Александр Гиневский - На клиента

• Название: На клиента
• Автор: Александр Гиневский
• Издательство: Журнал "Аврора"
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1991

---

Был еще один вариант игры. Совсем редкий. Дневной. Когда скука смертная. Или со срыва — тяжкого похмелья. Тогда пот высыхал на закаменевших лицах, а нижние веки мешками оттягивало, как у летчиков-реактивщиков на виражах. Деньги-то что… Как приходили, так и уходили. Уходили то все же, ох, как легко! А приходили?.. Погоняйся-ка за ними. Тут и ухо востро держать надо, и силенку в форме. И потеть. Много потеть. К концу смены чувствуешь себя уже загнанной лошадью. Тут волей-неволей подстегнешь себя глотком адовой смеси. А не то — трехминутный блиц на «сирень» или «патину» под гремящую музыку, под низкий хрипящий голос Наташки Волубовской, и — можно дальше. До упора…

Попробуй, вырвись из этого водоворота… Когда-то родители Галайбы полагали, что дали сыну приличное воспитание. Отец — преуспевающий газетчик с литературным уклоном — занимался рецензированием книжных новинок, освещением читательских конференций. Галайба рос в окружении умных книг; и до поступления в университет, точнее — до самого того дня, когда его вышибли оттуда, родители все еще уповали на благотворность этой атмосферы. А своеобразный интерес к книжному богатству дома проснулся в нем не сразу. Сначала ему нравилось просто давать книги приятелям на прочтение. Особенно такие, которые отец считал ценными. Делал он это со всей ребячьей щедростью. Доставляло удовольствие читать в глазах школьного товарища благодарный восторг. Со временем, когда стало не хватать карманных денег, бескорыстное мальчишеское великодушие угасло, сменилось желанием «поиметь с этого». Начал поторговывать. Чем дальше, тем с большим знанием и толком; сказалась атмосфера умных книг… Отец делал ему строгие выговоры, не скоро обнаружив очередную пропажу, но жене говорил с глазу на глаз: «Вот чертенок! Предприимчив, как отпрыск Моргана. В жизни не пропадет».

Даже умению заручиться поддержкой сильных научили его все те же книги. Будучи в третьем классе, он как-то принес в школу «Декамерон» Боккаччо. После уроков, заманив кое-кого из семиклассников в укромное место под лестницей, зачитал им несколько страниц. Вот была ржачка!

Через день собралось столько рослых, желающих послушать, что пришлось искать другое, более надежное место. А в тот день, когда был открыт этот способ приобретения авторитета, он на радостях гасил камушками лампы, бесхозно горевшие в подъездах среди бела дня…

Теперь у Галайбы второй кооператив. Первый пришлось оставить предыдущей жене. Есть дача. С большим яблоневым садом. Лишь заголосят первые ручьи, как оголтелыми мичуринцами начинают орудовать в нем многочисленные родственники. Родство с половиной разработчиков фруктовой жилы было сомнительным. Но Галайба закрывал на это глаза, видя как им любуются, как ставят в пример двоюродным и троюродным племянникам его умение жить… А просторный гараж с «жигуленком» и «Судзуки»? Больше Галайба любил пользоваться мотоциклом. Потрепанный «Судзуки» достался ему случайно, по ходу жизни. Квартирный маклер искал надежного юриста. Галайба нашел, а за услугу получил этого, как он выражался, «звереныша». На станции технического обслуживания свои ребята его подлечили, довели до звериных кондиций и вернули ему лоск новья. Небрежно сидя в седле, Галайба видел себя с тех пор олицетворяющим престижный демократизм. Ах, как здорово смотрелся он со стороны! Казалось, съезжал на своем «звереныше» с глянцевой картинки «Плейбоя»… И кто бы мог подумать, что подтачивают жизнь железного парня такие банальности, как жена и ее кошка. Жена, как это ни странно, была родом из глухой деревни Новгородской области. Мать ее, когда-то закончив семилетку, хотела учиться дальше, в техникуме. Надо было ехать в город, но не дали паспорт; так и осталась она работать в колхозе. Когда же подросла дочь, сказала ей: «Теперь хоть ты уезжай. Теперь можно. Я за себя и за тебя отломала. Ты — девка хваткая, пристроишься. Да хоть на завод какой, на фабрику, на учебу какую. Там, глядишь, и суженый на тебе споткнется. Авось будет не чета нашему забулдыге, бревну…» И она ринулась навстречу судьбе.

Сначала был Новгород. Город принял ее равнодушно, как и многих других таких же. Новая, неожиданно суровая жизнь с ног не сбила. Она впитывала ее как губка. Не успевая переварить впечатления, осознать их. Стараясь лишь поскорее избавиться от всего того, что выдавало ее принадлежность к деревне. Даже с ярким здоровым румянцем на щеках в конце концов сладила…

Потом были другие города.

Где только не привелось ей работать и жить. Жить, снимая углы у замшелых старушек коммунальных квартир, в бойких скандальных общагах, у подруг, временно оказавшихся без родительского глаза. Со временем росло в ней ощущение, что город ее не раздавит (не на ту напал!), что он уже давно признает ее своей. И уже пробираясь к выходу по вагону метро, наткнувшись на женщину с обветренным лицом, в толстой плюшевой кофте, с двумя набитыми сумками, перекинутыми через плечо, могла с совершенно искренней неприязнью процедить: «Встала, раскорячилась, дуреха сельповская…»

Воспоминания о доме не умиляли, а раздражали: она и их стыдилась. Своим писала все реже. Коротко: «Живу хорошо. Чего еще писать? Некогда. Да не поймете вы там ничего. Опять ты, мать, про то же. Без мужа-то? Да и не будет у меня ребеночка никогда. Хоть бы и хотела…» И однажды, выводя на конверте: «д. Сапляевка», вдруг разревелась от этого слова. Слезы текли по щекам, портя косметику, пальцы с яркими ногтями рвали письмо. Больше она не писала…

Галайба и сам уже не помнит, когда его жена, теперь уже хрупкое, поразительно рассеянное существо, вечно оставляющее снаружи ключи в дверях (и как их только до сих пор не обворовали?!), когда его жена помешалась на диетах, от чего стала совсем плоской и узенькой. Галайбе виделась не жена, а чайная ложка. Хоть сейчас ставь в стакан, и можно размешивать сахар, не выплеснув на скатерть ни капли. Добро бы одни диеты. А тут еще и система Брегга, ворожеи, гадалки, специалисты по биополям. С широко раскрытыми глазами она шарахалась от одного кликуши к другому. Неделями пропадала у каких-то психологов и гипнотизеров, практиковавших на дому. И каждый раз приносила новую идею, по которой мир до сих пор не развалился. И как же раздражало Галайбу то, что она не замечала: свежая идея напрочь перечеркивала предыдущую свежую. Что же касается кошки, то это был тощий невзрачный зверек, мучимый каким-то внутренним недугом. Кошка почти ничего не ела; брезгливо отворачивалась от птичьего молока и лишь изредка потребляла студень «Дорожный». Продукт сомнительного качества, из домовой кухни, по сорок пять копеек за килограмм. Жена говорила о кошке, что это «физиологическая ветвь ее существа», что даже их души «закольцованы спонтанными биополями». «Ее надо вылечить, — говорила она, — тогда и я обрету импульсы незатухающей молодости». Что было делать? Каких только светил ветеринаров не приглашал Галайба. И каждому надо было отстегивать, пропорционально свечению. А толку-то?..

К гадалкам-астрологам, к психологам и гипнотизерам жена таскалась обычно с кошкой. Но как-то, вернувшись с директорского приема, он застал в квартире одну кошку. Взглянул на нее и омерзение с такой силой перехватило горло, что он схватил несчастное существо и швырнул в мусоропровод. И пока он, стоя на лестнице, прислушивался к доносившемуся шороху, в голове его крутилось: «От ветеринаров хотя бы отцепиться…» Через час его уже знобило. Он ждал грозы. Но странно. Откуда-то вернувшаяся жена, в упор не замечая ничего вокруг, прошествовала на кухню. Выложила на стол семнадцать зерен ржи и стала раскладывать из них пасьянс по лишь ей известному принципу. За этим занятием она провела всю ночь. Правда, один раз, часов в десять вечера, она вошла к Галайбе. Тот сидел тихим мышонком у телевизора. «Выключи, — сказала она. — Мало тебе рентгеновских лучей? Ведь говорила тебе о флюидах. Тех самых, что негативно влияют на спинной мозг». Сказала и ушла к своему пасьянсу…

Гроза грянула на другой день. Дворничиха принесла кошку. Что тут было… Жена вытащила колоду сберегательных книжек из пальмового ларца, некогда подаренного Галайбе специалистом по антиквариату. Вытащила и устроила ему сцену у открытого окна. С той отчаянностью, с какой когда-то покоряла город и Галайбу. С криками, с угрозами выкинуть за окно седьмого этажа нажитое Галайбиным потом и изворотливостью. И это при том, что половина книжек была на ее имя. Когда она сама швыряла деньги налево и направо всяким психологам и астрологам; когда в иную безоблачную минуту говорила ему, вздыхая: «Коровушка ты моя трудоёмкая, что бы я без тебя делала? Завтра пойду в сберкассу, подою тебя. Можно?» — спрашивала вкрадчиво, — Галайба был готов задушить ее за одни эти слова. Сколько раз он уже проделывал это железной своей клешней, но мысленно…

Раньше ему хотелось иметь детей; не было у него их и с другими. Она отговаривалась: «Не хочу». Или вдруг говорила в ответ: «Галайба, ты потенциальный убийца». «Какой же я убийца?» — спрашивал он растерянно. «Ты хочешь, чтобы твой ребенок дышал отравленной атмосферой?! Ведь все кругом давно отравлено! Даже этот пол на кухне черт знает из какой химии сделан, а мы им дышим. И вот ты хочешь, чтобы твой ребенок был обречен на медленную смерть. Сознательно хочешь!»