А. Аникин - Москва - Хлынов - Темьян: земной и художественный путь Сергея Дурылина

• Название: Москва - Хлынов - Темьян: земной и художественный путь Сергея Дурылина
• Автор: А. Аникин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003

---

Сама же художественная ткань «Сударя кота» пропитана московскими впечатлениями, жизнью родных Плетешек, многое прямо повторяется в записях «В родном углу»: приезд к бабушке, день Иоанна Предтечи…

Название повести вызывало немало споров. М.В. Нестеров, великий русский художник и ближайший друг автора, написавший его портрет «Тяжелые думы» (1926), настойчиво советовал придумать иной заголовок. Но Дурылин, давший даже посвящение своей повести Нестерову, название упрямо не менял. Думается, здесь виден художественный канон Дурылина: вывести на первый план косвенную, незначительную деталь, чтобы за ней раскрыть большой, напряженный мир людских характеров и судеб. Это свойство его образного мироощущения.

Михаил Нестеров оставил следующую запись в альбоме С.Н. Дурылина (РГАЛИ, ф. 2980, оп. 2, № 276, л. 245):

«Дорогой, старый друг мой Сергей Николаевич!

Прочитанная мною повесть-хроника Ваша о людях, Вам близких, дорогих, о радостных и тяжелых

переживаниях, о победном конце, о торжестве их прекрасной жизни над “скверной” житейской, так ярко,

талантливо, художественно обобщено в цельное художественное произведение, не раз восхитило меня,

взволновало до слез, и слезы эти были благодатными слезами. За это сердечно благодарю Вас. <…>.

Благодарю Вас за радость, испытанную мной при чтении этой трогательной, волнительной повести.

Обнимаю Вас, нежно целую, любящий Вас

Михаил Нестеров».

Или еще один его отзыв: «Отличную книгу вы написали. Это лучшая ваша вещь. <…> Там не только хороши лирические места. Там и трагические места есть: они еще сильнее действуют. Вот это ваше, настоящее. Вы здесь художник. Это для меня дорого…»

«Сударь кот» — повесть о любви, напряженных духовных и нравственных исканиях, даже о подвигах в личной, обыденной жизни. Это и повесть о восхождении к Богу, служении Богу в монастыре и в повседневности. Удивительно чистое и возвышенное повествование, оно способно поразить современного читателя и посодействовать становлению души.

Так Сергей Дурылин станет нашим современником, придя из совсем иной эпохи со своим сокровенным русским словом.

Подлинными памятниками писателю стали его опубликованные ныне произведения, памятником стал и знаменитый ныне фонд 2980 Российского государственного архива литературы и искусства, скрупулезно оформленный и изученный М.А. Рашковской.

Памятниками становятся и дурылинские юбилейные торжества в доме-музее, в ИМЛИ РАН, других институтах и библиотеках.

Творчество Сергея Дурылина и есть сама его духовная личность, и оно должно стать предметом целостного изучения. Как нельзя вырвать из человеческого облика какие-то отдельные стороны, так и научное исследование должно дать единую картину творческого пути этого уникального писателя и ученого.

Будем видеть цельного, а не расчлененного на части Дурылина, как он сам учил видеть целое в Пушкине, Лермонтове, Толстом!

Но что это за странное юбилейное пожелание, разве может быть и как-то иначе в отношении большого исторического явления? Оказывается, может…

Вот в определенном ряду писаний о Дурылине закрепляется уродливое, неприемлемое даже для стилистики самого нашего писателя слово: «не репрезентативен». Как же корчило Дурылина от подобных наукообразных определений! А теперь припечатывают этим штампом и его самого! (Вообще это очень нелепо и смешно — говорить о писателе абсолютно чужеродным для него языком, это признак непонимания…)

Вот приведу эти варварские и антинаучные соображения: «Эта история, при всей ее кажущейся логической несообразности (действительно, в рамках формальной логики не-А всегда есть именно не-А, и ничего более), как нельзя лучше описывает ситуацию с Дурылиным: с одной стороны, то что "знают все" — астрономическое количество опубликованных работ по театроведению, "советские" биографии Нестерова — никак или почти никак не репрезентируют их автора. С другой же стороны то, чего ≪никто не видел≫, что осталось либо неопубликованным, в архиве, либо выходило на страницах таких печатных изданий, от которых остался лишь слабый след на страницах библиотечных каталогов; — то, чего как бы и "не существует", вызывает неизменный интерес» (цитата из книги «С.Н. Дурылин и его время», М., 2010. С. 426).

Так перечеркивают громадный болшевский период творчества Дурылина! Уродливое слово «репрезентативен» как-то созвучно со словом «репрессирован»: так репрессируют ценнейший пласт творчества, не интересен, оказывается, астрономический по плодотворности период! Это не научный, а чисто пропагандистский подход, так в советские годы «не репрезентативными» для всяких ученых-агитаторов казались ранние и художественные труды Дурылина, да только тогдашний агитпроп просто замалчивал это, а нынешний тычет и припечатывает этим отвратительным словом — не реперезентативен (в реферате одной диссертации по Дурылину это слово мне встретилось раз пять)… И очень сомнительно, чтоб автор этого мерзкого ярлыка потрудился прочитать то, что якобы знают все… Ближе к делу было бы — не знает почти никто… И не узнает, если идти путем идейных репрессий. Дурылину ли, прошедшему и царские, и чекистские тюрьмы, вечно жаждущему и провозглашавшему свободу, приобрести такую участь?.. Вот такая ситуация с Дурылиным…

Нет уж, Сергей Дурылин репрезентативен в каждом своем слове, каждом шаге своей биографии, его наследие должно быть осмыслено целостно и без пропагандистского произвола. Уж во всяком случае, в стенах ИМЛИ, по месту своей профессиональной службы, он имеет на это право — право, в сущности, каждого писателя и ученого — войти в историю всей своей личностью, а не клочками на злобу дня.

Из темного Темьяна и незримого Китежа Сергей Дурылин возвращается в любимую им Москву, в открытое и свободное культурное пространство. Пусть в реку Темьян катятся те, кто пытается замолчать и обкарнать его наследие! Сам Дурылин в одной ранней своей записи, вероятно, около 1906 года, оставил такой завет, как бы стихотворение в прозе «Человек свободен»: «О, не ограничивайте его свободу ни заповедями, ни повелениями! Дайте ему жить! Все позволено! Все он может!» (РГАЛИ, ф. 2980, оп. 1, № 276). Вот бы этот завет исполняли дурылиноведы: дайте жить Дурылину, не душите!

В заключение приведем еще один московский очерк по материалам дурылиноведения…

Родное пепелище Сергея Дурылина…

Итак, небольшой очерк недавних поисков московского дома Дурылиных, предпринятых по описаниям из книги «В родном углу».

«Дом был большой, двухэтажный, каменный, старинной стройки начала 19 столетия, а может быть, и конца 18» («В родном углу». М., 1991. С. 81).

Дом, где родился С.Н. был вторым со стороны Елоховской (Спартаковской ныне) ул.: «Несколько шагов по левой стороне переулка — и мы у ворот старого дома» (77). Дом располагался в глубине сада, на пустыре перед домом разместили впоследствии большой доходный дом (см. фото): сейчас это дом № 3 («Двор был так широк и просторен, что впоследствии на нем был выстроен большой доходный дом, и еще оставалось довольно места», 80). Стало быть, дом Дурылиных располагался за этим строением, теперь как бы во дворе его, куда мы и отправимся.

Сосед слева — дровяные склады Моргунова (78), затем — усадьба Матюшенковой, выходившая на Елоховскую (109), справа — усадьба Макеровского (только его дом выходил прямо фасадом в переулок, без двора и палисадника (78).

Усадьба Дурылиных — более десятины площадью: примерно 1 га, площадь 100х100 метров («Сад занимал около десятины земли; с северной стороны в него упирались сады четырех владений по Елоховской; с востока с ним были смежны сады двух владений по Немецкой; с юга тянулось нескончаемое владение таинственного Макеровского», 106).

«Двор от сада отделялся высокой решеткой» (105), находясь за домом.

«В восточном конце нашего сада протекал ручей Кукуй» (106). За ручьем начиналось соседнее владение: «С восточной стороны над Кукуем в наш сад выходило мрачное, запущенное кирпичное здание с узкими и редкими окнами высоко под крышей (108) — фабрика фотопластинок «Победа», принадлежавшая некоему капитану Занковскому, дом которого располагался далее и выходил на Немецкую улицу: «В доме была круглая зала, ее фасад с лепными украшениями в стиле ампир так круто выдавался на улицу, что своим полукружием срезывал тротуар», 109; дом 38 по Бауманской ул.)

Итак, владения Дурылиных размещались между домом № 3 по Плетешковскому и домом № 38 по Бауманской — прежней Немецкой (дом Занковского). В этом промежутке можно обнаружить и здание бывшей фабрики фотопластинок, именно с высоко над землей расположенными окнами.

«Об угол с нашим садом» (107) — владения Скворцова, где, по одной из версий, родился Пушкин.

«Службы — из красного кирпича — тянулись вместо забора по соседству с Макеровским» (101): сейчас это длинный дом 3а по Плетешковскому. Здесь граница с юга: «Над бывшими «службами» надстроен второй этаж, и они также превращены в доходный дом» (114). В этой же стороне усадьбы «Направо поднималась купа высоких тополей» (81). Только тополя и остались впоследствии от насаждений: «Сад вытеснен этими доходными домами, вытоптан их жильцами; яблони вырублены или умерли о старости <…> (Лишь дятел) мог бы поселиться в дупле одного из трех-четырех старых тополей» (114, см. фото).