Варвара Мадоши - Кто убил Карла Романьо?

• Название: Кто убил Карла Романьо?
• Автор: Варвара Мадоши
• Жанр: Детективная фантастика

Молодой блестящий маг-экспериментатор исчезает без вести. Подозрение — хоть и не подкрепленное уликами — падает на его более житейски основательного, но не столь одаренного коллегу и друга. Старая, как мир, история… У Франца Геллерта только один способ вернуть себе доброе имя — выяснить, что же стало причиной смерти.

Тема: Четвертое измерение.

---

После чего меня выпустили из дома.

Я пробрался к себе, разделся и лег, зная, что еще через пару часов мне вставать и идти в Академию. Тереза недовольно заворчала во сне, отворачиваясь от холодного меня.

Я лежал и думал о том, чего Карл хотел добиться своим чудовищным синтезом. И чего он мог добиться. Он много раз спорил со мной о синергетических эффектах, но спрягать вместе египтян, ирландцев и скандинавов — это… это хуже, чем лебедя, рака и щуку! Это принципиально разные традиции, предназначенные для принципиально разных вещей… Как я ни бился всю ночь, мне не удалось выделить области наложения. И самое странное, я не нашел в бумагах Карла никакого следа.

«Мог бы мне рассказать, — с обидой пробормотал я, натягивая одеяло до подбородка. — В самом деле! Чего ты секретничал? Удивить хотел, что ли? Вот уж удивил, так удивил!..»

Что и говорить, Карл всегда был гением, куда уж нам, простым смертным!

С этой горькой обидой и недоумением я и заснул.

* * *

Я несколько проспал, поэтому выходил из дома отнюдь не в лучшем своем камзоле — вишневом, с черным шитьем. Весь мой обширный набор голубых и сиреневых Тереза, оказывается, не спросясь, отправила прачке. Сорочку по этому случаю пришлось тоже выбрать черную и без кружевного жабо, что меня заставляло слегка нервничать: такой вид кое-кто мог бы счесть неподходящим для академического профессора. С другой стороны, с ректором я на короткой ноге, да и по заслугам уже давно не самый младший — не то что в год встречи с Карлом — так что никто мне и слова не скажет… Но ах, ведь это-то и налагает большую ответственность!

Вольно же было Карлу дразнить меня щеголем и педантом — это когда он не меньше любил производить впечатление на дам! Разве что предпочитал нарочитую старомодность: эти его ботфорты…

От нашего дома до Академии недалеко — мы живем в хорошем квартале, — и обычно я иду не спеша, успевая по пути раскланяться со старыми знакомыми. В этот раз я торопился, но все-таки вопли мальчишек-разносчиков газет заставили меня притормозить.

— Тайна десятилетия! Несчастный случай или тайная месть соперника? Кто убил гениального непризнанного мага Карла Романьо? Заместитель декана кафедры Превращений отвергает выдвинутые обвинения! Читайте на второй странице!

Заместитель декана кафедры метаморфоз — это я, ваш покорный слуга. Собственно, меня с тем же успехом можно считать деканом, поскольку Геслау занимается вопросами преимущественно хозяйственными, сваливая на все, что касается учебных планов и конференций…

Но ни с какими обвинениями никто ко мне не обращался! Это я сам, услышав вчера возмутительные слухи, отправился к Альберту Нокку, главе Следственного отдела Магистратуры, который держит в руках половину информационных потоков в городе… «И состоит в приятельских отношением с редактором „Die Zeitung“, — с ужасом осознал я. — Да, возможно это была не самая мудрая идея — но ведь даже и Тереза, образец здравомыслия…»

Я выхватил у ближайшего разносчика газету, едва не забыв вознаградить его монетой, распахнул пахнущие типографской краской листы — измазал пальцы, разумеется, что не улучшило мое настроение. Где и прочел статейку возмутительного содержания.

* * *

«Нет, — подумал я затем, стоя столбом на тротуаре и вытирая черными манжетами разом взмокший лоб, — как это может быть? Да я вовсе никогда не интриговал против Карла: он сам в свое время устроил это побоище перед ученым советом, за которое его чуть было не арестовали… Это же я вытащил его тогда из тюрьмы — и сколько взяток пришлось дать! Это было так унизительно! А то, что он был „непризнанным“?.. Ну да, его, как правило, ругали на научных конференциях, причем по всей Европе, да и Общество Городских Чародеев отказалось заверить его публикации, хоть мы с фон Вальзе вступились, но другой такой скандальной репутации еще поискать… а Карлу ничего иного и не нужно было! И уж что я задумал извести его — так это вовсе невероятный вздор! Да, давеча на званом обеде Карл говорил о моих „кознях“, и многие это слышали, но ведь он же имел в виду историю с розовыми кустами, которые переползали в наш садик — замечу, буквальным образом переползали, потому что Карл в очередной раз намудрил с заклинаниями, и пугали моих девочек… О боги мои! Неужели все это так выглядело?!»

Я еще раз с ужасом пробежал глазами статью. Да, несомненно, в глазах газетчиков все это выглядело именно так, а может быть, еще и похуже.

Я застонал, но стон мой совпал с ударом часов на башне ратуши. Я опаздывал на урок!

Позор! Такого за пятнадцать лет моей преподавательской карьеры со мной ни разу не случалось.

Карл Романьо даже из могилы умудрялся вносить хаос в мою жизнь!

* * *

Преподавание всегда настраивало меня на благодушный лад. Видеть юные, восторженные лица студентов, слышать их звенящие голоса…

…По правде говоря, я немного впал в буколистику. Говоря начистоту, большинство так называемой «современной молодежи» — не обременяющие себя излишним размышлением зрители, им недоступна вся красота высокой науки. Но почти на каждом потоке есть один-два человека, ради которых стоит раскрывать тайны мироздания всей остальной потенциальной толпе. А раз в несколько лет — или реже — попадается студент из тех, ради которых стоит строить университеты.

На мою долю подобное везение выпало уже дважды. Правда, в самом начале карьеры присутствие на лекциях вечно храпящего наследника беспутных баронов Романьо счастьем мне отнюдь не казалось.

К сожалению, та группа, в которой я должен был читать сегодня, являла в массе крайне удручающее зрелище. Но все-таки, подходя по опустевшему уже этажу к аудитории, я привычно собрался, чтобы в наиболее доходчивой форме донести до них некоторые ключевые положения векторизации заклятий (стоял август, начало семестра).

Всякий преподаватель знает: обычно студенты с началом лекции успокаиваются не сразу, если только не запугать их. Лично я всегда предпочитаю сделать уступку человеческой природе: кашлянуть, разложить на столе план лекций и один-два старинных свитка, приготовить линейки и транспортиры, может быть, направить кого-нибудь за мелом или за мокрой губкой, если староста не обеспокоился такими вещами заранее…

В этот раз, едва я переступил порог, в зале воцарилась мертвая тишина. Шествуя к столу, я физически ощущал, как пятнадцать ярусов аудитории смотрят на меня сотней пар глаз. На диво внимательных глаз: я считаю себя не худшим преподавателем, но едва ли на уроках мне удавалось настолько завладеть их мыслями!

Лишенный привычной паузы, я слегка занервничал; свитки и бумаги не находили нужного места, я суетился, сделал несколько лишних движений. Аудитория по-прежнему молчала.

Что это? Может быть, они обеспокоены предстоящим коллоквиумом?.. Или?..

Газету я выбросил в урну, но по-прежнему видел каждое слово в той злополучной статье, словно чья-то недобрая рука повесила печатное издание в воздухе перед моими глазами. Боги мои, неужели студенты боятся и презирают меня, считают меня убийцей моего лучшего друга?.. Опасаются оказаться на месте Карла?..

Я собрался с мыслями.

Как бы то ни было, я учитель; я пришел на урок, и у меня есть долг. Если они приняли эту газетенку всерьез, тем лучше: будут слушать как никогда, и у меня, может быть, даже появится шанс что-то до них донести.

Набрав воздух в грудь, я начал лучшую лекцию в своей жизни.

Вдохновенно, но в то же время вкратце и по существу я напомнил основные постулаты Евклида о связи магии и геометрии, помянул в двух словах Аристотеля и его чеканные формулировки, затем обратился к более современным авторам. Рука моя не дрожала, когда я нарисовал на доске привычный «угол» OXYZ.

— Наше пространство ограничено тремя осями координат, — говорил я знакомые слова, — и временной осью. То есть существует всего четыре, как мы называем их, «измерения» — шкал, с которыми мы сверяемся в нашем восприятии реальности. Ограничения, установленные ими, стали нашей силой, ибо магия может распространяться только в рамках подобных умозрительных категорий… — на этом месте в аудитории обычно начиналось бурление, но в этот раз все сидели молча. — Да-да, именно категорий, — продолжал я. — Потому что в сфере магии и «длина», и «ширина», и «высота», и даже «время» являются не более чем идеями различной сложности…

И на этом месте я замер. Потому что мне вспомнился точно такой же день десять лет назад, когда Карл поднял руку — впервые на моих лекциях — и спросил:

«Герр Геллерт… а можно ли выйти за границы этих категорий?»

«Что вы хотите этим сказать?» — не понял я.

«Если это идея, и если она работает не всегда, то что мешает нам выкинуть ее и заменить другой идеей, получше? Например, третий закон Коперника гласит, что нельзя перемещаться во времени, даже сколь угодно близко. А если просто добавить другую координатную ось? Тогда концепция „времени“ для мага, вышедшего за его рамки, не будет значить ничего, и он сможет легко скользить по оси времени в любую сторону…»