Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

• Название: Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы
• Автор: Август Стриндберг
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-4224-0011-9

Роман «Красная комната», принесший Стриндбергу мгновенный и шумный успех, в сатирических тонах изображает нравы современного писателю шведского общества: тупой бюрократизм в управлении страной, паразитизм чиновничества, комедию парламентаризма, продажность прессы, аферы нарождающихся акционерных компаний, лицемерие религиозных и благотворительных обществ, зависимость искусства от капиталистов. На этом фоне разворачивается личная трагедия героя романа — постижение изнанки жизни и утрата при этом своих юношеских идеалов.

---

— Тебе будет очень полезно немного попутешествовать, — сказала жена, — ты слишком долго сидел дома.

— Ты рада немного побыть без меня, — возразил он не без горечи, — но мне вас будет не хватать.

— Ты, точно кошка, жалеешь о своем теплом угле, но обо мне ты вряд ли будешь жалеть.

— А дети?

— Да, когда ты уедешь! Но дома ты их избегаешь. Правда, ты их любишь, — я не хочу быть несправедливой.

За ужином он чувствовал себя растроганным, и на сердце у него было тяжело; он отложил в сторону непрочитанную вечернюю газету и попытался завязать разговор с женой, но она была так полна своими заботливыми мыслями, должна была столько приготовить и уладить, что не нашла времени для болтовни, и, кроме того, ее чувства были несколько изношены десятилетней борьбой в кухне и детской. Он был тронут больше, чем хотел показать, и беспорядок в комнате причинял ему беспокойство. Он смотрел на атрибуты своей повседневной жизни, своего существования, лежащие все вместе беспорядочно на стульях и столах, и черный открытый сундук казался ему гробом; белье смешалось с черным платьем, которое носило еще следы его колен и плеч, и ему казалось, что это он сам лежал там в длинном белом саване, крепко закрытый крышкой гроба, готовый к тому, чтобы быть вынесенным вон.

На следующий день, в августовское утро, он проснулся в нервном состоянии, быстро вскочил с постели и оделся. Перецеловав всех детей, которые терли ручонками свои заспанные глазенки, он обнял жену, сел в экипаж и уехал на вокзал. Поездка с начальником его радовала, и он думал, что действительно приятно немного попутешествовать. Его дом остался позади, как затхлая спальня, и он был доволен, когда приехал в Линкепинг.

Остаток дня он провел за официальным обедом в большом ресторане, где было много выпито за здоровье губернатора, а не арестантов, которые были, в сущности, целью его поездки.

Но потом, вечером, была одинокая комната, кровать, два стула, стол, комод с двумя подсвечниками со стеариновыми свечами, бросавшими мерцающий свет на голые обои.

Секретарю было очень не по себе — ему всего недоставало. Ничего не было здесь! Ни туфель, ни халата, ни трубки, ни письменного стола — все эти мелочи были необходимыми составными частями его жизни. А жена и дети! Как-то они поживают? Здоровы ли они? Он стал беспокоиться, и его настроение понизилось еще более. Когда он хотел завести свои часы, то не мог найти ключа. Ах да! Ключ висел дома на маленькой подставочке, которую жена вышила ему, еще будучи его невестой. Он лег в постель и закурил сигару, но принужден был встать, чтобы найти себе книгу. В сундуке лежало все в таком порядке, что ему положительно жалко было его нарушать.

Пока он копался, ему попались туфли. Нет, она решительно обо всем позаботилась; и книгу нашел он там, но читать ее не мог. Он лежал и думал о прошлом, о жене, какая она была в последние годы. И в синем дыму сигары она выступила перед ним прежняя и стерлась теперешняя. Он чувствовал себя безгранично одиноким. Каждое грубое слово, произнесенное когда-либо между ними, резало ему сердце, и он сожалел о горьких часах, которые доставил ей. Наконец он заснул.

На следующий день опять работа и опять обед с тостами за директора, и ничего об арестантах. А вечером — холод, пустота и одиночество. Он почувствовал потребность поболтать с женой, взял бумагу и сел к столу. Уже при первом взмахе пера он затруднился. Как начать? «Милая мама», — писал он обыкновенно, когда посылал ей записочки с уведомлением, что будет обедать не дома. Но теперь он писал не «маме». И он написал: «Лили, моя возлюбленная», как раньше. Сначала было трудно, так как прекрасные слова прошлого истрепались в ежедневных разговорах. Но потом настроение овладело им, и все прежние слова воскресли вновь, как забытая мелодия вальса, отрывок романа, куст сирени, ласточки, вечерние часы у зеркальной поверхности пруда при заходе солнца. Все весенние воспоминания жизни, как солнечные лучи из облаков, пронизали его голову.

Внизу с краю он нарисовал звездочку, как влюбленные обыкновенно делают, и рядом написал, как прежде, слова «целую сюда». Когда он перечитывал письмо, он чувствовал, как горит его лицо, он был взволнован и сам не знал, почему. Но ему было тяжело, как будто он сам не мог разобраться в своих интимных чувствах.

Тем не менее письмо было послано.

Прошло несколько дней, прежде чем пришел ответ, и до тех пор он был в беспокойном состоянии ожидания и чувствовал себя как-то особенно пристыженным и угнетенным. Наконец ответ пришел — и в том же тоне: сквозь шум кухни и детской прозвучало светлое красивое пение, теплое и чистое, как первая любовь.

Началась любовная переписка: он писал каждый вечер, а в промежутках посылал открытки. Его товарищи больше его не узнавали. Он начал заботливее одеваться и больше обращать внимания на свою внешность, как будто хотел завести маленькую любовную интригу. И правда, он был снова влюблен. Он послал ей свою фотографию без очков, а она прислала ему локон своих волос. Они несколько по-детски вели себя, и он даже завел себе розовую почтовую бумагу с голубями вверху. Но они были ведь относительно молоды, и только трудность жизни заставляла их чувствовать себя немного старыми. В последний год он несколько пренебрегал ею, не оттого, что охладел к ней, — нет! — но он привык уже видеть в ней только мать своих детей.

Путешествие близилось к концу, и его волновала мысль о встрече с ней. Он переписывался с возлюбленной; найдет ли он ее в матери и в хозяйке дома? Ему не хотелось встретить ее в кухонном фартуке, с детьми, держащимися за ее юбки, когда он ее обнимет в первый раз. Они должны где-нибудь встретиться. Может быть, она приедет в Ваксгольм, в маленькую гостиницу, где они женихом и невестой провели немало счастливых часов? Это была идея. Там они встретятся, проживут дня два, и воспоминания воскреснут. Он сделал ей это предложение в горячем письме, на которое она ответила утвердительно, счастливая тем, что он пришел к мысли, которую она уже давно лелеяла.

Через два дня он был уже в Ваксгольме и приводил в порядок комнату в гостинице. Был прекрасный сентябрьский день. Он позавтракал один в большой зале, выпил стакан вина и почувствовал себя опять молодым. На душе было легко и радостно. Там, снаружи, сверкал синий фиорд, и золотом сияли березы на штранде. В саду стояли далии еще в полном цвету, и на клумбе благоухала резеда. Пчела летала от одной сухой головки цветка к другой и, не найдя ничего, разочарованно улетала дальше. Он пил кофе на веранде и уже начал ждать парохода, который должен был прийти только в шесть часов. Беспокоясь, как бы чего не случилось, он пристально вглядывался в волнистую даль. Наконец вдали показался дымок, и это вызвало такое сердцебиение, что он принужден был выпить ликеру. Потом он спустился на штранд; пароход был теперь уже на середине фиорда, и можно было различить флаги на мачте. Была ли она там или, быть может, в последнюю минуту ее задержали дома? Достаточно было немного захворать кому-нибудь из детей — и она осталась дома, а он опять должен проводить одинокую ночь в гостинице. Дети, которые за последнее время отступили на задний план, казались ему чем-то таким, что разделяло его с ней. Они так мало говорили о них в своих письмах, как будто те вносили что-то неуместное.

Он пошел вдоль пристани, которая скрипела под его ногами, потом остановился и смотрел пристально на приближающийся пароход; килевая вода ложилась на волнистую синюю поверхность, как поток расплавленного золота. Он увидел двигающихся по палубе людей и разглядел матросов, которые возились со снастями. И рядом с вахтенной будкой замелькало что-то белое — это, конечно, предназначалось ему, так как на пристани, кроме него, никого не было и никто, кроме нее, не мог ему махать платком; он вынул свой платок и ответил на приветствие. Пароход засвистел, подошел ближе, и он узнал ее. Они приветствовали друг друга глазами, но благодаря расстоянию они не могли еще обменяться ни одним словом. Да, это она, и вместе с тем не она — в промежутке лежали десять лет. Мода переменилась, покрой платья стал другой. Десять лет тому назад она носила загнутую у ушей шляпу, которая делала как бы рамку для лица и оставляла лоб свободным. Теперь на ней было безвкусное подобие мужского головного убора; длинное манто, напоминающее кучерской сюртук, также производило далеко не такое выгодное впечатление, как небольшая накидка, которую она носила тогда; и эти ужасные по-китайски остроконечные ботинки, которые делали ее красивую ногу плоской и непривлекательной.

Но ведь это была она! Конечно она! Он обнял и поцеловал ее, они спросили друг друга о здоровье и повернули вдоль штранда. Слова выходили сухие, неуклюжие, связанные! Ужасно странно! Они положительно стыдились друг друга, и никто из них не решался намекнуть на переписку. Наконец он собрался с духом и сказал: