Вера Крыжановская-Рочестер - Месть еврея

• Название: Месть еврея
• Автор: Вера Крыжановская-Рочестер
• Жанр: Исторические любовные романы
• ISBN: 978-5-906-13771-5

Насколько свободны мы в жизни и любви, если общество отвергает от рождения наше происхождение и кровь?

Венгрия, вторая половина XIX столетия. История любви юной аристократки и успешного банкира, счастью которых мешают предрассудки, как окружающих, так и собственные. Как часто в погоне за счастьем мы совершаем безрассудные поступки…

---

– Антуанетта, – сказал Рудольф, торжественно подняв руку, – клянусь тебе моей честью и нашей любовью – никогда не касаться карт, никогда не скрывать от тебя ни одного моего поступка! Все, нас касающееся будет у нас общим. Близ тебя и с твоей любовью мне легко будет начать новую жизнь; если же когда-нибудь я оступлюсь, то достаточно будет напомнить мне эту минуту и имя Валерии, чтобы вернуть меня на путь истинный.

Антуанетта кинулась ему на шею.

– Я верю тебе, Рудольф, и с радостью вручаю тебе мою судьбу.

Когда молодые люди вернулись в будуар, они нашли Валерию в объятиях отца.

– Отец, – сказал Рудольф, – в дни нашего несчастья бог посылает нам радость. Я привел тебе дочь и друга, а нашей бедной Валерии сестру.

При этих словах улыбка счастья блеснула на бледном лице графа.

– Милое дитя мое, – сказал он, целуя невесту сына, – будь счастлива, будь ангелом-хранителем Рудольфа, чтобы никогда не пришлось упрекнуть ему себя в таких пагубных увлечениях, как мои.

– Он обещал мне все это, и, я знаю, он сдержит свое слово, – ответила Антуанетта, целуя руку графа. – Новая жизнь начинается для вас и ваших детей. Проведите ее всецело с нами, а мы будем развлекать, холить и любить вас.

– Я понимаю тебя, дитя мое, и ты права, остаток дней моих я посвящу вам. Господь дал мне суровый урок, заставляя принять жертву дочери.

– Дорогой папа, ты преувеличиваешь свою вину и мою заслугу. Я вполне вознаграждена за принятое решение, которое служит источником стольких благ, – сказала в свою очередь Валерия, целуя Антуанетту. – Сознание, что моя лучшая подруга становится моей сестрой, служит мне огромным утешением, и, я надеюсь, все кончится лучше, чем мы думаем.

Утром, в назначенный для помолвки Валерии день, старый граф отправился к барону Маврикию фон Гойю, опекуну Антуанетты, и формальным образом просил у него руки молодой девушки для своего сына. Достаточно было нескольких слов, чтобы покончить это дело, так как они были старые друзья и товарищи по школе. Но на замечание барона относительно расточительности молодого графа отец мрачно отвечал:

– Не бойся, Маврикий, мы с Рудольфом излечились от прежних безрассудств. Тебе, моему старому верному другу и крестному отцу Валерии, я должен сказать все.

И ничего не скрывая, он рассказал ему перипетии последних дней, сообщив и о добровольной жертве, посредством которой дочь его искупала честь всей семьи.

– Сегодня, – закончил он, – должен состояться этот постыдный торг. Отец Мартин привезет Мейера к обеду. Но при мысли, что моя невинная девочка вложит свою руку в лапу этого противного, негодного еврея, что она должна окунуться за грехи мои в эту грязь ростовщичества, в это невесть откуда взявшееся унизительное общество, – в душе все переворачивается, и я считаю себя вдвойне подлецом, терпя подобную гадость. Умоляю тебя, Маврикий, приезжай ко мне сегодня обедать, ты крестный отец Валерии, твое присутствие на ее тайной помолвке будет облегчением и для нее и для меня.

Веселое, добродушное лицо барона фон Гойя принимало все более и более серьезное выражение.

– Грустная история, бедный Эгон. И хотя ты легкомысленно спустил свое состояние, теперь не время упрекать тебя. Напротив, имей я свободные средства, то немедленно тебя выручил бы, потому что человеку в твоих летах и при твоем положении тяжело подчиниться чему бы то ни было. Но, откровенно говоря, я не нахожу это супружество таким несчастным. Я знаю Мейера, часто встречал его у моего племянника (они товарищи по университету). Это премилый молодой человек, вполне джентльмен, ничего в нем не напоминает эту грубую расу, которую мы привыкли презирать. Конечно, способ, избранный им, похвалить нельзя, но надо взять в расчет и его состояние. Чего не сделает страстно влюбленный, молодой человек, чтобы завладеть любимой женщиной, да еще, такой как Валерия… Особенно, когда глупый предрассудок мешает ему стать в ряды претендентов.

– Глупый предрассудок? – перебил граф. – Графиня Маркош и сын ростовщика. – Я знаю, что ты – атеист, Маврикий, и мне очень тебя жаль.

– Извини, я верю в существование высшего существа, творца мира, но этот предвечный отец создал всех детей своих равными и, конечно, не одобряет мелочную борьбу, которую они ведут между собой по внушению людей, из честолюбия и эгоизма именующих себя его служителями. Но довольно на эту тему, я знаю твои убеждения. Ты ошибаешься, полагая, что человек, молодой, красивый, умный и настолько богатый, чтобы купить княжество, – чем не надо пренебрегать в наше время, – неизбежно составит несчастье моей крестницы, потому только, что он еврейского происхождения и предки его не принимали участия в крестовых походах! Молодые люди отлично могут любить друг друга и быть счастливыми.

– До сего времени, по крайней мере, Валерия ничего не питает к нему, кроме отвращения и презрения, – вздыхая, ответил граф. – До свидания, барон. За обедом ты сам увидишь, есть ли какой-нибудь шанс, что твои оптимистические надежды осуществятся.

Глава 4

– Фея, встряхни себя, пробило четыре часа и тебе давно пора одеваться, – говорила Антуанетта, уже одетая к обеду.

Валерия, бледная и задумчивая, лежала на диване, смотря в пространство.

– Ты права, – проговорила она, приподнимаясь и вздыхая, – надо вставать и нарядиться, чтобы подобающим образом отпраздновать свое «счастье». Скажи, пожалуйста, Марте, чтоб она приготовила черное платье; справедливость требует, чтобы я была в трауре в тот день, когда хороню свое имя, общественное положение и будущность.

Г-жа Эберштейн покачала головой.

– Не может быть, чтобы ты серьезно желала встретить Самуила таким издевательством. А если он за подобное оскорбление откажется от твоей жертвы и захочет отомстить, что тогда?

– Я не думаю, чтобы господин Мейер был так щепетилен, я ему сказала, что он внушает отвращение и… он не обиделся. Но я не хочу рисковать твоим счастьем и счастьем Рудольфа из-за вздора, а поэтому выбери сама мне туалет.

– В таком случае, я выбираю то красивое белое кружевное платье, которое прислали тебе недавно из Парижа, белый цвет тоже траур, но не такой мрачный и бросающийся в глаза.

Валерия повиновалась, и когда камеристка окончила ее наряд, то Антуанетта, глядя на свою подругу, подумала, что никогда еще она не была так хороша, как теперь. Этот простой и воздушный туалет, казалось, был создан для ее идеальной нежной красоты. Но когда Антуанетта захотела приколоть к лифу и к пепельным волосам несколько роз, она оттолкнула ее руку.

– Шипы без роз были бы приличней для такой радостной помолвки, – презрительно сказала она. – Если уже непременно нужны цветы, то какие же из них предпочитает милое племя моего жениха? Чеснок, кажется?

– Фи! Как можешь ты позволить себе так глумиться! – остановила ее Антуанетта. – Где же твое мужество и твое доброе сердце?

Молодая девушка не отвечала, и они молча вошли в комнату, смежную с гостиной. Валерия опустилась в кресло возле окна и стала нервно ощипывать цветы бесподобного букета, стоявшего в севрской вазе. Антуанетта сочувственно глядела на нее, но услышав шаги в соседней зале, вышла.

Старый граф ходил взволнованный и мрачный, как темная туча.

– Успокойтесь, папа, – сказала Антуанетта, ласково беря его под руку. – Надо с достоинством нести неизбежное. Чтобы облегчить положение Валерии, мы обязаны, хотя бы внешне, любезно встретить Мейера и отнестись к нему как к доброму знакомому. Наше отношение повлияет на нее и поддержит. А вот и дядя Маврикий с Рудольфом. Слава богу, что они опередили отца Мартина.

Лицо молодого графа было так же пасмурно, он то нервно играл шнурами своей венгерки, то крутил усы.

– Рудольф, постарайся скрыть свою злость и отвращение, – шепнула ему Антуанетта. – Если вы с отцом будете с надутым видом, наше положение станет невыносимым.

– О! Если б я только мог свернуть шею этой каналье, я бы тотчас же повеселел, – глухо проговорил молодой граф, сжимая кулаки.

– А где же Валерия? – спросил барон фон Гойя.

Антуанетта молча указала ему на соседнюю комнату.

При виде молодой графини, бледной и расстроенной, барон остановился и покачал головой.

Весь ковер и платье Валерии были усыпаны лепестками роз, левкоев и лилий, а она все продолжала обрывать попавшие под руку цветы и листья.

– Ай, ай! Милая моя крестница, что значит эта экзекуция, чем провинился несчастный букет? – шутливо спросил барон.

Валерия подняла глаза, она старалась улыбнуться и встала, было с кресла, но тотчас же остановилась, вздрогнула, ее протянутая рука бессильно опустилась; она услышала шум подъехавшей к крыльцу кареты.

– Это он и отец Роте, – сказала Антуанетта, подбежавшая к окну.

Отец Роте и Самуил вошли в гостиную. Оба графа приняли банкира очень вежливо, но холодно и сдержанно. Лишь барон, подойдя с дружеской улыбкой, протянул ему руку.