Сборник - Великая. История Екатерины II

• Название: Великая. История Екатерины II
• Автор: Сборник
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-095488-9

Екатерина II… Со дня ее смерти прошло 220 лет, однако до сих пор умы народа будоражит история жизни этой женщины. С Екатериной II связана целая эпоха жизни Российского государства. О ней писали с тех пор как она стала правительницей и продолжают писать по сей день, об истории ее жизни снимают фильмы и сериалы, ставят спектакли, которые актуальны и в наши дни.

В эту книгу вошли статьи и очерки известных историков, таких как Ключевский, Карамзин, Соловьев, Платонов, Грот, Лаппо-Данилевский и др., освещавших правление Екатерины II, что позволяет с разных сторон взглянуть на исторические события, пришедшиеся на эпоху Екатерины и самостоятельно оценить роль ее личности в истории России.

---

У Иоанны-Елизаветы был брат Карл, следовательно, дядя Екатерины II, сделавшийся после своего отца епископом Любским. Он в 1726 году приехал в Петербург и был помолвлен на Елизавете Петровне; но здесь и скончался женихом, двадцати лет от роду[3].

Вот причина дружеских отношений, которые еще до приглашения Екатерины II в Петербург существовали между русским двором и Ангальт-Цербстским домом; в 1742 году императрица Елизавета Петровна прислала Иоанне-Елизавете богато украшенный брильянтами портрет свой на андреевской ленте[4].

Иоанна-Елизавета родилась в 1712 году; рано лишившись отца, она поступила под опеку Брауншвейг-Люнебургского герцога, а потому и бракосочетание ее в 1727 году совершилось при его дворе. Супруг ее принц Ангальт-Цербстский был двадцатью годами старше ее. Состоя в службе прусского короля, он получил команду над Ангальт-Цербстским полком и поселился в месте стояния его – Штеттине, где с небольшими промежутками и прожил много лет, занимаясь улучшениями по своему полку и окончанием крепостных построек. Впоследствии он был комендантом, а еще позднее губернатором Штеттина, и в этой должности возведен был в звание фельдмаршала[5].

Уже через два года после брака, следовательно, когда отцу было тридцать девять лет, а матери семнадцать, именно 2 мая (21 апреля ст. ст.) 1729 года, родилось у них в Штеттине старшее дитя, София Августа, впоследствии знаменитая Екатерина II. По должности отца они жили тогда в угловом доме большой соборной улицы.

В характере матери, как известно из записок Екатерины, были темные стороны; трудно очистить ее память от упрека в властолюбии, тщеславии, неуживчивости и склонности к интриге. Но она одарена была блестящими способностями и отличалась наблюдательностью; некоторые из ее свойств, в которых ее обвиняют, могли бы, при других обстоятельствах, явиться в более благоприятном свете, и, кажется, отчасти отразились в ее гениальной дочери. И для матери, по-видимому, тесно было в маленьком немецком княжестве; отсюда ее страсть к путешествиям; везде ей было лучше, нежели дома, и наконец она умерла в Париже. Частые ее отлучки были причиною, почему ее дети, София Августа и меньшой сын Фридрих Август (моложе сестры пятью годами) отданы были на попечение бабушки их в Гамбурге[6]. В первые четырнадцать лет жизни, проведенных в Германии, Екатерина несколько раз переменяла местопребывание: была и в Брауншвейге, и в Киле, и в Берлине, и уже из этого легко понять, что она не могла получить последовательного воспитания; но зато эти самые переезды служили ей своего рода средством к образованию, доставляя случаи к наблюдению нравов, знакомя ее с разными дворами, развивая в ней общительность характера, знание света и людей. Первое воспитание было дано ей матерью. Жизнь двора в Цербсте и в Штеттине отличалась крайнею простотой, отсутствием всякой роскоши; дети чувствовали большое уважение к отцу, которого строгость умерялась более мягким обращением матери. Из учителей ее в Штеттине Форстер называет французского придворного проповедника Перара (Perard)[7]; однако ж этого имени не встречается в сведениях, сообщаемых самою Екатериною. В разных собственноручных заметках и в письмах своих позднейшего времени она не раз называет свою воспитательницу г-жу Кардель и некоторых из своих наставников[8]. Тогда почти во всех немецких городах были французы, покинувшие отечество вследствие отмены нантского эдикта, и французские философы уже вступили в сношение со всеми дворами. Везде слышалась французская речь, везде преобладало французское образование. Естественно, что Екатерина, встречаясь с этим элементом и дома, и в Берлине у Фридриха II, полюбила французскую литературу. Уже мать ее не дурно писала на этом языке; Екатерина вполне усвоила себе дух его и выражалась на нем совершенно свободно, с редким знанием его идиотизмов[9]. При дворе Фридриха II господствовала любовь к науке и искусству; неудивительно, что на Екатерине, воспитанной под влиянием этого двора, отразился дух его. В переписке своей с энциклопедистом Гриммом Екатерина сообщает некоторые подробности о своем детстве. По-видимому, Гримм, из писем которого к ней лишь немногие сохранились, интересовался данными для ее биографии и даже собирался с этою целию побывать в Штеттине. Относительно г-жи Кардель мы находим в этой переписке знаменательный отзыв императрицы: «Одна m-lle Cardel знала все, ничему не учившись, – почти так же, как и ее воспитанница». Другом и советником г-жи Кардель был придворный проповедник в Штеттине, Моклер, часто ее посещавший, особливо по воскресеньям. Этот Моклер был женат на дочери историка Рапена Тойраса и, кажется, издал его английскую историю. Брат ее был регирунгсратом в том же городе. «Все это, – говорит Екатерина, – жило рука об руку с г-жою Кардель и очень интересовалось ее воспитанницею»[10].

Кроме г-жи Кардель, императрица еще называет учителей письма: французского, Лорана, и немецкого, Вагнера. Первый, живший в Штеттине еще в 1772 году, был очень прост и глуп, но, по сознанию самой императрицы, хорошо заслужил деньги, которые ему платили за уроки. Он был кальвинист и вовсе не знал немецкого языка. «Г. Лоран, – говорит Екатерина, – учил меня царапать по-французски, но почтенный пастор Вагнер перевернулся бы в гробу, если б узнал, что кого-нибудь другого, кроме него, подозревают в обучении меня немецкому письму».

По этому же предмету императрица однажды, в 1776 году, писала Гримму: «Для чего вы поедете в Штеттин? Вы там уже никого не найдете в живых, кроме разве г. Лорана, дряхлого старика, который был очень плох в молодости; но если вы не можете освободиться от этого поползновения, то знайте, что я родилась в доме Грейфенгейма в Мариинской церковной ограде; что я жила и воспитывалась в том флигеле дворца, что налево, когда взойдешь на большую дворцовую площадь; что я занимала наверху три комнаты со сводами возле церкви, составляющей угол; колокольня была смежна с моею спальней. Там-то меня умудряла г-жа Кардель, а г. Вагнер наставлял своими Prufungen; оттуда же я два или три раза в день скакала через весь флигель к моей матушке, которая занимала другой конец. Но во всем этом я не нахожу ничего особенно интересного, разве вы, может быть, полагаете, что местность служит или способствует к образованию сносных императриц: в таком случае вам бы надо предложить прусскому королю устроить там рассадник в этом вкусе, на пользу желающих».

В другой раз Екатерина прибавляла, что Вагнер не знал французского языка; когда же Гримму показалось, что императрица несправедлива к этому немцу, то она заметила: «Я вовсе не нападаю на г. Вагнера, но глубоко убеждена, что он был глупец, а г-жа Кардель была девица с большим умом».

Наконец однажды она писала, вероятно, об учителе музыки: «Что до бедного Беллига (Boellig), то я вам никогда не упоминала о нем, ибо вам известно, как плодотворны были его уроки; с ним был всегда человек, который выл басом; он заставлял его петь в моей комнате; я слушала его и говорила про себя: он ревет как пол; но г. Беллиг приходил в восторг, только что горло его баса зашевелится».

Общий взгляд Екатерины на ее воспитателей можно видеть из следующих строк ее к Гримму: «Вы впали в ужасную ошибку: вы считаете г. Лорана лютеранином, тогда как этот школьный учитель был кальвинист, который не мог читать Tischreden Лютера, потому что не знал немецкого языка и презирал Лютера. Эти Tischreden составляли отраду старой двоюродной бабушки моей матери: она ссылалась на них кстати и некстати, а кривотолк (Vesprit gauche, т. е. сама Екатерина) по-своему принимал все то, что ему восхваляли; вот что случалось и с г-жею Кардель и с Вагнером каждый Божий день, потому что не всегда знают, что думают дети, и трудно узнать детей, особливо когда доброе воспитание приучило их слушать с покорностью, они же по опыту сделались покорны в своих речах перед наставниками. Из этого вы потрудитесь вывести то прекрасное правило, что не следует слишком бранить детей, но надо внушать им доверие, чтобы они от вас не скрывали своих неловкостей; впрочем, конечно, для школьных учителей гораздо удобнее выказывать свое властолюбие, чтобы заправлять целым домом».

Иногда императрица припоминает и другие черты своего детства. В Гамбурге шведский вельможа граф Гюлленборг заметил, что мать Екатерины мало ценит ее, и сказал, что это несправедливо, потому что девочка не по летам развита. Тогда же от внимания его не укрылось, что у нее философский ум. В одной из своих позднейших записок Екатерина пишет: «Самым унизительным положением мне всегда казалось быть обманутой: бывши ребенком, я горько плакала, когда меня обманывали, и напротив с увлечением делала все, чего от меня требовали, даже и то, что мне не нравилось, когда мне объяснят настоящие причины»[11].

Из этого признания видно, как рано в Екатерине развилось чувство собственного достоинства и гордости. Предчувствие будущего величия еще в детские годы было пробуждено в ней. Она сама впоследствии рассказывала, что когда года за два до прибытия в Россию ей случилось быть с матерью в Брауншвейге, где Иоанна-Елизавета окончила свое воспитание, то один каноник, имевший дар предвещаний, сказал ее матери: «На лбу вашей дочери я вижу по крайней мере три короны». Отведя ее в сторону, он прибавил много удивительных подробностей, но она просила его не разглашать их.