Уильям Тенн - Миры Уильяма Тенна - Том 01

• Название: Миры Уильяма Тенна - Том 01
• Автор: Уильям Тенн
• Издательство: Полярис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-88132-302-1

В ПЕРВЫЙ ТОМ ДВУХТОМНИКА УИЛЬЯМА ТЕННА ПОЛНОСТЬЮ ВОШЛИ АВТОРСКИЕ СБОРНИКИ РАССКАЗОВ«ИЗ ВСЕХ ВОЗМОЖНЫХ МИРОВ»И«ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ АСПЕКТ», А ТАКЖЕ НЕСКОЛЬКО РАССКАЗОВ ИЗ СБОРНИКА«ДЕРЕВЯННАЯ ЗВЕЗДА».

В НАЧАЛЕ ТОМА ПРИВЕДЕНЫ ВЫДЕРЖКИ ИЗ ИНТЕРВЬЮ АВТОРА С ДОПОЛНЕНИЯМИ ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ НА ОБЛОЖКЕМ. УЭЛАНА.

---

УИЛЬЯМ ТЕНН - О СЕБЕ И ДРУГИХ

Теин Уильям — псевдоним американского писателя и ученого Филипа Клааса (род. 8.11.1919). В научную фантастику вошел в 1946 году рассказом «Александр-наживка» и вскоре стал одним из немногих по-настоящему смешных юмористов в НФ, более серьезным, чем Фредерик Браун, и менее самовлюбленным, чем Роберт Шекли. С начала 50-х постоянно публиковался в журнале «Galaxy». Его рассказы составили шесть авторских сборников; кроме них он создал роман «О людях и чудовищах» и повесть «Лампа для Медузы». С 1968-го почти полностью отошел от литературы, посвятив себя преподавательской деятельности.

По материалам «Энциклопедии научной фантастики»

Дж.Клюта и П. Николса

Рассказывает Уильям Тенн:

Мой брат говорит обо мне: «У него нет ни степени доктора, ни степени магистра, ни степени бакалавра. Зато у него есть диплом об окончании средней школы и документ о безупречном прохождении военной службы». Он не прав. Я так и не кончил средней школы. Мне не дали диплома, потому что я прогуливал каждый урок физкультуры. Но в колледж меня все же приняли, и я целый год учился на инженера-химика, прежде чем понял, что это не для меня. Но мой отец хотел, чтобы я стал инженером, а я был послушным сыном. У нас в семье была традиция: сына учили на раввина, когда он хотел быть жестянщиком, и своему сыну он в отместку прочил карьеру инженера, когда тот хотел быть раввином. Так и шло: раввины-неудачники, жестянщики-неудачники, раввины-неудачники. К счастью, у меня сына нет!

В колледже я стал убежденным марксистом. Это тянулось до самого университета. Там я посещал самые разные курсы. Я потом много раз жалел, что не получил диплома хоть по какой-нибудь специальности, хотя вынесенная мной из института широкая эрудиция не раз меня выручала. Это идеальное образование для писателя, но для человека — сущий ад. Чтобы жить в обществе, надо в него вписываться, а всякий, кто утверждает иначе — просто садист. К тому времени я уже прочел уйму фантастических рассказов и начал писать свои. Один, помню, начинался так: «Пятнадцать минут назад я помер»...

...К тому времени когда я окончил службу в армии, во мне развилось глубокое презрение к коммерческой литературе. Фэрнсуорту Райту, редактору «Weird Tales», понравились некоторые из рассказов, которые я ему посылал, и он попросил меня встретиться с ним.

Это был человек, почти разбитый параличом, он говорил со мной полдня, расспрашивал, кто я и откуда, но дал только один совет: «Я не могу сказать вам, как надо писать; продолжайте, и вас опубликуют». И все. И еще он сказал: «Никому не позволяйте остановить вас».

С августа 1945-го до того момента, когда я продал свой первый рассказ (а было это не то в ноябре, не то в декабре), я написал два десятка рассказов. Я прикинул, что если не стану тратить слишком много времени на еду и умывание, то успею выспаться и у меня останется час на то, чтобы посидеть за машинкой. В те дни я писал больше, чем когда бы то ни было — любовные истории, детективы, вестерны, обзоры и фантастику. Я хотел продать хоть что-нибудь. Каждый рассказ я подписывал новым псевдонимом, и тот, который наконец приняли, был подписан «Уильям Тенн»...

А в 1966-м мне предложили место преподавателя в Пенсильванском университете. Мне, честно говоря, больше всего хотелось уехать из Нью-Йорка и избавиться от ощущения, что я обязан писать. К моему изумлению, мне понравилось преподавать. А студентам понравился я. Так и получилось, что университет счел меня подарком судьбы — что меня просто потрясло — и предложил должность профессора...

Я никогда не хотел стать ученым — и всегда принимал за данность, что буду писателем. Разумеется, я буду заниматься чем-то еще, но как можно жить, если ты не можешь писать? В молодости я решил для себя, что, прежде чем умереть, напишу что-нибудь сравнимое по масштабу с «Волшебной горой» Томаса Манна. Ничего сравнимого я так и не написал, но в этой книге меня завораживало то же, что и в научной фантастике: попытка дать ответы на глобальные вопросы человеческих судеб.

Во всей научной фантастике есть только одна наука — история. Даже если мы пишем о физике, мы пишем или об истории физики, или о ее будущем, то есть экстраполяции истории. Невозможно стать фантастом, не изучив глубоко историю, потому что история — это наука о человечестве...

Я начал жизнь марксистом, а завершаю ее верующим...

Я постоянно сталкиваюсь с людьми, которым нравится мое творчество, и это радует меня: это те люди, для которых я пишу. Недавно на конвенции молодая женщина заметила, что ей нравятся мои книги и книги Олафа Стэплдона — в одной фразе. Я едва не расцеловал ее. Это большой комплимент, когда тебя любят почитатели Стэплдона... И если я писал для таких людей — черт, оно того стоило.

Через двадцать восемь лет Уильям Тенн вернулся в научную фантастику. В будущем году должны выйти в свет две его новые книги.

По материалам журнала «Локус»

ИЗ ВСЕХ ВОЗМОЖНЫХ МИРОВ...

Разгневанные мертвецы

Я стоял перед воротами Свалки и ощущал, как мой желудок медленно сводят болезненные спазмы — такие же, как в тот день, когда на моих глазах всю эскадру землян — с экипажами почти в двадцать тысяч человек — разнесло на кусочки во время Второй битвы за Сатурн более одиннадцати лет назад. Но тогда я видел на экране обломки кораблей и мысленно слышал вопли погибающих; тогда вид похожих на коробки эотийских звездолетов, рыскающих среди дрейфующих в пустоте жутких ошметков, заставил меня покрыться ледяным потом, который обволок лицо и шею.

Сейчас же я видел лишь большое, ничем не примечательное здание, очень похожее на сотни других предприятий в промышленных пригородах Старого Чикаго, очередную фабрику, окруженную забором с запертыми воротами и обширными испытательными площадками — Свалку. И все же пот на коже был еще холоднее, а спазмы в желудке резче, чем во время любой из тех бесчисленных и жестоких битв, породивших это место.

А все это очень даже понятно, сказал я себе. То, что я испытываю, есть ведьма-прапрабабушка всех страхов, самое глубинное отрицание, на какое только способна моя плоть. Понятно-то оно понятно, да только от этого понимания не легче. Я никак не мог себя заставить подойти к охраннику у ворот.

Я уже почти взял себя в руки, но тут заметил возле ограды огромный квадратный и слегка пованивающий ящик с бросающейся в глаза разноцветной надписью на стенке:

МУСОР - ЭТО БОГАТСТВО БРОСАЙТЕ ВЕСЬ МУСОР СЮДА помните.

ВСЕ ИЗНОШЕННОЕ МОЖНО ВОССТАНОВИТЬ ВСЕ ИСКАЛЕЧЕННОЕ МОЖНО УТИЛИЗИРОВАТЬ ВСЕ ИСПОЛЬЗОВАННОЕ МОЖНО ИСПОЛЬЗОВАТЬ СНОВА

БРОСАЙТЕ ВЕСЬ МУСОР СЮДА

Полиция утилизации

Я видел эти квадратные, разделенные на отсеки ящики с такими же надписями в каждой казарме, каждом госпитале и рекреационном центре от Земли до пояса астероидов. Но здесь, возле Свалки, он смотрелся совсем иначе, а надпись приобретала другой смысл. Интересно, висят ли у них внутри другие плакаты, покороче? Да вы сами их видели: «Нам нужны все наши ресурсы для победы» и «МУСОР — НАШ КРУПНЕЙШИЙ ПРИРОДНЫЙ РЕСУРС». Лишь простодушный болван украсил бы подобными плакатами стены именно этого здания.

Все искалеченное можно утилизировать... Я напряг правую руку, обтянутую синей тканью комбинезона. Она казалась частью моего тела и всегда будет такой казаться. А через пару лет, если я проживу так долго, тонкий белый шрам, опоясывающий локтевой сустав, станет и вовсе незаметен. Конечно. Все искалеченное можно утилизировать. Все, кроме одного. Самого главного.

И мне еще меньше захотелось входить.

Тут я и заметил того парня. С Аризонской базы.

Он стоял перед будкой охранника, оцепенев, как и я. На его форменной фуражке сияла золотом новенькая буква Y с точкой в центре: эмблема командира «рогатки». Вчера на инструктаже этой фуражки у него не было, и это означало лишь одно: назначение произошло только сегодня. Выглядел он очень молодым и очень испуганным.

Я запомнил его еще на инструктаже. Когда нас попросили задавать вопросы, он робко поднял руку, а когда ему дали слово, пару раз облизнул губы и наконец выпалил:

— Извините, сэр, но они... они не очень скверно пахнут?

Грянул дружный хохот, тот визгливо-лающий хохот, который издают люди, весь день пребывавшие на грани истерики и чертовски обрадованные тем, что кто-то наконец выдал нечто такое, что можно назвать смешным.