Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой

• Название: Мальчик, идущий за дикой уткой
• Автор: Ираклий Квирикадзе
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-088785-9

Ираклий Квирикадзе, культовая фигура российского кинематографа, автор сценариев к фильмам “Кувшин”, “Пловец”, “Лунный папа”, “1001 рецепт влюбленного кулинара”, “Лето, или 27 потерянных поцелуев”, преподаватель Высших курсов сценаристов и режиссеров, постоянный автор журнала “Story”. В последние годы живет в Москве, работает в США, Франции, Германии, Грузии и России.

В книге “Мальчик, идущий за дикой уткой” в поэтичной и одновременно эксцентричной манере, столь близкой его искусству, он рассказывает о своей жизни и о кино: старый Тбилиси, Москва, Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Мальта; Сергей Параджанов, Федерико Феллини, Милош Форман, Пьер Ришар, Никита Михалков, Георгий Данелия, Рустам Хамдамов…

---

Чанчур, ты здесь ни при чем. В 2033 году не об этом ты должен читать, не это разглядывать.

Может, даже хорошо, что эта фотография исчезла?

Фотография 2. 1952 год

На наших шеях (у всех они тощие) красные пионерские галстуки. В руках бутылки вина. На фотографии видны наклейки: “Кахетинское вино № 8”. В то жаркое лето 1952-го родители сослали нас в анарский пионерский лагерь. Мы два месяца жили и развлекались в свое удовольствие. Пили вино “Кахетинское № 8”, состязались в метании гранат – от случая к случаю забрасывали их в окна пионервожатых, директора лагеря Магреса Федоровича Индиго. Одна из гранат непонятно каким образом взорвалась, разнеся в клочья патефон Индиго. Мы курили сигареты “Ворошиловские”, а в лагерном туалете (Чанчур, не читай эти строчки, закрой глаза или положи ладонь на страницу) состязались, кто пустит струю и выше других зальет отштукатуренную туалетную стену. Непревзойденным чемпионом в этом виде многоборья был Леван Канкия, он же будущий Кафка, самый низкорослый из всех нас. Сознаюсь, что я, не самый низкорослый пионер анарского пионерлагеря, был постоянным аутсайдером игры “чья струя выше?!”. Но не подумай, Чанчур, что я такой уж слабак. Были другие состязания, не менее экзотичные, в которых я побеждал.

На постаменте чугунного памятника высечены буквы: “Владимир Николаевич Ленин”. Когда мы увидели эту надпись, мы опешили: “Владимир Николаевич Ленин?” Спроси в Гренландии любого гренландца имя и отчество Ленина, он ответит: “Владимир Ильич Ленин”. А в Анаре скульптор высек на граните: “Николаевич”.

На фотографии мы стоим растерянные. У Дэвида Иванова-Чиковани топорщатся волосы, как под электрическим током. Леван Канкия щупает гранитные буквы, не веря ни глазам, ни пальцам. Он смотрит на меня и молча спрашивает: “Как такое может быть, Ираклий? Это же абсурд, визуальный бред, кошмар!”

У памятника Владимиру Николаевичу Ленину нас сфотографировал пионер Роберт Стуруа, наш друг, оставшийся за кадром. Жаль, что его не видно, сегодня он один из выдающихся театральных режиссеров мира.

Фотография 3. 1949 год

После награждения почетными грамотами мы играем в футбол на стадионе пионерлагеря. Наша с Кафкой команда проиграла. Уйдя с футбольного поля, мы забрели в заросли колючего кустарника, где что-то строилось. Мы с Кафкой увидели свежевырытый лаз. Куда он ведет? Мы влезли в него. Ползем. Метра три было темно, потом лаз расширился, мы увидели большую светлую яму, спрыгнули в нее. Свежая глина. Еловые шишки валяются. Пахнет хорошо… Посмотрели наверх. Над нашими головами – деревянный настил с широкими круглыми дырами. Поняли: мы на дне новопостроенного пионерлагерного туалета. Только сообразили, куда попали, как раздались шаги по деревянным доскам, и… о ужас! Мы увидели большой женский зад. Через соседнюю дыру было видно лицо той, кому этот зад принадлежал. Пионервожатая нашей группы Маквала Михайловна Топурия! Присев, она, видимо, почувствовала чье-то присутствие, посмотрела вниз через соседнюю дыру.

– Канкия, Квирикадзе, что вы там делаете?! – истошным голосом завопила она.

Два пионера в коротких штанах, белых рубашках, красных галстуках синхронно подняли руки в пионерском приветствии – ладонь ко лбу.

– Маквала Михайловна, мы сюда упали!

Я прервал свое письмо и вновь задумался, о чем я рассказываю мальчику, которому еще только три года, которого мы дома (он уехал в Лондон) зовем Чанчур, а в паспорте его написано, что он грузин, и звать его Ираклий, и фамилия его Квирикадзе. Чанчур – это прозвище. В Грузии чанчурами зовут мальчиков, которых мамы чистыми пускают гулять, а приходят они грязные, с синяком под глазом, в одном ботинке, зато с чьей-то собакой, которая, по их словам, будет жить с ними и спать в их постели… кепка на голове не своя, алюминиевая сабля у кого-то украдена или выменяна на жестяной грузовик… И так каждый день.

Во дворе Чанчура бегают дикие английские кролики. Чанчур дружит с ними. А я знаю много смешных историй о грузинских диких кроликах, знаю даже о диких гигантских кроликах с Дарданельских островов.

Чанчуру это должно быть интересно, но я пишу сейчас не о том… Не о кроликах.

Фотография 4. 1956 год

На лацкане пиджака бумажная роза с вклеенным профилем усатого вождя. В тот год в Грузию приехал китайский генерал Чжу Дэ. Он был другом и соратником Мао Цзэдуна. Мы, съехавшиеся отовсюду школьники, студенты, заводские парни, девицы с чайных плантаций, собрались огромной толпой под окнами гостиницы “Интурист” и кричали: “Товарищ Чжу, передай товарищу Мао, что на родине товарища Сталина хотят снести памятники великому вождю!!!” Провопив час, мы заметили на балконе крошечного китайца в военном кителе. Он, сонно хлопая глазами, махал нам. Мы завопили: “Чжу Дэ! Чжу Дэ! Чжу Дэ! Чжу Дэ!” Два молодых загримированных актера взобрались на крышу автобуса. Один с густыми усами в кителе – Сталин, другой в галстуке в горошек – Ленин. Мы кричали китайскому генералу: “Сталин и Ленин любят друг друга!” Сейчас подобные слова звучат несколько двусмысленно, тогда это был политический лозунг. Толпа требовала: “Пусть товарищ Ленин поцелует товарища Сталина!” Актеры целовались. “А теперь пусть товарищ Сталин поцелует товарища Ленина!” Мы были счастливы, когда генерал Чжу Дэ прокричал что-то на китайском и исчез с балкона. Мы уверяли друг друга: “Товарищ Чжу Дэ сообщит товарищу Мао, как товарища Сталина обижают на родине…”

Генерал уехал в Москву, оттуда в Китай. В Тбилиси пролилась кровь. В ту ночь солдаты-новобранцы Закавказского военного округа, только что певшие на проспекте Руставели: “Сталин, – наша слава боевая, Сталин – нашей юности полет…”, – вдруг начали стрелять в тех, кто им аплодировал. Стреляли в упор (свыше был получен приказ стрелять в демонстрантов). Я, Чанчур, был в десяти шагах от этих солдат – в тбилисском Доме учителя, куда мы с одноклассницей Нонной К. забежали погреться. Узнав, что на ночном сеансе уже идет фильм “Под небом Сицилии”, остались, обвязались одним длинным шарфом (в зале было холодно) и… заснули. Не видели и не слышали фильм, не видели и не слышали выстрелов, криков убиваемых за стенами Дома учителя.

Кончился сеанс. Нас разбудила хромая армянка Шушаник – билетерша: “Вы тут спите, а там ваших всех убили!” Мы выбежали на ночной проспект Руставели. Была тишина, стояло оцепление из милиционеров. Они молча смотрели, как солдаты заносят в черные “вороны” неживых. Мы не могли понять, что случилось за эти сорок минут… Вот за ноги волокут актера, изображавшего Иосифа Виссарионовича Сталина. Перед тем как скинуть его в черный “ворон”, солдат сорвал со Сталина фальшивые усы.

“Вы тут спите, а там ваших всех убили”. Эта фраза хромой билетерши выплывала из памяти в течение моей жизни не раз, не два, не три…

Фотография 5. 1963 год

Я и мои друзья носили тогда прически а-ля Элвис Пресли. СССР вроде и не существовал для нас: мы отдельно, он отдельно. Ночами мы слушали “Голос Америки”, записывали на магнитофон Фрэнка Синатру, Ната Кинга Коула, божественную Эллу Фицджеральд и бога всех богов Элвиса. Рядом со мной стоит Антон Гогелия, одноклассник, собутыльник и т. д. У папы Антона Георгия Шалвовича был подпольный цех по изготовлению лакированных женских туфель. В те годы тбилисские лакировки считались шиком на всей территории СССР.

Когда мы ездили в Москву, Антон брал с собой гору (чемодан) этих пахнущих почему-то печеньем туфелек. Нередко и я на правах друга доставал из его чемодана туфельки, которые приходились по ноге моим московским девушкам. Жизнь была прекрасна! Кафе “Молодежное”, где играл саксофонист Козлов, улица Горького, она же Бродвей, ночные купания на Чистых прудах с девочками из общежития ВГИКа, телефонистка Клара по прозвищу Царь-жопа, разрешавшая нам часами разговаривать с Тбилиси, ресторан “Арагви” с утренним хаши – и вдруг телеграмма: “Папу арестовали”. Папу Антона. Георгия Шалвовича Гогелию. Мы вернулись в Тбилиси.

Начались процессы над подпольными советскими миллионерами. Закрыли цех лакированных туфель, Георгия Шалвовича приговорили к расстрелу. С Урала, где Георгий Шалвович сидел в колонии, пришла весть: нужно дать взятку, чтобы расстрел заменить на другую статью. Семейство Гогелия собрало деньги и снарядило Антона в поход на Урал. По дороге в поезде “Тбилиси – Москва” он влюбился в дочь генерала КГБ. Та обещала помочь ему в деле папы. Две недели в Москве дочь генерала раскручивала Антона. Он не вылезал из ресторанов. А из уральской тюрьмы в Тбилиси пришло тревожное послание: “Где деньги? Все может плохо кончиться”. Сестра Антона Лиза попросила меня поехать с ней в Москву – найти исчезнувшего брата. Мы поехали. Помню ночь, луну в окне, мягкий вагон и жесткий Лизин корсет, который возвышается Пизанской башней на столике. Я не мог спать. Две ночи длилась пытка: желание, недозволенность, совесть и вновь желание захлестывали меня. В двухместном купе было жарко, с Лизы постоянно сползало легкое покрывало, обнажая пышное потное тело сестры моего друга.