Уэлти Юдора - Золотой дождь (рассказы)

• Название: Золотой дождь (рассказы)
• Автор: Уэлти Юдора
• Издательство: "Известия"
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1989
• ISBN: 5-206-00030-2

Рассказы этой книги дают представление о творческой эволюции и о писательской манере Юдоры Уэлти, для которой характерно сочетание лиризма и иронии, комического и трагического.

Юдора Уэлти (р. 1909) — замечательный мастер рассказа, уступающий в этом жанре разве что Фолкнеру — по праву считается одним из ведущих американских прозаиков.

Уже первый сборник ее рассказов «Зеленый занавес» (1941) был высоко оценен Робертом Пенном Уорреном и Кэтрин Энн Портер.

«Даже в самом коротком из ее рассказов столько сдержанной силы, что, несмотря на всю их блистательность, я твердо знаю — это всего лишь начало», — писала Портер.

Перу Юдоры Уэлти принадлежит несколько сборников рассказов, три романа, среди которых критика выделяет «Проигранные сражения» (1970) и «Дочь оптимиста» (1972), книга воспоминаний «Начало писательского пути» (1983), множество эссе, критических статей.

Русскому читателю известна лишь одна книга Юдоры Уэлти — в нее вошли роман «Дочь оптимиста» и рассказы («Прогресс», 1975).

На обложке использован фрагмент картины «Натчез» американского художника и орнитолога Джона Джеймса Одюбона (1785–1851), одного из героев рассказа «Остановленное мгновение», действие которого происходит в окрестностях этого городка.

---

— А может, он выбрался, — крикнула ей Далила. — Он же крепкий, наш мальчик.

— Кто — он?

— Финни, может, он убег. Не горюйте.

— Посмотри-ка туда. Что это там? Там у Диксонов в ореховой роще целехонький гамак, — сказала мисс Тео мисс Майре и показала, куда смотреть.

В гамаке обнаружилась небольшая серебряная чаша, хозяйки ее сразу признали. Они даже улыбнулись — смотри-ка, лежит себе на боку, и на донышке капли.

Двор наводнили бабочки. Мисс Майра тотчас же, будто у нее не было больше мочи ждать, забралась в гамак и улеглась, скрестив ноги. Взяла чашу, точно забытую накануне книжку, поднесла к глазам и стала вытаскивать своими веснушчатыми пальцами оттуда обстоятельно, одного за другим, муравьев.

— Здесь так тихо, — сказала мисс Майра. — И небо такое большое. Удивительно непривычно, правда? И смоквы все пересохли. Хорошо бы пошел дождь.

— До субботы дождя не будет, — сказала Далила.

— Далила, не уходи.

— Посмей только уйти, Далила, — сказала мисс Тео.

— Как можно.

Мисс Тео опустилась на землю, посидела немного, хоть и не привыкла сидеть на земле, да и боялась кузнечиков, а чуть погодя встала, отряхнула юбку и кликнула Далилу — та пятилась-пятилась и отклонилась в сторону: там носились разбежавшиеся цыплята.

— Сейчас же вернись, Далила! Все это уже ни к чему! — И обернулась к мисс Майре: — Господь нас не оставит. У нас, голубка, есть еще Далила, и, пока она у нас есть, она нам послужит.

Мисс Майра перестала раскачиваться. Протянула руку, чтобы ее вытащили из гамака, мисс Тео помогла ей, а сама без всякой помощи отвязала гамак. Надолго склонилась над ним, мисс Майра тем временем любовалась бабочками. Чашу она поставила под дерево на землю. Но вот в руках у мисс Тео оказались две веревки — раскрутившиеся белые и красные пряди волнились, точно волосы хозяек, когда их расплетешь поутру.

Далила по знаку мисс Тео вскарабкалась на дерево, уцепилась пальцами ног за сучья и привязала веревки по соседству друг от друга, как велела мисс Тео. Соскользнула вниз, стояла, ждала, пока они не договорились, пока мисс Майра не повторила, сколько надо раз, ласковым — ну как ей, баловнице, откажешь — голосом: "Первая буду я". А мисс Тео только того и хотела. Вот тогда Далила села на корточки, переплела пальцы, а мисс Майра подоткнула юбки и ступила перепачканным в золе башмачком на ее черные руки.

— Просунь голову между ног, Далила.

Мисс Майра — это она распорядилась — перешагнула через Далилину голову и встала ей на спину: Далила ощущала такую тесную связь с мисс Майрой, будто мисс Майра не стояла у нее на спине, а трепыхалась на удочке, ощущала, как мисс Майра рвется прочь от мисс Тео, от Далилы, от этого дерева.

Далила завела глаза вверх. Морщинистые руки мисс Тео завязывали петлю, точно ленты шляпки в ветреный день, из нее выглядывало юное запрокинутое лицо мисс Майры.

— Я еще в детстве этому выучилась, по книжке с картинками из папиной библиотеки, но до сих пор мое уменье мне не пригодилось, — сказала мисс Тео. — Я, видно, всегда была сорванцом. — Она поцеловала мисс Майрину руку, чуть не тут же схватила Далилу за бока и, хихикающую, задом наперед вытащила из-под мисс Майры, только все равно опоздала — мисс Майра успела садануть Далилу ногой по голове, и еще как: будь на месте мисс Майры мисс Тео, а то и мужчина, тогда бы понятно — с них станется и со зла садануть.

Мисс Тео стояла, не выпуская Далилину руку из своей, смотрела вверх — горевала, но и в горе ничего не упускала из виду. То-то мисс Майра норовила укрыться с книжкой в летнем флигеле и вскрикивала, стоило Далиле выплеснуть помои на землю, а чего тут пугаться.

— Я доказала, — сказала мисс Тео, — что я смела, как лев[8], хотя я, собственно, всегда это за собой знала. Да, да, так оно и есть: погляди на меня. Прикажи я тебе влезть на дерево и положить мою сестру в тень на землю, только бы я тебя и видела: мне ли вас не знать. Ты бросила бы меня, а ведь пока сделана только половина дела. Так что я ни словом не обмолвилась о ней. О благостыне. Когда все будет кончено, иди куда хочешь, а нас оставь на этих суках, где мы не без твоей помощи очутились, — мы изопьем чашу до дна, равно. И так предстанем перед ними. После всего, что они сотворили, так им и надо. — Она пригнула Далилу, встала ей на плечи и чуть не раздавила — тяжелая, ну прямо булыжник.

Петлю для себя мисс Тео смастерила уже на спине у Далилы: обошлась без зеркала, без сестриной подсказки. И все равно на этот раз она управилась быстрее, но и Далила оказалась быстрее. Она свернулась клубочком, откатилась, вскочила и побежала прочь, оглядываясь, захлебываясь плачем. Мисс Тео шмякнулась на землю. Уж очень она была тяжелая, прямо как мужик. Куры всполошились, закудахтали — тени ее, что ли, испугались. И вот она уже лежала в траве.

Далила — что ей еще оставалось делать — схоронилась, заползла в буйные заросли бурьяна, розги, росянки — они щекотали ее раздраженную потную кожу, на их колыхавшихся чашечках качались бабочки, через них скакали кузнечики, по ним ползали муравьи, над ними метались москиты, — заползла в эти шумные, щемяще тоскливые заросли, где вымахавшая трава, казалось, застилает небеса. Раз, когда ей стало совсем невтерпеж, так ее закусали, искололи, она подбежала к дереву, спросила мисс Тео:

— А теперь что мне делать? Куда идти?

Но мисс Тео, хотя ее глаза с земли глядели прямо на Далилу, ничего ей не ответила. И Далила вприпляску пустилась прочь и снова сховалась в траве. Пока не зашло солнце, ей все чудилось, что мисс Тео извивается в траве, как издыхающая змея. Сама она затаилась в траве недвижно, как богомол, пока не пала роса и трава, распадаясь и образуя прогалы, не склонилась к земле. Цыплята об эту пору уже устроили себе насест на далеком дереве — места потише, что ли, не могли найти: за ним стояло облако, там все еще бухали пушки, и зарево заливало дорогу на Виксберг. Только тогда Далила нашла в себе силы подняться на ноги.

Она знала, где лежит мисс Тео. Могла еще различить в темноте мисс Майру — у нее белели чулки. Дальше, у болота, ей встретилась птица, спавшая засунув голову под крыло: не иначе как призрак мисс Майры.

Проплутав сутки, если не дольше, то укрываясь в траве, то крадясь сквозь пустынные заросли шиповника, она снова вышла к Розовому холму. Она узнала его по трубам и по лавру, росшему в стороне от дома рядом с летним флигелем, — там теперь зиял лишь фундамент, пустой, как корзинка, откуда вынули яйца. Почернелые цветы походили на чуть подгоревшие цыплячьи ножки — так и хотелось впиться в них зубами.

Она обошла дом, перемахнула через порог оставшегося без единой ступеньки черного хода и, бредя по щиколотку в золе, снова заплуталась — на этот раз уже в доме. Нашла чугунок, высокий мужской сапог, дверную ручку, книжку — пестрые, распушенные, точно перья цесарки, ее страницы трепыхались. Подобрала книгу, стала читать: "Б-а, б-а, б-а — чушь". Так, бывало, мисс Тео отрывала от книги мисс Майру. И тут увидела в хайле трубы лежавшее в золе, лицом вверх, венецианское зеркало.

Позади нее единственная уцелевшая стена дома торчала огромным рваным ухом — казалось, что в него, как в ухо царя Соломона[9], изливают свои бесконечные жалобы птицы. Дерево было усыпано цветами. Что ей делать? Ненароком пригнувшись к земле, она услышала гром пушек, конский топ, приглушенный гул распространяющихся все дальше и дальше пожарищ. Подползла на коленях к зеркалу, протерла его слюной, склонилась над ним и увидала там лицо — показались шея да уши и тут же пропали. Развела руки в стороны: она видела, как мисс Майра и так, и этак вертелась перед зеркалом. Но зеркало было порченое, не блестело.

Хотя зеркало не знало Далилу, Далила узнала бы его где угодно по неграм, стоявшим у него по бокам. Вздев руки, они поддерживали раму, на которую затек испод покоробившегося зеркала, разодетые в золото негры среди золотых цветов и листьев тоже норовили посмотреться в зеркало: казалось, они вышли за дверь и теперь оглядываются назад, уже наполовину отставшие от рамы, сплющенные, полурасплавленные, бородатые, безносые — точь-в-точь лишайник, болтающийся на болотных деревьях.

Там, где зеркало не замутилось, как мутится взметенная конскими копытами весна, из водяных водоворотов рождалось золото, тек под водой мед, свивались из золота и меда дома. Она видела, как идут рассветной ранью по мостам люди, на головах их громоздятся ульями дома; мужчины в женских платьях, с красными птицами на плечах; разряженные в аксамит обезьяны; дамы, прикрыв масками лица, выглядывают из стрельчатых окон. Джексон до прихода Шермана — не иначе. Потом все пропало. В полуденной тиши здесь, где, кто не прошел мимо, тот пошел на них, она все ждала чего-то, ждала, не вставая с колен.

С мутного дна живчики света взмывали к поверхности зеркала, на которой чистое, как тень лилии, плавало теперь лицо. Такие маленькие, такие далекие, что и не разглядеть, они возрождали, одолевали, изображали все, что творилось на свете, все, что Далиле довелось повидать; и то, что мужчины творили с мисс Тео, и с мисс Майрой, и с павлинами, и с рабами, а порой и то, что творили рабы и что кто угодно мог теперь сотворить с кем угодно. И хлестали, плескали, плясали по зеркалу солнечные мазки, а потом солнце глянуло, грянуло всем разверстым полыхающим небом, всем напором и жаром июля и, как неведомый крик, как отнятая благостыня, сразило ее наповал.