Анна Железникова - Самая страшная книга 2016 (сборник)

• Название: Самая страшная книга 2016 (сборник)
• Автор: Анна Железникова
• Издательство: ЛитагентАСТc9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-095593-0

ССК. Создай Свой Кошмар.

Главная хоррор-антология России. Уникальный проект, в котором захватывающие дух истории отбирают не «всеведущие знатоки», а обычные читатели – разного пола, возраста, с разными вкусами и предпочтениями в жанре.

ССК. Страх в Сердце Каждого.

Смелый литературный эксперимент, которому рукоплещут видные зарубежные авторы, куда мечтают попасть сотни писателей, а ценители мистики и ужасов выдвигают эти книги на всевозможные жанровые премии («хоррор года» по версии журнала «Мир Фантастики», «лучшая антология» по версии портала Фантлаб, «выбор читателей» по версии портала Лайвлиб).

ССК. Серия Страшных Книг.

«Самая страшная книга 2016» открывает новый сезон: еще больше, еще лучше, еще страшнее!

---

На втором этаже она остановилась и постучала в дверь:

– Стелла Сергеевна! У вас все нормально? Стелла Сергеевна!

Пожилая соседка работала в Публичной библиотеке и, когда была возможность, угощала детей сахаром. По утрам она играла на пианино Гайдна, Грига, Дебюсси. Особенно Яне нравились рапсодии Рахманинова.

– Ее забрал Африкан, – сказал Савва, топчась в луже нечистот.

«Опять двадцать пять», – вздохнула Яна мысленно.

– Я тебе говорила, что никакого Африкана не существует? Как и Кощея, и Змея Горыныча.

– Он существует, – упорствовал Савва, – я его ночью видел.

– Он тебе приснился?

– Не-а. Ты уснула, а я в окно посмотрел. Он у нас по двору ходил. Вот такой высокий!

Савва встал на цыпочки и поднял к потолку руку с деревянной лопаткой.

– Такой? – Яна отмеряла рост по своему плечу.

– Не! Как два этажа, вот!

– Ну-ну, – девочка повторно постучала в дверь и, не дождавшись ответа, побежала по ступенькам. Уточнила на бегу: – Он что, из Африки, что ли? Негр?

– Он Африкан.

– Ясно. А почему он должен был забрать Стеллу Сергеевну?

– Потому что он плохой, – Савва пыхтел от того, что приходилось пережевывать очевидные факты. – Самый плохой.

Они вышли из подъезда, и Яна проверила, хорошо ли сидит на брате ушанка. Близился март, но аномально холодная зима по-прежнему властвовала в Ленинграде.

– Подумай, Савелий, бывает ли на свете кто-нибудь хуже фашистов?

Савва честно думал полминуты.

– Африкан, – сказал он, взвесив все «за» и «против».

– Дурачок ты, Савелий, – Яна одарила брата легким подзатыльником.

Выбегая из арки, дети едва не врезались в дворника Лядова. Худой, как жердь, с опухшим от водянки лицом, он апатично ковырял снег лопатой.

Лядова контузило на финской войне, и как-то мама сказала, что у него гречка в голове, а Савва расплакался, услышав слово «гречка».

– Здравствуйте, дядя Архип, – приветствовала соседа Яна.

Мужчина уставился на нее воспаленными глазами. Пробормотал что-то нечленораздельное. Савва подергал за рукав снизу. Прошептал:

– Спроси у дяди Архипа.

– Что спросить?

– Про Африкана. Он его тоже видел ночью.

– Ага, – фыркнула Яна, – буду я позориться.

И увлекла за собой зазевавшегося брата. Дворник смотрел им вслед и непрерывно бормотал.

Улица была изрыта траншеями и воронками.

Похожие на призраков люди брели по тротуару. Целенаправленно, медленно, вязко, как во сне. Шатающийся милиционер. Ковыляющий на костылях подросток. Дистрофичная женщина с кастрюлей грязи.

– Сладкая земля! Меняю на хлеб сладкую землю! С бадаевских складов, вся засахаренная.

– Не ври! – устыдил женщину калека. – Ты ее здесь же и нарыла.

– Молчи, молчи, дурак!

Савва прилип к сестриному бедру. Она крепко сжала его кисть в заштопанной варежке.

Мороз щекотал открытые участки кожи, но по сравнению с недавними минус тридцатью казался пустяковым.

Из магазина на углу вылетел взлохмаченный парень. В руках – буханка хлеба. Он рвал ее зубами и, давясь, глотал смешанные с мукой опилки.

– Ловите вора!

Прохожие, те, у кого оставались силы, сбили парня в сугроб, принялись пинать ногами. Продавщица намеревалась отнять буханку, но ее грубо толкнули. Толпа отклевывала хлеб, не забывая вновь и вновь наносить удары. Кто-то выхватил окровавленную корку прямо из разбитого рта воришки. Жадно проглотил клейкую массу.

Яна стиснула губы в ярости, ускорила шаг.

– Там хлебушек, – робко сказал Савва.

Он размышлял о крошках, попавших в щели брусчатки.

– Заткнись, – поморщилась Яна, – только о жратве и думаешь. Хочешь быть как они?

Мальчик замотал головой.

Впереди подпирающие друг друга старички катили санки. На ухабе санки вильнули, и из них вывалился закутанный ребенок.

– Бабушка! Дедушка! Эй, погодите!

Старики не слышали.

Яна подбежала к распластавшемуся на тротуаре ребенку, склонилась над ним:

– Сейчас, малыш…

Порыв ветра откинул в сторону пеленки, обнажил синюшное лицо. Оно влажно блестело и пахло прогорклым сыром. Из крохотной ноздри высунул белую головку опарыш.

Яна сдержала крик. Ткнула Савву себе в бок, поволокла прочь. Мимо стариков, катящих пустые саночки. Мимо призраков. Мимо голода.

– А ты знаешь, какое у Феди прозвище? – спросил Савва.

Они шли по набережной. Слева лежала закованная в лед Мойка.

– Какое?

– Говняшка! – Савва звонко рассмеялся, и несколько идущих навстречу скелетов неодобрительно заворчали.

– Кто тебе такое сказал?

– Его двоюродный брат со мной в садик ходит. Говорит, что Федя пальцы говняшками мажет и нюхает.

– Бред. И, кстати, тех, кто сплетни распускает, их в пионеры не принимают. И в армию не берут. Ты слышал когда-нибудь, чтобы я про кого-то такие гадости говорила? Или папа?

Савва нахмурился.

– Мама говорит про людей гадости.

– Мама, – Яна поискала правильные слова, – мама женщина, а ты – мужик.

– Я больше не буду, – пообещал Савва.

Федю они увидели издалека. Он прогуливался у кинотеатра «Баррикада» с двумя лопатами под мышкой, и полы его шинели подметали асфальт.

Ушастый, с круглой, обритой под ноль головешкой, Федя Баркалов напоминал диковинную зверушку. Редкую амазонскую обезьянку.

С Яной их сдружила любовь к литературе. Оба зачитывали до дыр Герберта Уэллса, Беляева, Обручева, Толстого, того, что «Гиперболоид», конечно.

– Привет, Яна. Привет, Гулливер.

Федя протянул руку. Савва нерешительно отступил. Повисла пауза, в течение которой Ждановы изучали пальцы Феди, желтые, с коричневыми скобками грязи под ногтями.

Федя убрал руку и залился краской стыда.

Улыбнулся, показывая гнилые зубы.

Его родители работали на фабрике «Светоч», но, вопреки мнению Яниной мамы о фабричных работниках, цинги Федя не избежал.

– Прохлаждаешься? – прищурилась Яна. В их приятельстве она взяла на себя роль «старшего товарища». – Полезным бы чем занялся, пока нас ждал.

– Я… – Федя растерялся, – я… вот…

Он извлек из-за пазухи газетный сверток, вручил Яне и произнес с радостным смущением:

– Это тебе. Бутерброд.

– Бутер… что?

Она развернула сверток. Савва выгнул шею, его била дрожь.

– Хлебушек, – простонал мальчик.

– Что это? – холодно поинтересовалась Яна.

На кусочке черного хлеба примостился мясистый фиолетовый листок.

– Бутерброд, – хвастливо, захлебываясь эмоциями, сообщил Федя. – Я его сам приготовил. Для тебя.

– А это что? – Она подцепила фиолетовый ингредиент.

– У нас в горшке растет. Комнатный цветок, не помню, как называется. Их надо вместе…

Яна осторожно прикусила листочек, пожевала, скривившись, выплюнула:

– Гадость.

Потрясенный Федя шмыгнул носом. Яна отдала хлеб брату.

– Это мне? Все?

– Ешь медленно, – приказала она и кивнула разочарованному приятелю: – Что вылупился, Баркалов? До ночи будем здесь мерзнуть? За мной! – И она направилась к красноармейцу, дежурящему у кинотеатра. – Простите, товарищ…

– Еды нет, – рявкнул красноармеец. – Пошли вон, нет у меня еды.

– Мы… мы не попрошайничаем, – Яна гордо задрала подбородок, – Мы помочь хотим. Расчистить снег.

– А, – солдат опустил взор. Его лицо отекло от чрезмерного употребления подсоленного кипятка, муки голода исказили черты. – Идите к Аничкову мосту. Там помощь нужна.

Дети зашагали по Невскому проспекту. Яна впереди, следом – Федя. Замыкал шествие Савва. Он смачивал хлеб слюной и посасывал его, как леденец.

– История была, – начал Федя, – в Куйбышевском районе вчера девушку убили.

– Снарядом?

– Нет. Она официанткой работала в директорской столовой. Ухоженная такая, красивая. Вот ее и убили. Вилкой в горло, – Федя продемонстрировал, как именно вонзался в плоть красивой официантки столовый прибор.

– Дикари, – процедила Яна.

– Тебе что, официантку жалко? – удивился Федя искренне. – Они же воровки все. Обвешивают людей.

– Не все. Есть хорошие. И кто-то должен работать официантом. Каждый в жизни занимает свое место.

– Ага, особенно управдомы.

– И управдомы тоже, – отрезала Яна.

– А вот еще история была. Умер старик. А семья никому не сказала. Чтобы карточки за него получать. Он разлагаться стал. Так они его в окно засунули, между стекол, где прохладнее. Соседи идут, а в окне мертвяк.

Яна бросила быстрый взгляд на Савву. Испугалась, что братик вспомнит, как мама медлила до конца ноября, не говорила милиции про бабушкину кончину.

Мальчик умиротворенно доедал хлеб.

– Была такая история еще…

– Слушай, заткнись, а? Ты, вообще, хорошие истории знаешь?

– Хорошие? – Федя почесал затылок. Худая рука болталась в рукаве шинели. – Какие – хорошие?

– Такие. Вот, например. Одна женщина поменяла куртку на тарелку картофельных очисток. Вернулась домой, поняла, что в куртке карточки забыла, все.