Орхан Памук - Снег

• Название: Снег
• Автор: Орхан Памук
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10742-7

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». В самом деле, действие почти всех романов писателя происходит в Стамбуле, городе загадочном и прекрасном, пережившем высочайший расцвет и печальные сумерки упадка.

Действие романа «Снег», однако, развивается в небольшом провинциальном городке, куда прибывает молодой поэт в поисках разгадки причин гибели нескольких молодых девушек, покончивших с собой. Здесь, будто на краю земли, обитает совсем другой народ, исповедующий строгие религиозные правила. Отрезанный от целого мира необъятными белыми пространствами, занесенный по крыши снегами, городок и не думает дремать, а напротив – внимательно следит за каждым шагом незваного гостя…

В настоящем издании роман печатается в новой редакции.

---

Ка сел туда, куда ему указал Тургут-бей, как раз напротив него самого, и с аппетитом принялся за поставленный перед ним горячий чечевичный суп. Когда он доел, а двое других мужчин за столом начали пить ракы, интерес всех собравшихся переключился на экран телевизора, стоявшего у него за спиной, а Ка сделал то, что хотел сделать уже давно: вдоволь насмотрелся на прекрасное лицо Ипек.

Так как он впоследствии во всех подробностях написал в своей тетради о необъятном, безграничном счастье, которое ощущал в тот момент, я совершенно точно знаю, что он чувствовал: он постоянно шевелил руками и ногами, как счастливый ребенок, и дрожал он нетерпения, словно они с Ипек должны были сесть на ближайший поезд, который увезет их во Франкфурт. Он представил, как свет, похожий на тот, что падал от лампы с абажуром, стоявшей на рабочем столе Тургут-бея, на котором лежали вперемешку книги, газеты, гостиничные книги регистрации и счета, в ближайшем будущем будет падать на лицо Ипек от лампы с абажуром на его рабочем столе в маленькой квартире во Франкфурте, где они будут жить вместе.

Сразу после этого он увидел, что Кадифе смотрит на него. Когда Ка встретился с ней взглядом, на ее лице, не таком красивом, как лицо сестры, на какой-то момент словно появилось выражение ревности, но Кадифе сразу удалось это скрыть, хитро улыбнувшись.

Сидевшие за столом время от времени краем глаза поглядывали на телевизор. Трансляция спектакля из Национального театра только что началась, и долговязый, худой как спичка, актер из театральной труппы, которую видел Ка, в первый вечер выходя из автобуса, кланяясь то вправо, то влево, начал представление, как вдруг Тургут-бей взял пульт дистанционного управления и переключил программу. Они долго смотрели на мутное черно-белое изображение с непонятными белыми мушками.

– Папа, – спросила Ипек, – и зачем вы сейчас на это смотрите?

– Здесь идет снег… – проговорил ее отец. – По крайней мере, это правдивое изображение, достоверная новость. Ты же знаешь, когда я долго смотрю какой-нибудь канал, это задевает мое чувство собственного достоинства.

– Тогда, отец, пожалуйста, выключите телевизор, – сказала Кадифе. – Раз уж это задевает наше чувство собственного достоинства.

– Расскажите нашему гостю, – сказал ее отец, смутившись. – Меня беспокоит, что он не знает.

– Меня тоже, – сказала Ханде. У нее были сверхъестественно красивые, огромные, полные гнева глаза. Все сразу же замолчали.

– Расскажи ты, Ханде, – сказала Кадифе. – Здесь нечего стесняться.

– Как раз наоборот, здесь много чего стоит стесняться, и поэтому я хочу рассказать, – сказала Ханде. Внезапно ее лицо засветилось странной радостью. Улыбнувшись, словно вспомнив что-то приятное, она произнесла: – Сегодня сорок дней, как покончила с собой наша подруга Теслиме. Она была среди нас самой верующей девушкой, сражавшейся ради слова Аллаха. Для нее платок означал не только любовь к Аллаху, но также и собственную веру и честь. Никому бы и в голову не пришло, что она покончит с собой. На нее безжалостно давили учителя в институте и отец дома, чтобы она сняла платок, но она упорствовала. Ее вот-вот должны были выгнать из института, где она училась уже три года и который скоро должна была окончить. Однажды люди из Управления безопасности прижали ее отца в его бакалейной лавке и сказали: «Если твоя дочь придет на учебу, не сняв платка, мы закроем твой магазин, а тебя прогоним из Карса». В ответ на это отец сначала пригрозил Теслиме, что выгонит ее из дома, а когда это не подействовало, решил выдать ее замуж за сорокалетнего вдовца-полицейского. И полицейский даже стал приходить в бакалейную лавку с цветами. Теслиме чувствовала такое отвращение к этому мужчине, которого она называла «человек с металлическими глазами», что сказала нам, что решила снять платок, чтобы не выходить за него замуж, однако никак не могла выполнить это решение. Некоторые из нас одобрили ее поступок, чтобы она не выходила замуж за этого – с металлическими глазами, а некоторые сказали: «Пригрози отцу, что покончишь с собой!» Больше всех советовала это я. Потому что я не хотела, чтобы Теслиме сняла платок. Сколько раз я говорила ей: «Теслиме, покончить с собой лучше, чем снять платок». Я говорила это просто так. Мы думали, что слова о самоубийстве испугают ее отца, полагая, что самоубийства женщин, о которых мы читали в газетах, были совершены от безбожия, от зависимости от материального достатка или от безнадежной любви. Я вовсе не предполагала, что Теслиме покончит с собой, так как она была верующей девушкой. Но когда я услышала, что она повесилась, я поверила первой. Я сразу же почувствовала, что если бы я была на месте Теслиме, то могла бы покончить с собой.

Ханде заплакала. Все молчали. Ипек подошла к Ханде, поцеловала ее и погладила. Кадифе тоже подошла; девушки обнялись, Тургут-бей, держа в руках пульт от телевизора, начал говорить ей утешительные слова, и все стали шутить, чтобы она не плакала. Тургут-бей, словно развлекая маленького ребенка, показал ей жирафов на экране, и, более того, Ханде, будто ребенок, готовый к тому, чтобы его отвлекли, заплаканными глазами посмотрела на экран телевизора: все они долго, почти забыв о своей собственной жизни, смотрели на пару жирафов, двигавшихся с довольным видом, словно в замедленной съемке, где-то очень далеко, наверное в сердце Африки, в местности с тенистыми деревьями.

– После самоубийства Теслиме Ханде, чтобы еще сильнее не огорчать родителей, решила снять платок и пойти на учебу, – сказала затем Кадифе. – Они вырастили ее словно единственного сына, она не знала ни трудностей, ни недостатка в чем-либо. Ее родители мечтают о том, что в дальнейшем дочь будет заботиться о них. Ханде очень умная. – Она говорила очень нежно, словно бы шепотом, но так, чтобы Ханде слышала, а девушка с заплаканными глазами слушала ее, вместе со всеми глядя на экран. – Мы, девушки в платках, сначала пытались ее переубедить, чтобы она не прекращала борьбу, но, поняв, что снять платок лучше, чем совершить самоубийство, решили помогать Ханде. Для девушки, которая считала платок повелением Аллаха и знаменем ислама, сложно снять его и выйти на люди. Ханде на много дней закрылась дома и пыталась сконцентрироваться на этом решении.

Ка, как и другие, съежился от чувства вины, но, когда его рука коснулась руки Ипек, внутри его разлилось чувство счастья. Пока Тургут-бей быстро перескакивал с канала на канал, Ка прижался рукой к руке Ипек, желая ощутить то же счастье. Когда Ипек сделала то же самое, он забыл о грусти, царившей за столом. На экране телевизора появился спектакль в Национальном театре. Долговязый худой человек рассказал, что для него большая честь участвовать в первой в истории Карса прямой трансляции. Пока оглашали программу спектакля, среди душещипательных рассказов, откровений вратаря национальной сборной, позорных тайн нашей политической истории, сценок из Шекспира и Виктора Гюго, неожиданных признаний, скандальных историй, имен незабвенных ветеранов турецкого театра и кино, шуток, песен и страшных сюрпризов Ка услышал, как прочитали его имя, назвав его «нашим самым великим поэтом, который спустя многие годы тихо вернулся в нашу страну». Под столом Ипек взяла его за руку.

– Значит, вы не хотите вечером идти туда, – проговорил Тургут-бей.

– Мне очень хорошо здесь, я так счастлив, – ответил Ка, еще сильнее сжимая руку Ипек.

– Вообще-то, я вовсе не хочу портить ваше счастье, – сказала Ханде. Все вдруг почти испугались этого. – Но сегодня вечером я пришла сюда из-за вас. Я не читала ни одной из ваших книг, но мне хватит уже того, что вы – поэт, который доехал до самой Германии и видел мир. Скажите, пожалуйста, в последнее время вы писали стихи?

– В Карсе ко мне пришло множество стихотворений, – ответил Ка.

– Я подумала, что вы сможете рассказать мне, как можно сконцентрироваться на этом. Скажите мне вот что, пожалуйста: как вы пишете стихи? Вы концентрируетесь?

Это был вопрос, который чаще всего задают женщины поэтам на поэтических вечерах, устраиваемых в Германии для турецких читателей, но на этот раз он вздрогнул, как это было каждый раз, когда спрашивали что-то особенное.

– Я не знаю, как пишутся стихи, – ответил он. – Хорошее стихотворение словно приходит извне, откуда-то издалека. – Он увидел, что Ханде смотрит на него с сомнением. – Скажите, пожалуйста, что означает для вас понятие «сконцентрироваться»?

– Целый день я прилагаю усилия, чтобы представить себя без платка, но ничего не получается. Вместо этого у меня перед глазами появляется то, что я хочу забыть.

– Что, например?

– Когда девушек в платках стало много, из Анкары прислали женщину, чтобы она убедила нас снять платки. Эта убеждавшая нас много часов женщина разговаривала в кабинете с каждой из нас в отдельности. Она задавала сотни вопросов, например: «Твой отец бьет маму? Сколько у тебя братьев и сестер? Сколько твой отец зарабатывает в месяц? Что ты носила до платка? Тебе нравится Ататюрк? Какие рисунки висят у тебя дома на стенах? Сколько раз в месяц ты ходишь в кино? По-твоему, мужчина и женщина – равны? Кто важнее – Аллах или государство? Сколько ты хочешь иметь детей? Тебе мешают в семье?» – записывала наши ответы на бумагу, заполняла о нас анкеты. У нее были крашеные волосы и накрашенные губы, голова у нее была не покрыта, она была очень изящно одета, как в модных журналах, но, как бы это сказать, на самом деле она была очень проста в общении. Хотя некоторые ее вопросы доводили нас до слез, потом мы ее полюбили… Среди нас были те, кто думал, что, слава богу, она не замаралась грязью Карса. Потом я стала видеть ее во сне, но сначала не придала этому значения. А сейчас, когда я пытаюсь представить, как сниму с головы платок, распущу волосы и буду ходить среди людей, я вижу себя в роли этой убеждавшей нас женщины. Как будто я тоже стала такой же шикарной, как она, ношу туфли на тонких каблуках и открытые платья. Мужчины обращают на меня внимание. Мне это и нравится очень, и очень смущает.