Леонид Леонов - Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]

• Название: Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]
• Автор: Леонид Леонов
• Издательство: Совет ветеранов журналистики России. Союз журналистов РФ
• Жанр: Лирика
• Год: 1995
• ISBN: 5-7164-0006-Х

В руках у Вас книга, которую нельзя отложить, не прочитав ее. Это — не роман и не повесть, это страстный порыв рассказать о событиях, которые всегда будут в памяти народа. Каждое слово ее проникнуто правдой, одухотворено поиском истины.

Трехтомник «Живая память» — уникальная летопись героизма защитников Отечества в битве с фашизмом, сурового пути к великой Победе. В народе говорят: «Чтобы оценить Сегодня, увидеть Завтра, надо обязательно оглянуться в Прошлое». В этом помогут три тома, созданные большим отрядом ветеранов Отечественной войны — от солдат до маршалов, партизанами, тружениками тыла, писателями, учеными, журналистами. Материалы книги — это свидетельства очевидцев, они объективно и правдиво раскрывают грандиозный подвиг нашего народа, несут большой патриотический заряд.

Особенность книги — разнообразие жанров. Здесь воспоминания, очерки, фронтовые дневники, статьи, документы, письма, стихи, фотографии, репродукции картин. Издается трехтомник Объединением ветеранов журналистики России при Союзе журналистов Российской Федерации. Убеждены, что красочный трехтомник «Живая память» будет достойным подарком ветеранам войны и труда к 50-летию Победы, привлечет внимание нашего юношества, широких читательских кругов.

---

Справа от дороги сквозь цветущие ветки еще совсем безлистных яблонь и черешен заалели красные черепичные крыши. Первая деревня, из которой не надо выбивать нацистов! Но так ли? Вспомнил предупреждение Кукина: «Для нас война еще не закончилась». Приказал остановиться.

— Надо проверить, что в деревне, — сказал комбат пехоты Герасимов.

Майор отдал распоряжение своим офицерам, прихватил трех солдат, и, привычно пригибаясь, они побежали к притаившимся в лощине домам. Но от селения к танкам уже шли чехи в праздничных национальных костюмах, с хлебом-солью на подносах.

— Руда Армада! Братри! Соудруги! — радостно кричали они.

— Танкисты, в деревне немцы! — послышались вдруг тревожные возгласы пехотинцев.

Еще не доводилось видеть немцев, которые при оружии и не стреляют. Я приказал взводам рассредоточиться, оставил за себя Жмакина, сам побежал к деревне.

…Широкая улица запружена орудиями, повозками, машинами. Всюду солдаты в дымчато-серых мундирах с алюминиевыми пуговицами, в сапогах с короткими голенищами. Каски пристегнуты к ремням. Сквозь шум и гвалт ухо улавливает какие-то команды. Но никто не бежит, никто не становится навытяжку. Я шел в глубь деревни. Правда, отрываться от танков не следовало бы, но желание собственными глазами видеть то необычное, что творилось вокруг, пересилило благоразумие. Направился в самую гущу гитлеровцев. Я еще никогда не видел, чтобы вот так сразу целая вражеская дивизия в крохотной деревушке сдалась со всем хозяйством!..

Вчерашние враги, сегодня они опасливо расступились, давая дорогу, снимали пилотки, каски, кивали головами… Стоял острый запах пота, прелой кожи и резины. Многие солдаты одеты в широкие, не по росту, вермахтовские мундиры. Не бриты. В глазах заискивание, страх. Офицеры почище. В кителях. Смотрят хмуро или вовсе отворачиваются. Один верзила чуть не сбил меня с ног. Когда понял, что столкнулся с советским офицером, начал заискивающе извиняться.

Только теперь дошло до меня, что такое капитуляция. Это полный крах, признание себя начисто побежденным, готовность выполнять волю победителя. Я всматривался в лица немцев, не веря происходящему. Не сон ли это? Может, ловушка?

— Заманивают нас, чтобы уничтожить?

— Смотрят-то как, смотрят-то!

Я оглянулся: старшина Корнеев. Обрадовался. Захотелось назвать его по имени.

— Как покорны-то, Гриша, — сказал я.

— Словно бы не убивали, не насильничали, не грабили. И меня не хлестали по роже. И свастик на мундирах ни у кого нет!

По сторонам стояли орудия и повозки с боеприпасами. Корнеев покрутил механизм поворота выдвинутой на дорогу пушки, похвалил неизвестно кого: «Хорошо смазана — ничего не скажешь!» Стоявшие рядом немцы понимающе закивали головами, заулыбались.

Неожиданно на северной окраине прогремели выстрелы: один, другой, третий. Словно кнутом стегнули. Гитлеровцев качнуло к дворам. Послышались крики, стоны подмятых толпой. Момент был опасный. Могла начаться бойня… Снова выстрелы, снова крики… Я приложил ко рту ладони рупором, крикнул, что было силы:

— Прекратить огонь!

— Прекратить огонь! — подхватили наши солдаты в разных концах деревни.

— Nicht schissen! (не стрелять!) — закричали немцы.

Стрельба стихла. Гитлеровцы снова заполнили улицу, бесцельно топтались на месте. На вымощенном булыжником дворе толстый, как куль с зерном, немец сорвал с себя погоны, кресты и нашивки, бросил на землю. Наш боец одобрительно хлопнул его по плечу: вот-де когда до тебя дошло!

В соседнем дворе чернявый сержант, подпоясанный офицерским ремнем, приладил к древку белую тряпицу, сунул немцу в руки и показал на крышу дома. Разговаривал он жестами, но для большей убедительности добавил:

— Катюша, бум-бум!

Гитлеровец понимающе кивнул головой. Сержант встал на корточки и, чертя палкой на песке, принялся что-то объяснять. Гитлеровец, должно быть, не понимал, и наш боец снова рисовал на песке. Вдруг немец оживился, захлопал в ладоши, закивал головой. Сержант достал из-за отворота пилотки сигарету, отдал вчерашнему врагу, строго напомнил о белом флаге.

Происходящее вокруг удивляло. Вместо лютой ненависти за все содеянное гитлеровцами зло увидел я любопытство и окрашенное юмором великодушие наших воинов. Потеплело на сердце от сознания того, что я — русский, родился и жил в большой и мужественной стране. В поведении наших солдат я усмотрел нравственное превосходство над противником. Но по-другому, должно быть, воспринимал происходящее майор Герасимов.

— Черт знает, что творится! — возмущался он. — Не слишком ли мы добры и отходчивы?

— С немцев еще спросится! Только не с солдат надо начинать! — Я боялся, что майору не хватит выдержки. — Сейчас наши пьяны от радости, а пьяному, как говорится, море по колено. Надо быстрее найти их здешнее командование. Не дай бог, какой-нибудь фанатик спровоцирует драку. Наверняка среди этих, — я указал на офицеров, — есть ярые нацисты.

Наконец, мы увидели возле двухэтажного дома с магазином на первом этаже группу чехов с винтовками, охотничьими ружьями, а то и с палками в руках.

Увидев нас, сразу спросили:

— Почему не прикажете бошам бросить оружие? Можно нам забрать их в плен?

— А кормить пленных согласитесь? — задал и я вопрос. Мы ведь тоже не знали, как поступить в такой ситуации.

— Что будем делать, майор? — спросил я Герасимова.

— Спроси что-нибудь полегче… Приказал фрицам бросить оружие — не бросают: указаний, говорят, нет от начальства. Спросил, где начальство — не говорят: военная тайна!

И тут вдруг подошли немецкие офицеры в фуражках с высокими тульями. Отдали честь нам. Один — рябой, вроде уж совсем не ариец, с редкими серыми бровями, приложив руку к козырьку, обратился к Герасимову, старшему по званию:

— Ви есть комиссар? — и не дожидаясь ответа, продолжал: — Генераль просил пожалевать штаб для подписань «Акт капитуляцион».

— Это обязательно? — Майор посмотрел на рябого, потом на меня.

— О та! Ошень опясательна! Генераль Штаубе катоф фести перегафор с офицер гросс ранг.

— Гросс ранг? — переспросил я и засмеялся. — Может, сложимся, майор?

— Не дотянем! — Герасимов тоже повеселел.

— Старшину Корнеева прихватим. Вроде бы генерал с хвостиком получится!

— Все равно не вытянем! Придется звать генерала сюда. Пригласите сюда генерала Штаубе, — заявил Герасимов немцу.

— Генераль Штаубе отчень болен, — ответил тот.

— Ну раз такое дело… Тогда прошу проводить нас к нему.

— Яволь.

…На опушке соснового леса, пронизанного лучами утреннего солнца, трепетало белое полотнище. За столом, покрытым зеленым сукном, понурив седеющую голову, сидел в глубоком кресле генерал с рыцарским железным крестом, осунувшийся, с потухшим взглядом. На уставшем лице все же сохранилось выражение солидности. Его окружали офицеры в длиннополых шинелях с парабеллумами на животах. У двоих — «железные кресты». Нас поразило полное равнодушие на их лицах, какая-то апатия, вялость в движениях.

Генерал поискал глазами старшего среди нас, задержался взглядом на майорской звездочке, чуть поморщился и протянул руку с массивным золотым перстнем на указательном пальце.

Генерал отпил из большой плоской бутылки несколько глотков шипучей воды и как бы застыл, видимо думая свою, несомненно тяжкую думу. Его можно было понять: вместо победы — унижение! Великая Германия — миф?!

Вдоль деревни вольным строем шагали советские солдаты в выгоревших гимнастерках, запыленных кирзовых сапогах, шли совсем не торжественно: размахивая руками, деловито переговаривались, дымили цигарками.

— Генерал, — нарушив субординацию, сказал я, — отдайте вашим приказ сдать оружие.

— Да, — подтвердил майор, — давайте короче!

Бледные губы генерала передернулись, правая бровь задергалась. Ответил через переводчика:

— Группа войск генерал-фельдмаршала Шернера, в состав которой входит моя дивизия, отказалась капитулировать. Мне приказано двигаться на Мюнхен. Но я решил не выполнять приказа. Мы воевали против вас, однако надеемся на ваше великодушие. Русские, я думаю, простят нам заблуждения…

Говорил он медленно, не поднимая глаз.

— Заблуждения? — переспросил я.

— Да, заблуждения. Генерал сказал «заблуждения», — уточнил переводчик.

Генерал потеребил волосы на виске, достал из портсигара сигарету, помял ее, но не закурил и еще раз отпил воды из плоской бутылки… И тут произошло непредвиденное.

— Ишь ты, волнуется! — истерично выкрикнул старшина Корнеев. — Генерал, а волнуется! Что с ним, фашистом, разговаривать! — Ошалело выхватил пистолет. — Благородного из себя корчит! В кресле развалился…

Я едва успел схватить руку старшины.