Александр Арбеков - О, Путник!

• Название: О, Путник!
• Автор: Александр Арбеков
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Этот эпический фантастический роман, состоящий из трёх книг, предваряет собой целую серию романов под общим названием «Квинтет. Миры». В неё так же включены романы «Баллада о диване», «Девушка, которая, якобы, не умела любить», «Две ипостаси одной странной жизни» и «Призрак и Леший». Все эти произведения объединены общей идеей, которая заключается в том, что всё вокруг нас, как говорил один умный человек, кажется нам таким, каким оно не является на самом деле. Душа человеческая так же велика и загадочна, как и Космос, а может быть и больше, чем он. Всё в этом мире, вроде бы простом и прозаичном на первый взгляд, скрыто под мистической и загадочной вуалью. Приподними всего лишь её краешек и перед тобою откроются бесконечные и неведомые ранее пространства, полнящиеся тайнами, загадками и гипнотически притягивающие к себе так, что уже невозможно будет не сорвать решительно и бесповоротно вуаль, дабы познать всё скрытое под ней до конца. И так. Настоящий роман, предлагаемый вашему уважаемому вниманию, обо всём. О Земле и о Вселенной. О жестоких и кровавых битвах на тверди и в небе. О стремлении к познанию, о мужестве, о пороках, о трусости, о чести, о долге и совести. Он полон приключений, тайн, необычных поворотов сюжета и, конечно же, он в первую очередь о великой и всепобеждающей любви на фоне грандиозных и невероятных событий. Конец романа очень неожидан. Да, и ещё два момента… Во-первых, автор романа на его страницах неоднократно беседует с Богом в дружеской обстановке. Это несколько необычно, но почему бы и нет? Во-вторых, автор претендует на некоторую философичность своего творения. Прав он или не прав, судить вам.

---

— Что-то вы все темните, господа, искусно и не очень уводите меня от основной темы. Нехорошо, нехорошо! — возмутился я. — Где же всё таки ПОЭТ, чёрт возьми!?

Все молчали, скорбно и печально. У меня засосало под ложечкой, сердце гулко и быстро забилось, стало как-то зябко и нехорошо. Ветер закончил насиловать небо и принялся за паруса, отчего они, в свою очередь, заставляли гнуться и скрипеть мачты. Серые облака хаотично и тяжело клубились над головой, стараясь как можно плотнее придавить корабли к свинцовым волнам.

— Сир, ПОЭТ исчез, — осторожно сказала ГРАФИНЯ.

— Как исчез? — удивился я. — Его вроде бы выловили из воды, вместе с ПОСОХОМ.

— Выловили-то, выловили, поместили в отдельную каюту, приставили матроса для обслуживания и Гвардейца для охраны, как Вы давеча приказали, а наш герой взял, да исчез! Испарился в воздухе, Сир, — мрачно произнёс ШЕВАЛЬЕ. — Ищем… Я поднял на ноги всех, прежде всего своих агентов. Стараемся изо всех сил.

— Что с его бумагами?

— Какие бумаги вы имеете виду, Государь?

— Любые бумаги, таинственный вы наш! — я начал закипать и это не могло привести ни к чему хорошему. — А главным образом меня интересует Летопись! Где Летопись!? Где Имперский Цитатник!?

— Каюта абсолютно пуста, Сир, — ШЕВАЛЬЕ стал слегка заикаться.

— Как это — абсолютно пуста? Что, из неё вынесли даже мебель?

— Государь, я не то имел в виду. В каюте нет никаких бумаг.

— Вообще никаких? А что говорят охранники?

— Сир, они в полном недоумении. ПОЭТ словно испарился. Ничего не могут понять! Ни у кого нет никаких более-менее внятных объяснений произошедшего события.

Я прошёлся по палубе, сосчитал до десяти, стараясь справиться с охватившим меня волнением.

— Сударь, вы помните один наш очень серьёзный разговор, который имел место быть совсем недавно?

— Конечно, Государь, — напрягся и побагровел юноша.

— О чём шла речь? — глухо спросил я.

— О верности и недопущении серьёзных ошибок впредь, Сир.

— Как вы считаете, — похищение Придворного Летописца и Поэта тайными врагами на глазах сотни ваших агентов и тысяч моряков и воинов является вашей серьёзной ошибкой? — я впился пронизывающим и горящим взглядом в ШЕВАЛЬЕ.

— Это моя серьёзная ошибка, Сир. Признаю!

— Ваше Величество, но ещё не всё ясно, — осторожно попыталась прервать наш диалог ГРАФИНЯ. — ПОЭТ мог где-то заснуть, в трюме или в какой-нибудь шлюпке, просто удалиться от суеты, помечтать, подумать. Вы же его знаете. Он мог…

Я скрипнул зубами и так посмотрел на девушку, что она сразу же прикусила губку и осторожно отошла в сторону.

— Как вы считаете, похищение рукописей Придворного Летописца и Поэта, в частности, Летописи и Имперского Цитатника, является чрезвычайным происшествием и вашим вопиющим упущением? — продолжил я.

— Да, Сир, — ответил юноша дрожащим голосом.

— Как вы считаете, правильно бы я поступил, если бы прямо сейчас и здесь разрубил бы вас на две части?

— Абсолютно правильно, Сир!

— Вы понимаете, что я действительно способен сделать это, разрубить вас на две половинки, которые потом бы раскромсал ещё на несколько фрагментов. И всё это произошло бы ещё до того, как первая капля крови упала бы на палубу?!

— Да, Сир, — голос ШЕВАЛЬЕ был еле слышан.

— Прекрасно, что вы всё понимаете. Хорошо, что вы помните наш недавний разговор. Я своё слово умею держать!

— Я знаю, Сир.

— Так вот, если вы не найдёте ПОЭТА в течении суток, я повешу вас на рее этого прекрасного корабля на рассвете следующего дня, — пророкотал я. — На закате это будет, конечно же, выглядеть более эстетично, но на рассвете — назидательнее. Знаете, жизнь возрождается, продолжается, торжествует, и тут, — труп молодого человека, печально висящий на фоне светила, мощно и радостно встающего из туманного и ласкового моря. Ах, бедный, несчастный юноша, ещё не вкусивший всю полноту бытия! Чрезвычайно назидательно, поучительно, заставляет задуматься о судьбе, о превратностях земного пути, о верности долгу и чести!

— Сир! — негодующе воскликнула ГРАФИНЯ.

— Заткнитесь, сударыня! — я топнул ногой по палубе, отчего она возмущённо застонала, словно живая. — Хотите висеть рядом с вашим обожателем!? Я вам это устрою! Кто ещё хочет пополнить эту тёплую компанию!?

Мои славные Гвардейцы по всему периметру палубы напряглись, подобрались, готовясь к возможному пополнению лагеря потенциальных висельников, но желающих, как ни странно, не нашлось.

ЗВЕРЬ как всегда неожиданно, но несколько поздновато, материализовался рядом со мною, исподлобья поглядел на сбившихся в кучу придворных и слегка рыкнул. Мир замер. Казалось, даже ветер испуганно притих и оторвался на некоторое время от несчастных, изнасилованных им уже не один раз, парусов, которые были переполнены его невидимой, но очень обильной спермой.

— Ну и славно… Все свободны, господа! — жёстко произнёс я — Всем искать ПОЭТА! Обшарить палубы, каюты, трюмы, камбузы, шлюпки, все закоулки и переулки, бочки, сундуки, мачты, воду и небо! Вперёд!

Я присел в кресло, погладил Пса. Он привычно выпучил янтарные глаза, я привычно хотел засмеяться, но не сделал этого и мрачно и подозрительно посмотрел на него. Собака, как собака… Вернее, пёс, как пёс. Вон, — член торчит, слюна капает, глаза хлопают. Только вот двигается это существо слишком быстро, соображает ещё быстрее, абсолютно неуязвим, бесстрашен, неутомим, неумолим, неистощим, очевидно, не нуждается в воздухе, ну а в пище и в воде, тем более. Одним словом — Киборг! Или, всё-таки, — Робот? Какая, собственно, разница!? Да нет, разница всё-таки есть! Киборг мне почему-то милее Робота. Почему? Не знаю. Милее, роднее, приятнее, и всё! Живое есть живое, мёртвое, хотя бы и двигающееся в пространстве осознанно и целенаправленно, всё-таки, мёртвое, механическое, неживое, чуждое человеческому разуму и природе.

И так, рядом со мною могучий и непобедимый Киборг! Я не удивлюсь, если ЗВЕРЬ спокойно выдержит атомный или термоядерный взрыв даже в его эпицентре. Зевнёт, мерзавец, пыхнёт в пространство паром, засверкает, побросает туда-сюда снопы искр, почешется и потрусит куда-нибудь подальше по своим, только ему известным делам. Вот так… Или, не так? Ну, испытать данную теорию на практике я пока не могу.

Где же всё-таки ПОЭТ!? Почему меня этот вопрос так волнует и тревожит? В связи с чем? Всё-таки, кто он такой, случайно ли оказался на моей дороге? Что-то давненько я не виделся с МАГИСТРОМ… Странно всё, очень странно. Куда это он, тамплиер наш, запропастился? С каким бы жадным и беспредельным любопытством и интересом я бы с ним, мерзавцем, побеседовал именно сейчас! А почему, собственно, он мерзавец? Живёт-поживает человек по своим законам, защищает свои интересы, двигается к какой-то определённой цели. Молодец, умница! Так держать! На его фоне я выгляжу полным идиотом. Как можно чего-то достичь, не имея представления о том, кто ты и куда тебе следует идти и стремиться!? Абсурд, тупик, маразм… Да, Империю я создаю. Определённую цель имею. Ну, а что дальше? Где я нахожусь, кто я такой, в конце концов!?

Я стал утопать в хаосе мыслей и эмоций. Как, однако, всё надоело! Хочу в благословенный трактир «Тихая прохлада». Жажду Звизгуна и солёных бочковых груздей, таких, — хрустких, в меру острых и пряных. Хочу порцию Империума. Мечтаю о двух пышногрудых красотках, готовых на всё. О трёх мечтаю, о трёх! О четырёх! Жажду покувыркаться с ними около пылающего камина. А утром на зорьке, на рыбалку. Утонуть в тумане, заблудиться в нём, отдаться ему страстно и без остатка! Покоя хочу, ясности, чистоты сознания! Хочу достичь гармонии с самим собой и с этим гадким, прекрасным и яростным миром!

Господи, если ты всё-таки есть, поддержи меня, дай продолжить мой тяжкий Путь, воодушеви меня, ибо я изнемогаю от него. Какой я ПУТНИК!? Так, всего лишь бесцельно бредущий неизвестно куда случайный прохожий. Все мы прохожие в этом мире. Ни СТРАННИКИ, ни ПУТНИКИ, а именно ПРОХОЖИЕ! Вот где истина! А всё остальное, самообман!

Передо мною вдруг возникла ИСЭ, — моя первая любовь. Она появилась откуда-то из тумана, из полу-тьмы, вышла на свет своей лёгкой грациозной походкой балерины, несмотря на стесняющее движения кимоно, внимательно посмотрела на меня. Она никуда не стремилась, не спешила, ничего не говорила, не прыгала в пропасть, не улыбалась и не грустила. Просто стояла в праздничном кимоно около цветущей сакуры и печально смотрела мне в глаза. А за её спиной величественно возвышалась Фудзияма, а рядом с ИСЭ сидел какой-то странный пёс, — мощный, серо-белый, с густой шерстью и острыми ушами, и с закрученным хвостом, и также внимательно, настороженно, но доброжелательно смотрел на меня, и в голубых глазах его было столько укоризны и сочувствия!