Сергей Платонов - Русская история

• Название: Русская история
• Автор: Сергей Платонов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-32322-7

Творческое наследие русского историка Сергея Федоровича Платонова включает в себя фундаментальные работы по истории России, выдержавшие не одно переиздание. По его лекциям, учебникам и монографиям учились тысячи людей. В числе лучших и наиболее авторитетных профессоров Петербурга Платонов был приглашен преподавателем к членам императорской фамилии. В январе 1930 г. историк был арестован по обвинению «в активной антисоветской деятельности и участии в контрреволюционной монархической организации». Его выслали в Самару, где спустя три года ученый скончался. В Советской России труды С.Ф.Платонова находились под запретом.

В этой книге можно познакомиться с взглядом Платонова на историю России периода Киевской Руси, время правления Ивана Грозного, Петра Великого, Екатерины II, Николая I и других российских монархов.

---

Стремление к самобытности и довольство косностью развивалось на Руси как-то параллельно с некоторым стремлением к подражанию чужому. Влияние западноевропейской образованности возникло на Руси из практических потребностей страны, которых не могли удовлетворить своими средствами.

Нужда заставляла правительство звать иноземцев. Но, призывая их и даже лаская, правительство в то же время оберегало от них чистоту национальных верований и жизни. Однако знакомство с иностранцами было все же источником новшеств. Превосходство их культур неотразимо влияло на наших предков, и образовательное движение проявилось на Руси еще в XVI веке, хотя и на отдельных личностях (Вассиан Патрикеев и др.). Сам Грозный не мог не чувствовать нужды в образовании; за образование крепко стоит и политический его противник – князь Курбский. Борис Годунов представляется нам уже прямым другом европейской культуры. Лжедимитрий и смута гораздо ближе познакомили Русь «с латынниками и лютеранами», и в XVII веке в Москве появилось и осело очень много военных, торговых и промышленных иностранцев, пользовавшихся большими торговыми привилегиями и громадным экономическим влиянием в стране. С ними ближе познакомились москвичи, и иностранное влияние таким образом усиливалось. Хотя в нашей литературе и существует мнение, что будто бы насилия иностранцев во время смуты окончательно отвратили русских от духовного общения с иностранцами, однако никогда прежде московские люди не сближались так с западными европейцами, не перенимали у них так часто различных мелочей быта, не переводили столько иностранных книг, как в XVII веке. Общеизвестные факты того времени ясно говорят нам не только о практической помощи со стороны иноземцев московскому правительству, но и об умственном, культурном влиянии западного люда, осевшего в Москве, на московскую среду. Это влияние, уже заметное при царе Алексее, в XVII веке (половине), конечно, образовалось исподволь, не сразу, и существовало ранее царя Алексея, при его отце. Типичным носителем чуждых влияний в их раннюю пору был князь Иван Андреевич Хворостинин (умер в 1625 году) – еретик, подпавший под влияние сначала католичества, потом какой-то крайней секты, а затем раскаявшийся и даже постригшийся в монахи. Но это была первая ласточка культурной весны.

В половине же XVII века рядом с культурными западноевропейцами появляются в Москве киевские схоластики и оседают византийские ученые монахи. С той поры три чуждых московскому складу влияния действуют на москвичей: влияние русских-киевлян, более чужих греков и совсем чужих немцев. Их близкое присутствие сказывалось все более и более и при Алексее Михайловиче стало вопросом дня. Все они, несомненно, влияли на русских, заставляли их присматриваться к себе все пристальнее и пристальнее и делили русское общество на два лагеря: людей старозаветных и новых. Одни отворачивались от новых веяний, как от «прелести бесовской», другие же всей душой шли навстречу образованию и культуре, мечтали «прелесть бесовскую» ввести в жизнь, думали о реформе. Но оба лагеря не представляли в себе цельных направлений, а дробились на много групп, и поставить эти группы хоть в какой-нибудь порядок очень трудно. Легко определить каждую отдельную личность XVII века, старый это или новый человек, но трудно соединить их pia desideria в цельную программу. Каждый думал совсем по-своему, и нельзя заметить в хаосе мнений, какой тогда был, сколько-нибудь определенные общественные течения.

Мы знаем, что время Алексея Михайловича богато было и гражданскими, и церковными реформами. В этих реформах многие видели новшества и ополчались против них; конечно, эти многие были старозаветными людьми. Против церковных новшеств, против киевлян и греков шли знакомые нам расколоучители, и их поддерживала значительная часть общества; этим создавалось, если уместно так выразиться, консервативно-национальное направление в сфере религиозной. Его деятели, люди по преимуществу религиозные, с своей точки зрения, осуждали и подражание Западу, и брадобритие, и прочие «ереси». Рядом с ними были люди, недовольные гражданскими реформами – опять-таки с точки зрения религиозной. Таков сам Никон, который относился замечательно враждебно к Уложению и очень мрачными красками рисовал экономическое положение Руси в своих писаниях: «Ныне неведомо, кто не постится, – писал он. – Во многих местах и до смерти постятся, потому что есть нечего, и нет никого, кто был бы помилован. Нищие, маломощные, слепые, хромые, вдовицы, черницы и чернецы – все обложены тяжкими данями... Нет никого веселящегося в наши дни». Причину такого бедственного положения он видит в Уложении и в тех новых порядках, которые шли за Уложением, за них-то Бог и посылает беды на Русь, ибо порядки эти еретичны, как думает Никон. Тот же граждански консервативный Никон не любил немцев и проповедовал против подражания им. За такими сознательными консерваторами, гражданскими и церковными, стояла масса московского общества, косная, невежественная и гордая близоруким чувством своего национального превосходства над всеми. В этой массе мы видим и мелкого чиновника Голосова с его компанией, рассуждающих о том, что в греческой грамоте и еретичество есть, и многое множество прочего люда, недовольного реформами.

Против них стоят очень определенные фигуры их противников – западников XVII века, теоретиков и практиков, наукой и опытом познавших сладость и превосходство европейской цивилизации. Эта сторона дала нам двух писателей: Крижанича и Котошихина. Знаем мы многих ее практических деятелей: Ртищева, Ордына-Нащокина, Матвеева. К ней же принадлежало своей деятельностью и киевское монашество (Симеон Полоцкий и другие).

Самым полным теоретиком и самой любопытной личностью этого направления, без сомнения, был Крижанич. Родом хорват, он печальным положением своей родины был приведен к мысли о необходимости единения славян против их утеснителей – немцев. Питая панславистские мечты и в то же время служа католичеству, он видел в Московском государстве единую славянскую державу, способную воплотить его мечтания в дело. Но, приехав в Москву, он увидел, как невежественна и расстроена эта держава, и понял, что Москве нужны реформы для того, чтобы стать на должную высоту и быть достойной своей исторической миссии – объединения славянства. Он и стал проповедовать эти реформы, советуя русским учиться у немцев, но учиться, не ограничиваясь подражанием внешним формам жизни (это, по его мнению, лишнее), а заимствуя то, что может поднять умственную культуру и внешнее благосостояние страны. В политических трактатах, написанных Крижаничем частью в Москве, частью в ссылке в Сибири, куда он попал за неправоверие, мы находим большие похвалы природным способностям русского народа, изображение его дурных свойств и невежества и вместе с тем полный план экономических преимущественно реформ, какие были необходимы для Руси, по мнению Крижанича. В некоторых частях этого плана практик царь Петр сошелся с теоретиком Крижаничем – оба, например, придавали громадное значение в государственном хозяйстве развитию промышленности.

Совсем иного склада человек был другой писатель, Григорий Карпович Котошихин. Он знал вообще немного, но служба в Посольском приказе, который ставил своих деятелей близко к иностранцам, развила в нем культурные вкусы. Еще более увлекся он немецкими обычаями, когда эмигрировал в Швецию. Вспоминая в своих сочинениях московские порядки, к очень многому московскому он относится отрицательно, но это отрицание вытекает у него только из сравнения московских обычаев с западноевропейскими и не является результатом каких-либо определенных общественно-культурных стремлений. Вряд ли их и имел Котошихин.

Из названных нами практических деятелей – поборников образования первое место принадлежит Афанасию Лаврентьевичу Ордыну-Нащокину. Это был чрезвычайно даровитый человек, дельный дипломат и администратор. Его светлый государственный ум соединялся с редким в то время образованием: он знал латинский, немецкий и польский языки и был очень начитан. Его дипломатическая служба дала ему возможность и практически познакомиться с иностранной культурой, и он являлся в Москве очень определенным западником; таким его рисуют сами иностранцы (Мейерберг, Коллинс), дающие о нем хорошие отзывы. Но западная культура не ослепила Нащокина: он глядел далее подражания внешности, даже вооружался против тех, кто перенимал одну внешность.

Гораздо более Нащокина увлекался западом Артамон Сергеевич Матвеев, друг царя Алексея и тоже дипломат XVII века. В православной Москве решился он завести домашний театр и обучал своих дворовых людей комедийному искусству. В доме его была западноевропейская обстановка и появлялись западноевропейские обычаи: знакомые съезжались к нему не для пира и попойки, а для беседы и встречал гостей не один хозяин, но и хозяйка, что в Москве еще не водилось. Матвеев и царя убедил выписать из-за границы актеров, и Алексей Михайлович привык забавляться театральными представлениями. В доме Матвеева росла мать Петра Великого, Наталья Кирилловна Нарышкина, внесшая в царскую семью привычки преобразованного, как выражается С.М. Соловьев, дома Матвеева.