Анна Железникова - Самая страшная книга 2016 (сборник)

• Название: Самая страшная книга 2016 (сборник)
• Автор: Анна Железникова
• Издательство: ЛитагентАСТc9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-095593-0

ССК. Создай Свой Кошмар.

Главная хоррор-антология России. Уникальный проект, в котором захватывающие дух истории отбирают не «всеведущие знатоки», а обычные читатели – разного пола, возраста, с разными вкусами и предпочтениями в жанре.

ССК. Страх в Сердце Каждого.

Смелый литературный эксперимент, которому рукоплещут видные зарубежные авторы, куда мечтают попасть сотни писателей, а ценители мистики и ужасов выдвигают эти книги на всевозможные жанровые премии («хоррор года» по версии журнала «Мир Фантастики», «лучшая антология» по версии портала Фантлаб, «выбор читателей» по версии портала Лайвлиб).

ССК. Серия Страшных Книг.

«Самая страшная книга 2016» открывает новый сезон: еще больше, еще лучше, еще страшнее!

---

– Вылезай!

Чрево автозака одного за другим родило шестерых.

– Стройся!

Никитенко, морщась с похмелья, двинулся вдоль шеренги. За десяток лет службы он оформил не одну тысячу новоприбывших, и процедура первичной поверки давно стала рутиной. Шесть фамилий в сопроводительном листе, шесть статей, шесть сроков. Шесть жизней, забитых в оплетенную колючкой клетку. Короткий и заурядный эпизод бесперспективной постылой службы.

Старлей мазнул по шеренге осужденных ленивым взглядом. За долгие годы он стал хорошим физиономистом и по лицу, глазам, осанке новоиспеченного зэка умел определять нишу, которую тот займет в неформальной иерархии. Той страшной, циничной табели о рангах, что беспощадно клеймила малолеток, предписывая им места в стае.

Вот этот, осужденный за разбой рослый, с перебитым носом и покатым волчьим лбом детина явно станет блатным, на борзого у него не хватит мозгов. А этот, сутулый и тощий, два года за мелкое хулиганство, в лучшем случае угодит в пацаны. А вот и явный будущий опущенный – групповое изнасилование, шесть лет. Субтильный, голубоглазый красавчик, на взросляк прибудет уже петухом со стажем, если, конечно, раньше не наложит на себя изнеженные, с тонкими пальцами руки. Никитенко мысленно усмехнулся – надо будет вечером поспорить с замначальника производственной зоны, дотянет красавчик до конца срока или сыграет в ящик. Старлей склонялся к тому, что сыграет. И пускай – туда таким и дорога.

Никитенко добрался до конца шеренги и удивленно сморгнул. Стоящий на левом фланге подросток разительно отличался от тысяч товарищей по несчастью, которых старлею приходилось доселе видеть. Никитенко даже не сразу понял, чем именно отличался, а когда понял, удивился еще больше. Нет, не высоколобым, белокожим и сероглазым лицом с длинными ресницами и пухлыми губами, как у девчонки. И не вольготной позой, словно подросток не в строю стоял, а расслабился где-нибудь на природе. Отличие было во взгляде, мечтательно и безмятежно скользящем вдоль рядов колючей проволоки. И в улыбке, теплой, радостной и доброжелательной. Никитенко мог бы поклясться, что улыбка эта – не из тех, что надевает на рожу претендующий на статус борзого отморозок, нарочито демонстрирующий начальству наглое отрицалово. Улыбка была искренней, словно паренек радовался предстоящему сроку, охране, вышкам по краю запретки, недоеданию, унижениям и побоям.

Явный псих, рассудил старлей. Неясно лишь, почему здесь, а не в дурке. Никитенко сверился с сопроводительным листом, и удивление, вместо того чтобы развеяться, лишь усилилось.

Гаврилов Гаврила Гаврилович… старлей понимающе хмыкнул: подобным образом в некоторых детдомах называли подкидышей. Семнадцати лет от роду, статья сто пять, часть вторая – умышленное убийство, совершенное с особой жестокостью. Признан виновным, осужден, так… Четырнадцать лет сроку – с учетом возраста, считай, максимум. Вот тебе и мечтательный невинный взгляд на пару с дружелюбной улыбкой.

Никитенко крякнул и махнул конвойным.

– Этих пятерых – в карантин. А с этим я пока побеседую. Гаврилов, за мной!

* * *

– Присаживайся, – старлей кивнул на табурет в паре метров от щербатого, советских времен стола. – Рассказывай.

Осужденный двигался будто во сне – все с тем же мечтательным взглядом и доверчивой улыбкой, словно прилепившейся к пухлым губам.

– О чем вам рассказать, господин военный?

Голос у этого Гаврилы Гаврилыча, роду-племени за собой не помнящего, оказался вовсе не девчоночий, а, напротив, сочный, глубокий и доверительный, под стать улыбке. Обращение «господин военный», однако, смахивало на издевательство. Никитенко привычно примерился – пара раз по морде надежно пресекала любые попытки запанибратства. Он уже занес было руку, собираясь выбить из щенка спесь, но в последний момент перерешил.

– Я тебе не господин военный, а гражданин начальник, – рявкнул Никитенко. – Ясно, нет?

– Вы ведь хотели меня ударить, да? – Подросток по-прежнему приязненно улыбался. – Вы правильно поступили, что отказались от своего намерения. Не надо больше никого бить.

– Что? – ошарашенно переспросил Никитенко. – Что значит «не надо»?

– Попросту не надо. Ни к чему. Чаша может переполниться, она и так уже до краев.

Никитенко поперхнулся от неожиданности.

– Какая еще чаша?

Подросток визави вдруг перестал улыбаться. Взгляд его разом утратил мечтательность и стал колючим и жестким. Белокожее лицо загрубело, застыло, кожа обтянула щеки и посерела, словно налилась свинцом. Пухлые губы растянулись в тонкую нить, будто по рту полоснули скальпелем, превратив его в кровавый разрез. Старлей отшатнулся – настолько разительной оказалась метаморфоза.

– Твоя чаша, гражданин начальник, – медленно проговорил ставший похожим на злобного уродливого клоуна малолетка.

– Ты что же, – едва сдерживая гнев, подался вперед старлей, – угрожаешь мне, гнида?

– Зачем мне? – Малолетка недобро глядел исподлобья. – Но если ты не бросишь насилие, то умрешь. Знаешь, как это произойдет?

– Как произойдет? – машинально переспросил Никитенко. – Что произойдет? Ты что, сволочь такая, несешь?

Подросток смежил веки:

– Стоит чаше переполниться, и тебя зарежут. Тебе вспорют живот, от паха до грудины. Кишки вывалятся наружу, ты попытаешься запихать их вовнутрь, но не успеешь – смерть придет раньше.

Старший лейтенант внутренних войск Никитенко потерял самоконтроль. Так ему не дерзил никто. Даже отмороженный Савелов, которого старлей сделал калекой. Даже сорвавшийся с катушек Бондарь, осужденный за тройное убийство. Даже…

Никитенко с размаха всадил дерзкому малолетке ногой в грудь и, когда тот рухнул с табурета на пол, добавил в живот. Отступил на шаг, посмотрел лежачему в лицо и оторопел: искренняя доверительная улыбка вернулась, взгляд утратил жесткость и вновь стал мечтательным.

– Напрасно вы, – чуть ли не с сожалением проговорил паренек с нежным девчоночьим лицом, почему-то вновь перейдя на «вы». – Напрасно. Не повезло вам.

– Кому не повезло, гад? Мне не повезло?! – вызверился на поверженного подростка старлей. – Это тебе не повезло. Конвой! – гаркнул Никитенко – Конвой, мать вашу! В карантин его! И это, – старлей утер внезапно пробившую лоб испарину, – скажите там Зверю, чтобы с ним не цацкался. Отставить! Ничего говорить не надо, я сам прослежу.

* * *

Досиживать срок на малолетке, вместо того чтобы топтать зону на взросляке, – привилегия редкостная. И получают ее не абы кто, а те, что сумели угодить начальству. Реваз Гаглоев по кличке Зверь сумел. Ему сравнялось уже двадцать два, из них последние четыре года Реваз жировал на должности старшины карантина – хлопотной, зато козырной и прибыльной. Коренастый, почти квадратный, заросший буйным жестким волосом Зверь и вправду походил на дикое и свирепое животное, по недоразумению выучившееся кое-как говорить. Зато по части выбивания признаний из первоходков Ревазу не было равных. Не один десяток бедолаг огреб дополнительный срок после двухнедельного пребывания в карантине. Некоторых, особо строптивых, задерживали и на месяц. Список нераскрытых преступлений поступал Ревазу регулярно от самого кума. В желающих взять висяк-другой на себя после беседы с Гаглоевым недостатка не было. Кум оставался доволен, поэтому приработок – выручку от изготовленных умельцами на производственной зоне сувениров – старшина карантина брал себе. Выручки хватало на хорошую еду, сносную выпивку и чистую, поступающую из медчасти дурь. Паре старшинских подручных, двадцатилетним Рублику и Сатане, время от времени тоже перепадал жирный кусок, так что работала карантинная команда бесперебойно и слаженно, исправно выдавая желаемый начальством результат на-гора.

– Вах, кто к нам пришел, да, – приветствовал Реваз нового «клиента», едва конвойные втолкнули того в тускло освещенный коридор с обшарпанными стенами. – Гаврылов, да? Клычка?

«Клиент» переступил с ноги на ногу. Он смотрел на старшину карантина и обоих подручных без малейшего страха. И улыбался. Радостно и открыто, будто лучшим друзьям.

– Извините. У меня нет клички.

– Нэту? – притворно изумился Зверь. – Нэхарашо. Будэш Нужныком. Па партрэту сразу выдно – парашнык.

Новичка необходимо было запугать и унизить с первых же секунд, в зародыше подавив потенциальную попытку сопротивления. Команда Гаглоева навыками подавления владела в совершенстве.

– Может, Дерьмовозом? – предложил длинный, с лошадиной челюстью Сатана. – Нужник типа у нас уже был.

– Лучше Сортиром, – не согласился тощий и вертлявый, похожий на хорька Рублик.

– Лучшэ, – согласился Зверь. – Ыды суда, Сартыр. На профылактыку.