Лидия Вакуловская - И снятся белые снега…

• Название: И снятся белые снега…
• Автор: Лидия Вакуловская
• Издательство: Мастацкая литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Рассказы и повести известной писательницы Лидии Вакуловской о наших современниках. Люди разных судеб, разных характеров проходят перед нами. И в повестях, и в рассказах сквозит главное: доброе отношение к жизни и к людям, человечность, а также общий жизнеутверждающий тон.

---

Все получилось неладно. Не застав дома отца, Рыпель зашел к Нутенеут узнать, куда мог деться Коравье и не случилось ли с ним каков беды. Услышав от Нутенеут, что она недавно видела Коравье, он успокоился и остался у нее обедать. Нутенеут не только была соседкой отца, Рыпель с ней когда-то учился в школе колхозных кадров. Еттувье достал к обеду флягу со спиртом. С этого все и началось. Подвыпивший уже Еттувье после первой рюмки совсем захмелел, после второй начал крошить посуду на столе. Рыпель пригрозил отправить его в милицию. Тогда Еттувье бросился на него, пришлось отбиваться. Нежданно подоспевший Ким помог связать буяна…

Наконец причитания в доме стихли.

— Он теперь долго спать будет, — сказала Нутенеут, вытирая мокрые глаза.

Рыпель и Ким ничего не ответили ей. А что отвечать?

Рыпель понимал, что напрасно задержался у Нутенеут и ввязался в драку с Еттувье. Как работнику райисполкома в драку ему ввязываться не следовало.

Нутенеут понимала, что ее семейная тайна, которую она так старательно прятала в стенах своего дома, теперь уже ни для кого не тайна. Но, как ни странно, сейчас ей было все безразлично. Она даже знала, что ответит Барыгину, если он спросит о муже: «Да, — ответит она, — он пьет и дерется. Клуб у него запущен, аппаратура грязная, фильмы показывает когда захочет. Если хотите, переведите меня в другое село, если хотите — снимите с председателя сельсовета. Я уеду и с Еттувье жить не буду. Устала, больше не могу».

Ким же понимал все случившееся по-своему. Он видел, что солнце все острее косит лучи, день идет к вечеру, приближается собрание, а Еттувье спит связанный, и неизвестно, как быть с радиолой, которая должна созвать народ. Потом будет лекция, а после лекции ему надо отправляться в бригаду. Он и так уже сидит в селе два дня, и в эти дни кто-то из пастухов недосыпает, стережет вместо него оленей. Никто, конечно, ему ничего не скажет: пастухи сами послали его в село за новыми книжками, но задерживаться ему дальше никак нельзя.

— Еттувье будить надо, развязать надо. Пускай радиолу ставит, — решительно сказал Ким.

— Какую радиолу? — не понял Рыпель.

— На собрание людей звать. Я так всем говорил, — объяснил Ким.

— Не надо, — сказала Нутенеут. — Я ключ от клуба возьму, сама радиолу включу.

— Умеешь? — недоверчиво покосился на нее Ким.

— Умею.

— Пускай спит, — решил Рыпель. — Я тоже с радиолой справлюсь.

— Тоже умеешь? — снова удивился Ким.

— Я все умею, — усмехнулся Рыпель. И добавил: — Надо нам, пожалуй, к Барыгину идти.

— Как с таким глазом покажусь? — грустно спросила Нутенеут.

— У тебя бинт есть? Завяжи глаз, никто не догадается. — посоветовал Рыпель.

Нутенеут поднялась и пошла в дом.

— Так, значит, — решительно сказал Ким и тоже поднялся. — Я литературу в доме оставил, забрать надо.

Он тут же вернулся и снова уселся на крыльце, положив на колени кухлянку и книжки.

— Что у тебя за книги? — поинтересовался Рыпель.

— Пастухам читать буду, — солидно сообщил Ким. — Ночью в бригаду идти надо, нельзя задерживаться.

Рыпель взял одну книжку, удивленно спросил Кима:

— Ты что, физику им читаешь?

— Все читаю.

— Ну и как, понимают? — улыбнулся Рыпель.

— Почему не понимают? — недовольно ответил Ким, уловив в голосе Рыпеля насмешку. — Думаешь, ты один хорошо понимаешь, другие плохо понимают?

— Думаю, ты сам в них ничего не понимаешь, — сказал Рыпель и спросил: — Ты сколько классов окончил?

— Зачем мне классы кончать? Я скоро в армию пойду, там классы кончать буду.

— Эх, Ким, Ким! — вздохнул Рыпель. — Хороший ты парень, только учиться тебе надо. У вас ведь красная яранга есть, учитель в тундре живет. Бывает он в вашей бригаде?

— Учитель пускай ребят учит, — возразил Ким. — Как он может всех учить?

— Всем учиться не обязательно. Например, старикам. А тебе надо.

— Мне тоже не надо, я сам больше учитель знаю, — обиделся Ким. — Твой учитель приедет — его мало слушают, я книжку принесу — все пастухи слушают. Три дня читаю — слушают, десять читаю — слушают.

— Да-а… — Рыпель задумался, потом сказал. — Я поговорю в районе, у нас там курсы есть, двухгодичные, вроде школы для взрослых. Общежитие дают, питание бесплатно. Поедешь на курсы?

— Можно ехать, — подумав, согласился Ким.

Они шли по улице к центру села. С берега возвращался народ. Женщины несли на плечах завернутое в нерпичьи шкуры мясо, мужчины — руль-моторы, весла, гарпуны, пустые канистры. Все здоровались с Нутенеут и многие участливо спрашивали:

— Ты почему глаз завязала?

— Что у тебя с глазом случилось?

— Это меня овод покусал, когда утром на работу шла, — объясняла Нутенеут.

Так она отвечала тем, кто, по ее мнению, не знал истинной причины, зачем ей потребовалось перевязать глаз. Увидев же идущую навстречу вместе с матерью и отцом Лидочку Ротваль, Нутенеут резко свернула в сторону, словно неожиданно решила зайти в дом, мимо которого проходила. Но было поздно, Лидочка Ротваль крикнула ей:

— Эй, Нутенеут, зачем убегаешь? Скажи лучше, почему на берег не пришла? Почему твой Еттувье дома сидит? Может, вы работать на разделке не умеете?

Нутенеут вздрогнула, выпрямилась, потом быстро пошла навстречу Лидочке, оставив позади Кима и Рыпеля.

— Зачем ты кричишь, Ротваль? — сказала она, останавливаясь прямо перед Лидочкой. — Ты же слышала, что было ночью. И знаешь, что сделал Еттувье. Так зачем тебе хочется, чтоб знало все село и все село смеялось надо мной! Я не думала, что у тебя такой злой язык.

Мать Лидочки и отец ее, бригадир Тынеску, тоже остановились и слушали Нутенеут.

— А что случилось ночью? — спросил Тынеску.

— Он бил ее, а она позволяет, — бойко ответила Лидочка, Она поправила груз на плече и, выставив вперед круглый живот, зашагала дальше, насмешливо бросив Нутенеут: — У меня тоже муж был, летчик, ты его знаешь, но он меня никогда не бил!

— Я свою жену тоже никогда не бил, — рассудительно сказал Тынеску. — Твоего Еттувье прогонять из села надо.

— Он хуже моржа злого, — добавила мать Лидочки, и они отправились своей дорогой.

Смуглое лицо Нутенеут стало багровым, словно и Лидочка, и ее мать, и ее отец, бригадир Тынеску, больно отхлестали ее по щекам. Она не нашлась, что им ответить, и пристыженно молчала.

Подошли Ким и Рыпель.

— Спешить надо, разгрузка кончилась, — деловито сказал Ким. И деловито спросил Нутенеут. — Ключ взяла в клуб ходить или забыла?

— Взяла, — вздохнув, ответила Нутенеут.

10

На собрание сходились медленно, и Рыпелю пришлось больше часа дежурить у радиолы, ставя разные пластинки. К радиоле подключили выставленный в окно динамик, и она так орала на всю улицу, что собаки с испугу попрятались.

Рассаживались в зале долго. Наконец расселись, и все пошло, как положено.

Как положено, Барыгин выступал, стоя за трибуной, — неокрашенной, топорно сбитой, но все-таки трибуной. Как положено, на сцене за столом сидел президиум: председатель Калянто, бригадир зверобоев Тынеску, его дочь Лидочка Ротваль — заведующая пошивочной мастерской, Рыпель — как представитель райисполкома, Ким — как представитель оленеводов, жена Павлова представляла в президиуме торговлю. Здесь же сидели Нутенеут и еще человек десять колхозников. Бухгалтер Чарэ вел протокол, а счетовод Оля Омрай, закончившая прошлым летом с похвальной грамотой семилетку, была за переводчика, так как не все в зале понимали по-русски.

Барыши читал решение пленума не спеша и громко, чтобы слышали в задних рядах. Рядом стояла Оля Омрай, теребила пуговку кофточки и внимательно разглядывала плакаты на стенах, будто впервые их видела.

Впрочем, разнообразие тематики плакатов в самом деле заслуживало внимание. На одном листе бумаги смеялось солнце, плескалось голубое, с белой окаемкой море, по воде несся желтый катер и надпись внизу горячо призывала совершать прогулки по Черному морю на катере. На другом листе сидела огромная зеленая муха, растопырив черные лапищи, и надпись строго предупреждала о том, что мухи разносят заразу. Рядом белозубая женщина с обворожительной улыбкой советовала хранить деньги в сберегательной кассе (должно быть, в той, что находилась в райцентре), возле женщины дымным пламенем догорал лес (ни леса, ни даже одиночки-деревья на Чукотке не растут), и мужчина с мужественным лицом, целясь указательным пальцем в облако дыма, категорически требовал беречь лес от пожара. Были плакаты, призывающие пешеходов переходить улицу на зеленый свет, а пастухов — убивать волков, были цветные и черно-белые, а всех вместе их было такое множество, что можно было беспрерывно разглядывать до утра.

Разглядывать беспрерывно Оля Омрай не могла. Когда Барыгин дочитывал до конца печатную страничку, Оля отрывала глаза от плакатов и быстро пересказывала ту же страничку по-чукотски, по-прежнему теребя пуговку кофточки. Потом Барыгин читал дальше, а Оля дальше разглядывала-густо оклеенные плакатами стены.