Фрэнсис Бэкон - Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма

• Название: Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма
• Автор: Фрэнсис Бэкон
• Издательство: Руссико
• Жанр: Афоризмы
• Год: 1996
• ISBN: 5-8442-0082-9

В сборнике впервые на русском языке представлено богатство и многообразие английской «изреченной мысли» на временном пространстве пяти столетий — мысли не только глубокой, оригинальной, остроумной, но и во многом прозорливой.

---

Общество всегда должно требовать от своих членов чуть больше, чем они могут дать.

Патриотизм по природе своей не агрессивен ни в военном, ни в культурном отношении. Национализм же неотделим от стремления к власти.

Национализм — это жажда власти в сочетании с самообманом.

Всякого националиста преследует мысль, что прошлое можно — и должно — изменить.

Свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре. Если это не запрещено, все остальное приложится.

В девяти случаях из десяти революционер — это скалолаз с бомбой в кармане.

Война — это Мир. Свобода — это Рабство. Невежество — это Сила.

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН 1907–1973

Поэта, драматурга, публициста, критика Уистена Хью Одена всегда — и в поэзии, и в прозе — отличало искусство афористического мышления, умение лапидарно и остроумно ставить и решать сложные философско-этические проблемы. В поэзии это искусство нашло свое наиболее полное выражение в сборнике 1971 года «Академические граффити», в прозе — в сборнике статей, в основном критических, «Красильщик скрыть не может ремесло» (1962), заглавие которого представляет собой скрытую цитату из 111 сонета Шекспира.

Не бывает умных опер, ведь люди не поют вслух, громким голосом, когда находятся в здравом уме.

Профессор — это тот, кто вещает в чужом сне.

Никто не воспринимает собственные замечания как прозу.

Счастлив заяц по утру, ибо не дано ему знать, с какими мыслями проснулся охотник.

Мы грешны в той мере, в какой несчастны.

Нельзя пользоваться свободой без права нарушать ее.

Впечатление от себя самого никогда не совпадает с мнением о тебе других людей.

Человек — творящее историю существо, которое не может ни повторить свое прошлое, ни избавиться от него.

Почти все наши отношения начинаются и существуют в той или иной форме взаимной эксплуатации, умственного или физического товарообмена и заканчиваются, когда одна или обе стороны израсходовали весь свой товар.

Единственный греческий бог, который хоть что-то делает, — это Гефест, да и тот — хромой рогоносец.

В наш век создание произведения искусства — акт политический.

Есть игра под названием «Полицейские и разбойники», но нет игры «Святые и грешники».

Христианское искусство — такой же вздор, как христианская наука или христианская диета. Картина с изображением распятия по духу не более (а может, и менее) христианская, чем любой натюрморт.

В людях, которые мне нравятся, которыми я восхищаюсь, найти что-то общее трудно; те же, кого я люблю, совпадают в одном — все они вызывают у меня смех.

На сегодняшний день главная политическая задача не в том, чтобы дать человеку свободу, а в том, чтобы удовлетворить его потребности.

Человек одновременно хочет иметь и свободу, и вес, что невозможно, ибо чем больше он освобождается, тем сильнее «теряет в весе».

Среди нескольких вещей, ради которых всякий честный человек должен быть готов, если понадобится, умереть, право на развлечение, на легкомыслие — одно из самых главных.

Дьявол не интересуется Злом, ибо Зло — это то, что ему давно и хорошо известно. Для него Освенцим — такое же общее место, как дата битвы при Гастингсе. Дьявола интересует не Зло, а Добро, ибо Добро никак не укладывается в его картину мира.

Мы серьезно заблуждаемся, полагая, что дьявол лично заинтересован в том, чтобы погубить нашу бессмертную душу. Моя душа интересует дьявола ничуть не больше, чем тело Эльвиры — Дон Жуана.

Читатели и писатели

Интересы писателя и интересы читателя никогда не совпадают — разве что по удачному стечению обстоятельств.

Читатели могут изменять писателю сколько угодно, писатель же должен быть верен читателю всегда.

Читать — значить переводить, ибо не бывает на свете двух людей, у которых бы совпадал жизненный опыт. Плохой читатель сродни плохому переводчику: он воспринимает буквально то, что следовало понимать фигурально, и наоборот.

Некоторые книги незаслуженно забываются, но нет ни одной, которую бы незаслуженно помнили.

В каждом «самобытном» гении, будь то художник или ученый, есть какая-то тайна — как у азартного игрока или у медиума.

Когда рецензент называет книгу «искренней», сразу же ясно, что книга: а) неискренняя, б) плохо написана.

Отец стихотворения — поэт; мать — язык.

Нет ничего хуже плохого стихотворения, которое задумывалось как великое.

В качестве читателей мы иногда напоминаем тех мальчишек, что подрисовывают усы девицам на рекламных изображениях.

Книга обладает безусловной литературной ценностью, если каждый раз ее можно прочесть по-разному.

В новом писателе мы замечаем либо только одни достоинства, либо только одни недостатки, и даже если видим и то, и другое, увязать их между собой не в состоянии.

Когда перед нами маститый автор, наслаждаться его достоинствами можно, лишь терпимо относясь к его недостаткам.

Известный писатель — это не только поэт или прозаик, но и действующее лицо в нашей биографии.

Поэт не может читать другого поэта, прозаик — другого прозаика, не сравнивая себя с ним.

В литературе пошлость предпочтительнее ничтожности, ведь даже самый дешевый портвейн лучше воды из-под крана.

Хороший вкус — это скорее вопрос выбора, чем запрета; даже когда хороший вкус вынужден запрещать, он делает это с сожалением, а не с удовольствием.

Удовольствие никак нельзя считать непогрешимым критическим принципом, и в то же время принцип этот наименее уязвим.

Когда читаешь заумную критику, цитаты оказываются более нужными, чем рассуждения.

К взглядам писателя на литературу следует прислушиваться с большой осмотрительностью.

Когда кто-то (в возрасте от двадцати до сорока) заявляет: «Я знаю, что мне нравится», в действительности он хочет сказать: «Своего мнения у меня нет, я придерживаюсь мнения своей культурной среды».

Если вы не уверены в своем вкусе, знайте: он у вас есть.

Причину того, что хороших критиков обычно меньше, чем хороших поэтов или прозаиков, следует искать в нашей эгоистической природе.

«Не будь побежден злом, но побеждай зло добром…»[28]. Для жизни это химера, для искусства — аксиома.

Нет необходимости нападать на плохое искусство — оно погибнет и так.

Плохую книгу невозможно рецензировать, не рисуясь.

Строго говоря, автор хорошей книги должен оставаться анонимом, ибо мы восхищаемся не им, а его искусством.

Подобно тому, как хороший человек, совершив хороший поступок, немедленно о нем забывает, хороший писатель забывает о книге, которую только что написал.

Если писатель и вспоминает о своей книге, то в голову ему приходят скорее ее минусы, чем плюсы. Слава часто делает писателя тщеславным, но редко — гордецом.

Когда преуспевающий автор анализирует причину своего успеха, он обычно недооценивает свой талант и переоценивает мастерство.

Когда какой-нибудь болван говорит мне, что ему понравилось мое стихотворение, я чувствую себя так, словно залез к нему в карман.

Чтобы свести все поэтические ошибки до минимума, наш внутренний цензор должен состоять из сентиментального подростка — единственного ребенка в семье, домашней хозяйки, логика, монаха, непочтительного фигляра и, может даже, из всеми ненавистного и всех ненавидящего солдафона, который считает поэзию «дребеденью».

Большинство писателей… страдают «расстройством» искренности подобно тому, как все люди на свете страдают расстройством желудка. Средство в обоих случаях очень простое: во втором необходимо сменить диету, в первом — общество.

У каждого писателя есть несколько тем, которых он, в силу своего характера и особенностей своего дарования, касаться не должен.

Цельность писателя страдает гораздо больше, когда его упрекают в отсутствии гражданской совести и религиозного чувства, чем в корыстолюбии. Ведь легче снести упреки коммивояжера, чем епископа.

Некоторые писатели путают подлинность, к которой все они должны стремиться, с оригинальностью, которая нисколько не должна их заботить.

Если перед нами по-настоящему крупный писатель, то после его смерти все его книги будут представлять единое целое.