Василий Дюбин - Анка

• Название: Анка
• Автор: Василий Дюбин
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

«Анка» — роман-трилогия о жизни рыбаков Приазовья. В центре его — колхозная активистка, председатель сельсовета. Она мужественно выстояла в тяжелые годы Великой Отечественной войны, а потом вместе с земляками строила новую счастливую жизнь.

---

— Товарищ… — еще раз попытался Жуков уломать командира батареи.

— Неужели вы не можете понять того, что мы против своей воли можем расстрелять вас? — Гул стрелявших пушек перешел в сплошной рев. — Слышите? Артогонь усилился. Это лезут танки. Уезжайте отсюда, товарищ секретарь райкома, и не мешайте нам, — он отвернулся и крикнул: — Командиров огневых взводов ко мне!

Жуков скрепя сердце сказал шоферу:

— Поворачивай назад…

Через час «газик» вернулся в Белужье. Огромное село казалось вымершим. Жуков ехал по центральной улице, еще сегодня утром многолюдной, шумной, а теперь пустынной и тихой. Из темноты выплыли стройные силуэты высоких тополей, окружавших здание райкома. Шофер круто завертел баранку влево, но Жуков резким движением остановил его.

— Куда?

Шофер затормозил, с недоумением посмотрел на Жукова. Потом, горько усмехнувшись, покачал головой, виновато проговорил:

— Ведь вот какое дело, Андрей Андреевич… По привычке домой завернул.

— Давай к Мокрой балке. Домой мы еще вернемся.

Грузовик стоял в самой низине балки, возле колодца с деревянным срубом. Когда «газик» остановился, Жуков услышал свистящий скрип колес и громкие понукания возниц. Из Мокрой балки вверх по склону уходили последние повозки обоза с колхозным хлебом. Возле колодца толпились красноармейцы. Привязав к поясным ремням котелки, они черпали ими из колодца воду. Заметив подъезжавший «газик», один райкомовский работник подбежал к Жукову:

— Андрей Андреевич? Наконец-то! Ну что, много бед причинила бомбежка?

Жуков попросил у одного из красноармейцев котелок, жадно пил, проливая воду на грудь. Сделав передышку, еще раз припал к котелку, поблагодарил красноармейца и разгладил ладонью мокрую на груди гимнастерку.

— Какая бомбежка? — повернулся он к работнику райкома.

— Разве вы не были в «Заре»?

— Нет. Перед поселком артиллеристы заняли оборону и не пропустили меня. А что?

— Там же немецкие самолеты форменное светопреставление учинили…

— Откуда вы знаете?

— Секретарь сельсовета рассказывал.

— Где он?

— С гуртоправами ушел.

— Что же он рассказывал?

— Видите ли… Мы думали, что немцы город бомбят, а оказывается, они на колхоз обрушились. Две бомбы сбросили на село, разрушили школу, здание сельсовета. Секретарь, дежуривший у телефона, с трудом выбрался из развалин.

— Вот, значит, почему не отвечал их телефон… — в раздумье проговорил Жуков.

— Остальной бомбовой груз, — продолжал работник райкома, — стервятники сбросили на полевой стан. Секретарь сельсовета вскочил, говорит, на коня и в поле, а там… все смешано с землей. Оставшиеся в живых рассыпались по полю кто куда.

— Но дети… дети… — Жуков почувствовал, как в сердце словно булавка вонзилась, голос его сорвался.

— Рассказывал, что много женских и детских трупов на стане видел. Председатель колхоза тоже убит.

— Чего ж он медлил?.. — Жуков задыхался, спазмы душили его.

— Выполнял ваше указание: собрать хлеб до единого зернышка.

Жуков несколько секунд стоял молча. Голова его мелко и часто дрожала.

— Да… Тут уж моя вина… моя ошибка… Ну, по машинам… В каком направлении движутся гурты и обоз?

— В северо-восточном, на Матвеев курган. Здесь был полковой командир, он руководит работами по сооружению оборонительной линии. Так он сказал, что на Таганрог прорвалось десятка два танков с автоматчиками, а передовые цепи противника сдерживают наши стрелки и артиллеристы. В пятнадцати километрах отсюда находятся тылы наших дивизий. Так что выйти в безопасную зону мы успеем.

— Тогда не будем терять времени. Поезжайте впереди, я буду замыкающим.

Всю ночь, растянувшись на три километра, шел по пыльной дороге обоз с хлебом. На скрипучих повозках, поверх мешков с зерном и узлов с домашним скарбом, сидели женщины и дети. Медлительные волы шагали в раскачку, не торопясь. Дети засыпали на руках у матерей. Слева и справа от дороги гуртоправы гнали колхозный скот по стерне и нескошенным хлебам. Время от времени там и сям слышались короткие вскрики «Гей, гей!», посвисты гуртоправов и резкое щелканье бичей, похожее на пистолетные выстрелы.

Райкомовский «газик» шел в самом хвосте обоза, глухо и неровно рокотал мотор. Нудно и тоскливо было тащиться на машине воловьим шагом. Шофер останавливал «газик», раскуривал папиросу, потом догонял обоз. Жуков, занятый своими мыслями, не замечал маневрирования шофера. Он беспокоился о том, чтобы благополучно выбраться в безопасную зону и спасти людей, хлеб и скот. Но когда Жуков мысленно переносился на полевой стан колхоза «Заря», где еще вчера беседовал с Анкой, женой Душина, Дарьей, Таней Зотовой, и представлял себе картину страшной бомбежки, сердце его тисками сжимала острая боль…

В полночь в темном небе послышался гул мотора. Жуков подняв голову, прислушался.

— Ночной разведчик.

— Носит его нечистая сила в такую пору… — чертыхнулся шофер.

И вдруг в воздухе одна за другой повисли три ракеты-пятнадцатиминутки… Потом еще две. В их мертвенно-белом свете стали отчетливо видны и запыленные повозки, и гурты скота.

— Не к добру повесил он «свечи». А будь ты проклят! — проворчал Жуков и крикнул: — Передайте головным, чтоб пошевеливались! Что они там по-черепашьи ползут!

Вскоре последний возница замахал кнутом, нахлестывая подручного вола:

— Цобэ, цобэ, сивый! — и свернул с дороги.

— Куда? — окликнул его Жуков.

— В обгон. Не могу же я за ними тащиться вот так — еле-еле душа в теле. Цобэ, цоб!.. — не переставал покрикивать на волов возница, обгоняя предпоследнюю повозку.

В эту минуту Жуков услышал мощный, быстро нараставший гул моторов и обернулся. Три «юнкерса» шли на небольшой высоте. В свете ракет были хорошо различимы их темные силуэты. Не делая захода и не пикируя, самолеты сбросили первые бомбы, с визгом и свистом устремившиеся на дорогу и обочины. Казалось, что от их взрывов заколыхалось освещенное ракетами поле… На месте упавших бомб черными веерами вскинулась земля… Самолеты продолжали лететь правильным треугольником; методично, одна за другой, рвались бомбы. Душераздирающие крики женщин, истошный плач перепуганных детей, рев обезумевших животных, стоны раненых — все слилось в протяжный леденящий кровь вой…

Жуков заметил, что какой-то колхозник, взмахивая длинной плетью, отбил от гурта десятка два коров, торопливо гнал их обратно.

— А ну давай наперерез, — бросил Жуков шоферу, указывая рукой в сторону предприимчивого мужика:

Шофер развернул «газик» и повел его на последней скорости по щетинистой стерне. Жуков, приоткрыв дверцу, крикнул:

— Заворачивай скотину! Назад хода нет! Заворачивай!

— Дудки! Хватит с нас! — огрызнулся мужик. — Хорошо тебе в машине пановать, а нам каково? Загнал в адово пекло и командуешь? Дудки!

Жуков вылез из машины и рывком выхватил из кобуры наган.

— Заворачивай, мерзавец. На крови людей вздумал разбогатеть…

— Оружьем грозишь? — мужик бросил плеть, рванул на себе рубаху: — Стреляй! Все равно погибель нам.

— Проваливай, христопродавец! — Жуков спрятал наган, поднял плеть и бросился заворачивать коров.

К нему на помощь подоспели гуртоправы. Но тут появилась вторая тройка «юнкерсов», и снова на ревущее поле посыпались бомбы… Жуков помнил только, как что-то обожгло живот, швырнуло воздушной волной, и он потерял сознание…

…Шофер довез Жукова до санбата. Он бережно внес его в палатку и осторожно положил на операционный стол; не видел Жуков хлопотавших возле него людей в белых халатах, с марлевым повязками на лицах; не слышал он, как военврач-хирург, извлекая из живота осколок, сказал своим помощникам:

— Крепкий мужик. Долго жить будет.

Очнулся Жуков в эвакогоспитале. Оттуда отправили его в глубокий тыл на излечение.

Всю ночь не закрывалась дверь куреня Васильевых. Одни хуторяне уходили, другие приходили, и Дарья, уже в который раз, начинала свое повествование о трагедии, разыгравшейся на полевом стане. Только Евгенушка, Душин и дед Панюхай, как пришли к Васильевым, так и оставались у них до рассвета.

Панюхай, обхватив руками голову, раскачивался из стороны в сторону, твердил одно и то же:

— Анка, Анка… Внученька моя, Валюша… Да как же я теперь буду без вас?..

Он на время затихал, потом опять звал дочь и внучку, горестно покачивая головой.

Евгенушка, забившись в угол оплакивала смерть любимой подруги, с которой с детских лет делила радости и горести.

Кирилл Душин сидел молча и тупо смотрел в пол. Он не слышал и не видел тех, кто входил в избу и выходил, слушал Дарью и только замечал в полумраке затемненной электролампочки одни ноги, топтавшиеся по полу. Он никак не мог понять одного: как это можно сбрасывать бомбы на мирных и кротких людей, какой была его жена. Долго ходил он в холостяках. Наконец подобрал себе тихую и застенчивую подругу, не успел нарадоваться своему семейному счастью, как его уже отняла чья-то злобная воля.