, а также на узкие стрельчатые окна с цветными стеклышками по краям смотришь как на музейный экспонат. Потом входишь и идешь по проходу между столиками ресторана под нависшим потолком из темного дерева, такими же старинными панелями на стенах и со светильниками в форме факелов. Улыбчивая полная женщина в конторке справа выдает тебе ключ, и ты по крутой лестнице поднимаешься на второй этаж. Здесь уже желтые оштукатуренные стены (дань современности) с, не уверен, что функциональным, но невероятно сложным переплетением балок из почерневшего дерева (любовь к старине). Номеров на моем этаже было всего три. На черной дощатой двери моей комнаты значилась цифра 8 и надпись «Исповедальня». В торце коридорчика располагался, видимо, президентский люкс: большую часть двери занимал цветной деревянный барельеф с изображением короля Генриха VIII во весь рост. Генрих VIII, напомню, был королем, который во времена Английской Реформации приказал разрушить Гластонберийское аббатство и повесить его непокорного настоятеля на вершине кургана. Однако, похоже, жители Гластонбери, потерявшего свое значение именно после этого трагического события, были на него не в претензии. Или традиционно личность монарха для англичан настолько священна, что разумность его деяний сомнению не подвергается.

Номер был маленьким, с душевой кабиной и туалетом слева, двуспальной кроватью с тумбочками и крохотной нишей для чемодана и плечиков для одежды, обрамленной камнями с мальтийскими крестами. На подоконнике — дань традиции и элемент декора — фарфоровые, с синим узором кувшин и чаша для умывания. Окно, закрывающееся на старинную задвижку, выходило на плоскую крышу соседнего здания. Я одобрительно хмыкнул про себя: через нее в случае необходимости было элементарно исчезнуть из номера.

Спустившись вниз, я отметил, что и выходов из отеля было два. Один, главный, на Хай-стрит и Рыночную площадь, а второй, мимо выставленных наружу столов гостиничного ресторана, на задний двор. Я пошел осмотреть черный ход: булыжная мостовая со следами колеи от повозок многих поколений поставщиков, кирпичные стены, кое-где затянутые девичьим виноградом, висящие вазоны с ампельными многолетниками, горшки и кадки с растениями на земле. И дальше вы выходите на большой паркинг, сейчас практически пустой. Теперь я подумал, что, конечно, два выхода хорошо, когда охотишься ты; если охотятся на тебя, это, как и плоская крыша за окном номера, может оказаться недостатком.

Я вернулся в отель и мимо барной стойки прошел в глубь ресторана. Стена, выходящая на улицу, осталась в первозданном виде. Облупившиеся от времени каменные нервюры обрамляли узкие витражные оконца, камни подоконника отполированы до блеска тысячами рукавов паломников, глазеющих на Рыночную площадь. На боковых стенах, оклеенных красными, с золотом, обоями — цветные гравюры со средневековыми кавалькадами и пирами. Это одна из причин, почему я люблю попадать в незнакомые места — мозг фиксирует, а память удерживает множество деталей, которые в привычной обстановке сливаются в безликий фон, перестают существовать.

После столь удачного опыта безалкогольного дня в Лондоне я решил закрепить успех за завтраком, пообещав себе пинту пива за обедом. Вспомнив, что в Англии официанты — редкость, я вернулся к бару и попросил чашку кофе и сэндвич с лососем. Надпись на стене соседней ниши гласила: «Место, где сейчас находится Гластонбери, в старину называлось остров Авалон. Моргана, благородная дама, правительница и властительница здешних мест, связанная узами крови с королем Артуром, привезла его на остров, чтобы залечить его раны. Геральдис Камбренсис. 1193 год». Я тут же вспомнил Бобби — что же я не привез сюда мальчика, когда он всем этим горел?

Вернувшись со своим завтраком к эркерному готическому окну, я смог рассмотреть компанию, пьющую пиво за соседним столом из струганных досок. Боком ко мне сидела блондинка лет пятидесяти с распущенными волосами под венком из тонких веточек с красными ягодами; на ней был длинный черный балахон с вышитым цветными нитками деревом жизни. Ее кавалером был старик с бритыми щеками и седой бородой до пояса. Еще двое дедушек в круглых шапочках, тоже седых и нестриженных, обнимали своих женщин за плечи. На одной было фиолетовое пончо, а на черной майке второй, которая сидела ко мне спиной, была программная надпись: Dirty Donna.

— Это кто такие? — вполголоса спросил я парнишку, пришедшего убрать стаканы со стола слева.

— Язычники, — охотно пояснил он. — Они приезжают на свои сборища на полнолуние. Вы бы были здесь в прошлую субботу — они весь город заполонили! А ночью они поднимаются на курган, бьют в свои бубны, что-то выкрикивают. Все уже разъехались — это последние.

— Жаль, я не застал, — вежливо сказал я.

Выйдя из полутемного ресторана на улицу, я зажмурился — так ярко светило солнце. Я снял ветровку и повернул направо, к готическому (теперь уже не подлинному, а викторианскому) кресту на Рыночной площади. Площади как таковой не было — лишь углубление на повороте дороги со столиками двух кафе, где — храни тебя Господь, Англия! — подавали и разливное пиво. Вход в аббатство был в двадцати метрах оттуда.

Обычно ничто не наводит на меня такую грусть, как вид заброшенной церкви. Это ведь не только разрушение постройки — это утрата веры, крах надежды, смерть традиции. Это победа вражды и безразличия над всем, что заставляет человека жить дальше и с доверием к будущему заводить детей. Странное дело, гластонберийские развалины уныния не навевали. Роскошные останки Богородичного собора, перекликающиеся с остовом церкви Михаила Архангела на вершине кургана, не жаловались на свою судьбу. Они, похоже, осознавали былое величие и не собирались мириться с теперешним униженным состоянием. Так стоит, идет, смотрит свергнутый монарх, которого превратности судьбы не лишили врожденного чувства достоинства.

С этим ощущением я и обошел каменные фрагменты стен, место, где по преданию были захоронены король Артур и его супруга Гвиневера (прости меня, Бобби, прости!), и большой парк с вековыми деревьями. Часть кустарников уже цвела в полную силу, а где-то — видимо, весна для этих мест считалась поздней — ветки оставались голыми, с едва набухшими почками. Однако трава на огромном открытом пространстве уже была подстрижена, и теперь на ней раскрылись одуванчики, крошечные белые ромашки, в тени целые поляны были усеяны синими колокольчиками. Говорю же, буколический рай! Вот пруд с домиками для белых уток и мостками, затянутыми металлической сеткой, чтобы не поскользнуться. Второй пруд — рыбный, с зелеными листьями кувшинок (цветов пока нет). За ним, еще ниже по пологому склону, яблоневый сад, полыхающий белым и розовым цветом. Старая цветущая яблоня лежит стволом на земле с наполовину вывороченными корнями. Какая-то непростая яблоня — все ветки у нее в завязанных разноцветных ленточках. Я ведь всюду прошел, надеясь наткнуться на Мохова, и все рассмотрел.

Правее похожая скорее на часовню монастырская кухня с муляжами съестных припасов и надписью в милом британском духе: «Эта еда такая же старая, как и аббатство — не пытайтесь ее попробовать». Я это люблю в Англии, вообще на Западе — тебе ничего не запрещают, просто обращают твое внимание на какие-то вещи. При входе в парк была, например, такая табличка: «Все жители этого уголка живой природы — и птицы, и бабочки, и насекомые — будут рады, если вы не будете отклоняться от тропинки. Спасибо». Думаете, никто не отклоняется? Отнюдь. Люди сидят на скамейках вокруг необъятных стволов деревьев, бродят в обнимку по лужайке, срезая путь, или лежат на траве с книгами, задирая согнутые в коленях ноги, рядом с греющимся на солнце сонным барсуком. Только следов их пребывания не видно: ни мусора, ни затоптанных мест…