Георгий Саталкин - Скачки в праздничный день

• Название: Скачки в праздничный день
• Автор: Георгий Саталкин
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В своей первой книге автор стремится к пристальному художественному осмыслению темы советского крестьянства. О нравственных и социальных его проблемах, о сложнейшей внутренней и внешней перестройке современного сельского быта — повесть и рассказы молодого оренбургского прозаика.

---

Сдвинув кепку набекрень, с кислой и почему-то виноватой улыбкой Михаил Иванович почесал себя за ухом.

— Ну, чего тебе? — не отрывая глаз от страничек, густо разрисованных большими и маленькими цифрами, кружками, стрелочками, буркнул грибок.

— Да это, — с сомнением начал Сиволапов. — Насчет работы узнать… Председатель, он что?

— Ну, я председатель. Жмакин Александр Гаврилович. Документы имеешь?

— В полной сохранности. Как же без них?

— Давай! — указал подбородком на край стола Александр Гаврилович.

Сиволапов выложил трудовую книжку, паспорт, военный билет. Откинувшись в кресле и глядя на претендента в колхозники с жестким прищуром, Александр Гаврилович потребовал правды:

— Пьешь?

— Зачем? — подняв брови, пожал Сиволапов плечами.

— А это зачем? — вкрадчиво показал Александр Гаврилович Михаилу Ивановичу на его же собственную трудовую книжку. — Печать, печать — одни печати! Маршрутный лист, понимаешь, а не это самое… не документ.

— Что я могу сказать? — печально проговорил Сиволапов, и Александр Гаврилович строго свел кустики бровей над толстым носом: но-но, врать не берись, не поверю. — Скажу прямо: бывает и выпью. Гости, например, когда или на праздник. Как без этого обойтись? Но что касается на работе, — закрывая глаза и повышая голос, продолжал Михаил Иванович, — никогда этим делом не занимался и никому не советовал бы им заниматься!

— Так! — сказал председатель почти весело и даже поерзал в кресле, как бы усаживаясь еще удобнее. И усевшись несколько боком, одним плечом выше другого, сощурился еще острее. — Ну, а семья?

— Семья? Семья на руках, — потупился Сиволапов. — Ребятишков двое, жена… Тут и захочешь выпить, так не обрадуешься.

— Строга?

— Хворает.

— Хворает? Это… как же так? Это плохо. А что такое?

— Сказать по правде, никто этого не знает. Куда, чего ни обращался — врачи, фелшара, к бабке даже возил, шептала… один результат: не легчает. Какая-то сложная болезнь!

— Н-да. А нам, понимаешь, доярки нужны, — разочарованно протянул Александр Гаврилович. Положив ногу на ногу, он поцыкал дуплистым зубом, но, как бы спохватившись, прервал это занятие и холодно застучал пальцами по подлокотнику кресла.

Сиволапов настороженно замер, даже глаза прикрыл и прихватил зубами верхнюю губу. Кажется, положение в хозяйстве хуже, чем он определил. Придется и жену записать в доярки, здесь ей не спрятаться за мнимые свои болезни. Он мелко заморгал, зачмыхал носом, выжидая, не скажет ли что-нибудь еще председатель? Но тот, держа на уме свой расчет, помалкивал и тоже мигал глазками, но редко, значительно.

— Тут такое дело, — кашлянув в кулак и несколько исподлобья глядя, начал отступление Сиволапов. — Хворает-то она, конечно, хворает, но если на подмену, то это можно, выйдет.

— На подмену! Тут, понимаешь, скотина иной раз ревмя ревет без догляду… Рук нехватка — вот в чем вопрос! — взволновался Александр Гаврилович. Кустики бровей занесло ему на лоб, глазки смотрели кругло, сердито и вместе с тем изумленно: неужели, мол, дурак, не понимаешь, какой большой и неповоротливый вопрос стоит перед хозяином кабинета?!

— Во-он оно что, — тотчас закивал головой Михаил Иванович, — вон какие дела. Ну тогда все: договорились! Сказать по правде, она когда болеет, а когда и дурью мается, скрывать тут не стану, хоть и жена она мне. Ничего, — решительно подытожил он, — походит в доярках, не обломится.

И, взбодрившись после такого заявления, Михаил Иванович свободным взглядом окинул кабинет. Вдоль стены скучал налегке ряд стульев, на окнах — желтенькие шторки, истомленные зноем и пылью. Забился в угол шкаф, тесно заставленный брошюрками красного, синего и зеленого цвета и двумя-тремя безмолвными, некогда солидными книгами. И только вода в графине, который стоял на тумбочке возле сейфа, привлекла его внимание. Она была так свежа, так алмазно-выпукло блестела, что ему захотелось пить.

— Это что у вас, вода? — спросил он с кособокой улыбкой.

— Где? — Александр Гаврилович плотно повернулся по направлению сиволаповского пальца. — А-а, да. Слежу, чтоб свежую наливали. Не скажи, так и месяц стоять будет, протухнет вся, а сменить не догадаются.

Михаил Иванович, стараясь ступать полегче, подошел к тумбочке с графином и бережно налил полный стакан.

— Я вот еще не кушал, — деликатно беря его двумя пальцами, проговорил он, — а пить — прямо горит все, как с баранины. Должно, воздух у вас тут такой… питательный.

— Тут однажды, — щурясь, точно на огонек, начал Александр Гаврилович, — заместитель министра ехал. Да… Ну и хотели его мимо нас провезти, — хозяин кабинета едко улыбнулся, — а он, понимаешь, возьми и заверни сюда, дал крюк, н-да… Так ему очень воздух наш понравился: ходит и надышаться не может. Говорит: крылья за спиной чую. Легко ему, значит. Мне потом первый наш говорит: ну, говорит, Жмакин, благодари воздух здешних мест!

Посмеялись. Александр Гаврилович снисходительно, с какой-то даже мстительной сладостью, Михаил Иванович — покрутил восхищенно головой. Внутренним взором увидел Александр Гаврилович укромную полевую дорогу, где, сбежавшись возле изреженной карагачевой лесополосы, замерло пять или шесть легковых автомобилей. Распахнув с обоих боков дверцы, чтобы хоть немножко остудить парные кабины, приехавшие тесной гурьбой подошли к уступу зеленого пшеничного массива с высветленными уже колосьями.

Среди солидных фигур Александр Гаврилович несколько терялся. И рост маловат, и одет уж слишком буднично — в бледно-зеленую льняную рубашку с короткими и широкими рукавами, с легкомысленной вышивкой: на груди, на планочке кармашка — желтенькие и красненькие петушки. И хотя Жмакин хмурился, часто смотрел себе на живот, изображая задумчивость, все же настоящего впечатления он не производил. Не помогала даже черная пухловатая папка, в которой у него, кроме обычных для этой поры лета сводок по молоку, ремонту комбайнов и заготовке кормов, лежали по случаю приезда большого начальства промфинплан, весенний отчет на балансовой комиссии и другие, прихваченные на всякий случай, бумаги.

В степи, несмотря на легкие дуновения ветерка, стояла густая жара, и заместитель министра, сняв пиджак, подвернул манжеты рубашки, растащил узел галстука — и модно, даже с налетом некоторого щегольства, и груди дышалось привольнее.

— Ну, что, председатель, — проговорил он, цепко, хозяйским взором окидывая поле. — Сколько на круг с этой клетки возьмешь?

Вопрос только с виду казался простым. На самом деле, он таил в себе множество нюансов. Ведь как ответить, а то и без фуража останешься, больше того, и семенное зерно под красное словцо можно спустить. Ну и… суеверие. Страшно было вот так, безоглядно и преждевременно, называть цифру. А вдруг, словно в наказание, дожди, вдруг ветра, вдруг еще какая-нибудь напасть? Да пусть ему укажут председателя колхоза, директора совхоза или из главных агрономов кого-нибудь, кто бы в душе не молил: господи, пронеси! — и всячески оттягивал момент, когда на корню нужно определять урожай.

Протолкавшись из-за широких спин, Александр Гаврилович выступил на передний план.

— Да сколько, — как бы щепотью держа улыбку, простачком бормотнул он. — В прошлом году… на этой клетке… чтоб не соврать…

— Ты мне про растаявший снег не докладывай, — перебил его заместитель министра, весело оглядывая одного за другим местных руководителей. — Двадцать центнеров дашь?

— Двадцать центнеров?! — взглянул и Жмакин на них. — Откуда? И в лучшие-то, извиняюсь, годы мы такой благодарности не видели.

— А чем этот год плох? Благодать вон какая стоит!

— Тут весной дуло — фары зажигали, — повел папкой по округе Александр Гаврилович. — В июне вот только маленько дожди поправили.

— Ну так сколько?

— Четырнадцать центнеров, — вынес наконец свою оценку Александр Гаврилович.

— Четырнадцать? — заместитель министра поднял недоуменно брови. — Вот это определил! Ты одним глазом, наверное, смотрел, а? Вот мы сейчас Анатолия Павловича попросим, ему из окна своего кабинета твой урожай виднее.

— Ну что ж, около двадцати выйдет. Мы на эту цифру так и ориентируем зто хозяйство, — солидно произнес Анатолий Павлович, хмуря выгоревшие брови.

— Та-ак! Теперь ты определяй, — весело и жестко посмотрел заместитель министра па Александра Гавриловича.

— Определить можно по-всякому, — поворачивался всем корпусом то в одну, то в другую сторону Жмакин.

— «По-всякому» не нужно. Ты правильно определяй.

— Ну — шестнадцать! — рубанул рукой Александр Гаврилович.

— Выше, выше бери! Не стесняйся, поднимай урожай.

— Я бы поднял, да сорнячок… держит! — вдруг брякнул Жмакин и зыркнул туда-сюда глазками: не слишком ли, не переборщил?