Нотэ Лурье - Небо и земля

• Название: Небо и земля
• Автор: Нотэ Лурье
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Вторая часть романа «Степь зовет» была написана после войны и пребывания в сталинском лагере, к моменту публикации была основательно сокращена и отцензурирована, полный вариант утерян.

---

Тихо ступая по траве, застилавшей глиняный пол, Зелда подошла к колыбели — покачала, потом к Курту — поправила одеяло. «Чем бы заняться?» Снова подошла к окну, прислонилась головой к косяку, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к каждому звуку. Но не видно было двуколки, не слышно было стука копыт.

Где же он? Почему не предупредил, что задержится?

Когда стрелки часов показали два, Зелда, забыв об упреках, простила уже Шефтлу все и с тревогой думала лишь об одном — живым бы вернулся. Он ведь и прошлую ночь не спал, провозился в степи с тракторами, днем вздремнуть не удалось, уехал усталый, могло сморить в дороге… И в воображении Зелды вставали картины одна ужаснее другой: навстречу двуколке мчится грузовик… Шефтл спит, не успевает свернуть… обливаясь кровью, лежит на земле…

В кроватке всхлипнул Шмуэлке. Зелда, едва переставляя ноги, шагнула к нему.

— Папа приехал? — спросил спросонья.

— Нет еще… спи, — тихо ответила Зелда. — Когда приедет, разбужу.

— А почему еще не приехал?

— Едет он, едет… — голос ее дрожал.

— А почему так долго?

— О господи, чего тебе-то от меня нужно! — Зелда отошла к окну. Так и стояла она, пока не рассвело.

Глава шестая

Когда Элька скрылась в темном переулке, Шефтл еще долго смотрел в ту сторону, прислушиваясь к легкому стуку ее каблучков. Наконец звуки стихли. Он словно очнулся; озабоченно взглянул по сторонам, закурил, жадно затянулся, прошелся взад-вперед по мосту, затем свернул на длинную, обсаженную деревьями улицу, что вела к центру, к Дому колхозника.

Было поздно. В домах давно погас свет, темно, тихо, пусто на улице. Лишь из одного окна падала на низенький вишенник бледная полоска света и слышался негромкий чистый голос скрипки.

Шефтл шел медленно, словно боясь спугнуть что-то очень близкое и дорогое. Он думал об Эльке. С нежностью и вместе с тем — с болью. Немало пришлось пережить за эти годы. Единственный брат погиб в боях с японцами, ни отца, ни матери. А муж постоянно в командировках. И впрямь нелегко ей одной с ребенком, совсем нелегко…

Было около двух ночи, когда Шефтл, усталый, подошел к Дому колхозника. Ворота в огромный пустой двор были распахнуты, бригадиры давно разъехались, оставив крепкий запах дегтя, свежего сена и подсыхающего конского навоза.

В стороне одиноко стояла двуколка Шефтла. Шефтл подошел к ней — домой, скорее домой! Он уже направился было за своим гнедым, но вспомнил, что не рассчитался с комендантом за постой, и поспешил в контору. Коменданта на месте не было. Сторожиха сказала, что он давно ушел и будет часам к четырем.

К четырем… Значит, еще целых два часа! И как это он не расплатился заблаговременно… Он пошел обратно во двор, принес воды из колодца, напоил гнедого, подсыпал ему овса, потом, забравшись на копну сена, попытался вздремнуть. Но не мог. В голову лезли мысли об Эльке, мысли разные, беспокойные. И все же ему было хорошо. Хотелось лежать, хотелось думать о ней. Однако он несколько раз вставал, смотрел на часы, прикидывал: если выедет ровно в четыре, то дома будет не позже двенадцати, как раз успеет к Бурлакам на «золотую свадьбу». По дороге надо бы еще заехать в Свято-духовку: там в больнице лежит соседка — Эльза. Две недели в больнице, а ни он, ни Зелда ее не навестили. Только нет, не выйдет в это воскресенье.

Ровно в четыре часа пришел комендант. Шефтл расплатился, запряг гнедого, подбросил в двуколку сена, чтобы помягче было, и, подумав, не забыл ли чего, выехал на тихую, туманную улицу. Застоявшаяся лошадь пошла бодрой рысью, цокая по булыжнику хорошо подкованными копытами. Шефтл, поудобнее устроившись на сиденье, придерживал гнедого, не хотел нарушать рассветную тишину.

А за поселком, где кончалась булыжная мостовая, неторопливо стегнул гнедого; тот, словно бы этого дожидался, весело заржал и, пригнув голову, легко понесся по знакомой дороге. Домой, в хутор!

Сколько раз Шефтл ездил этой дорогой — знал здесь каждый бугорок и каждую канавку, каждый подъем и спуск, даже кусты на обочинах и те, кажется, знал наперечет. И все-таки теперь он глядел вокруг себя с каким-то новым, щемящим чувством, словно только теперь его глазам открылось, как прекрасна просыпающаяся степь. Сколько раз Шефтл видел, как всходит солнце, рассеивается туман и вся степь, отсвечивая, сверкает росой, но никогда еще его не трогала так эта величественная красота. Волны созревающей пшеницы — до самого горизонта; два одиноких тополя вдали; поле цветущих подсолнечников на косогоре… Справа от дороги — ряды кукурузы, еще зеленой, но крепкой, высокой — хорошо уродилась в этом году. И овес в балках хороший, уже золотится. И вся степь тихо шумит, травы, листья, колосья — все буйно растет, напитавшись жирным, хорошо прогретым черноземом…

Двуколка, покачиваясь, проносится мимо хлебов по извилинам тихой дороги. Сыроватый утренний ветерок холодит разгоряченное лицо. «Что теперь делает Элька? — подумал Шефтл. — Должно быть, спит еще… а может, и не спит, так лежит в своей чистенькой, белой постели, волосы разметаны, светлые, мягкие волосы… И, может, она тоже думает о вчерашнем вечере. Не спит она: наверное, не спит», — решил Шефтл, и ему стало радостно от этой мысли.

Неожиданно он вспомнил, как Элька спросила: «Ну, а с Зелдой ты счастлив?» О чем она подумала? Может, ни о чем? Просто так спросила? Нет, не просто так, это что-то значило. А он даже не помнит, что ответил. Или она сама перебила его другим вопросом… А когда они стояли на мосту, она так тепло на него посмотрела, прямо в глаза. И тогда уж наверняка хотела что-то сказать, но вдруг передумала… Почему? Раньше еще, когда были у нее в комнате, она сказала, что он изменился… Это ведь тоже что-нибудь значит? Но если бы ей было неприятно, она не пошла бы его провожать. Он ведь ее не просил, сама пошла. А то, что она не предложила переночевать, даже лучше. Он бы все равно не остался.

Тут Шефтл поймал себя на мысли, что все время думает только об Эльке, и ему стало совестно. Зелда-то проснулась давно, это он знает наверняка. Возится, должно быть, на кухне, убирает, варит — его поджидает. А он?.. Но сколько Шефтл ни заставлял себя думать о доме, о семье, он, сам того не замечая, все снова и снова возвращался к Эльке. Обещала приехать в будущее воскресенье. Сегодня двадцать второе, — значит, двадцать девятого… Целую неделю ждать! А если она не приедет? Может, передумает или забудет? Или то воскресенье будет у нее занято — всякое может случиться… Если Элька не приедет, решил Шефтл, сам отправится в Гуляйполе, — все равно нужно там быть, и не позже чем через неделю. К тому времени в МТС должны поступить комбайны новой конструкции. Только скорее прошла бы неделя…

«Что же это со мной такое? — спрашивал себя Шефтл. — Люблю я ее? Так же, как тогда? А она, Элька?»

— Но, айда! — заорал он вдруг на гнедого и сильно хлестнул кнутом.

Двуколка, подскакивая на ходу, свернула к двум тополям. Навстречу, гудя и вздымая пыль, выскочила трехтонка-молоковоз с дребезжащими пустыми бидонами. Шефтл тотчас узнал белобрысого шофера с гуляй-польского молокозавода, шофер узнал Шефтла — и оба остановились.

— Из Гуляйполя? — спросил шофер, высовываясь из кабины. — Что там новенького?

— Да ничего, все по-старому. — Дождя не было?

— А здесь, что ли, был?

— Ночью собирался, да пронесло стороной.

— И там не было. Кому он теперь нужен? — Шефтл показал на высокую густую пшеницу. — К нам на хутор не заезжал?

— Вторым рейсом. У вас вроде гулянка сегодня?

— О, сегодня погуляем! Приезжай.

— Заскочу! — Парень с ухмылкой включил мотор. Через минуту машина исчезла за поворотом.

Что скрывать — Шефтл в эту минуту позавидовал шоферу. Через полчаса он будет в Гуляйполе и проедет по деревянному мосту, по той новой улочке, где живет Элька…

А в степи все еще было по-утреннему тихо. Но вскоре, сначала глухо, а потом все отчетливее затарахтели колеса, и из-за ближнего пригорка вереницей потянулись возы. Весело позвякивали привязанные к телегам ведра. Колхозники торопились в Гуляйполе, на воскресный базар. Они везли редиску и лук, а кое-кто — и молодую картошку; корзины с черешней, кадки с брынзой. Многих Шефтл узнавал. Были тут и Ковалевские, и назаровские, и святодуховские… Все они, и знакомые, и незнакомые, по деревенскому обычаю здоровались с Шефтлом и, пожелав доброго утра, проезжали мимо. Особенно сильно тарахтели и пылили последние оставшиеся телеги — хозяева их припозднились. А иные выбрались, должно быть, из дальних хуторов и деревень и теперь понукали лошадей.

Из-за косогора показалось солнце и сразу стало припекать. День обещал быть на редкость ясным и жарким. Шефтл отпустил вожжи, расстегнул пиджак и закурил. Возы проехали. Снова все стихло вокруг, только два жаворонка наперебой заливались в светлой синеве неба, словно подрядились веселить одинокого путника.