Владимир Михайлов - СОВЕТСКАЯ ФАНТАСТИКА 80-х годов (антология)

• Название: СОВЕТСКАЯ ФАНТАСТИКА 80-х годов (антология)
• Автор: Владимир Михайлов
• Издательство: Дружба народов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1994
• ISBN: 5-285-00163-3

Фантастика 80-х по-прежнему актуальна, несмотря на то, что для этой литературы десятилетия — уже история. И все же ее надо читать, хотя бы для того, чтобы лучше понять себя вчерашних. Об этом повести А. Щербакова «Сдвиг», С. Снегова «Право на поиск», С. Гансовского «...И медные трубы», рассказы Б. Штерна «Чья планета?», М. Веллера «Кошелек», словом все, что представлено в издании.

---

С физиологической стороны эксперимент проходил нормально, никаких нарушений функций организма не наблюдалось. Единственное исключение составляет своеобразное „заклинивание" на фразе „Благодарю вас, ваше величество"; его можно объяснить тем, что в этот момент подсознание Ольсена было парализовано сильным чувством страха перед непредвиденными последствиями его действий в ходе путешествия.

Ольсен вполне здоров, но нервные перегрузки привели к переутомлению, и он нуждается в отдыхе.

6. Результаты и выводы

Описание путешествия прилагается. Оно состоит из двух частей: а) беседы с Генрихом IV, записанной на кинопленку; б) краткого рассказа хрононавта о событиях, предшествовавших беседе и последовавших за ней. Согласно его заявлению эти эпизоды не удалось запечатлеть на пленку из-за ее плохого качества. Вопрос нуждается в дополнительном изучении.

Оценивая итоги эксперимента, можно считать его удавшимся лишь частично. Ольсен, пользуясь привычным языком, привез дополнительную информацию к психологическому портрету одного из видных исторических персонажей. Дело специалистов — определить меру ее полезности.

Вместе с тем, просматривая кинозапись беседы Ольсена с Генрихом IV, нетрудно заметить, что хрононавт не стремился извлечь из ситуации максимум сведений, которые позволили бы обновить наши представления об исследуемой эпохе. В манере его действий преобладает авантюрный элемент. Весьма вероятно, здесь сказались просчеты в подготовке хрононавта, недостаточная мера его погружения в среду. Но нельзя исключать и того, что мы столкнулись с невидимым порогом объективизации: личность не способна раздвоиться настолько, чтобы вторая, искусственная ее ипостась уравнялась с первой, естественной. Так ли это — могут показать лишь повторные опыты. Следующие этапы поиска должны быть, очевидно, связаны с групповым анализом прошлого, при котором один из путешественников во Времени полностью погружался бы в среду, беря на себя роль исторического персонажа, а другой вел с ним диалог от имени будущего.

Таким образом, итоги эксперимента позволяют считать гено-гипнотизм перспективным направлением исследования прошлого.

Анализ доставленного Ольсеном текста выявляет серьезную передержку. Мы имеем в виду заявление Генриха, будто некий посланец XXX столетия предупредил его о покушении Равальяка. Само собой разумеется, что это — плод фантазии хрононавта. И не может быть никаких сомнений, что выдумка понадобилась ему, чтобы отвести подозрения от самого себя. Иначе говоря, переживая в сознании эпизод убийства, он пытался ему помешать.

Представляется, что этот факт должен быть со всей ' серьезностью принят во внимание при решении вопроса о реализации проекта „Хронолет". (Мы говорим о психологической стороне дела, не затрагивая других аспектов — технической осуществимости, издержек и т.д.) Он свидетельствует, что современный человек по самой своей натуре, образу мышления и нравственному укладу не в состоянии удержаться от вмешательства в исторический процесс, невзирая на опасность вызвать лавинообразные изменения, угрожающие его собственной жизни и благополучию.

Конечно, можно возразить, что нельзя судить по одному человеку обо всем человечестве. Это справедливо. Вероятно, можно найти людей, и немало, которые не дрогнут в экстремальных обстоятельствах, сумеют воздержаться от вмешательства, когда на их глазах будут сжигать Орлеанскую деву-, Джордано Бруно или Сервета, отсекать голову Пугачеву или Робеспьеру Но мы сомневаемся, что люди этого сорта достойны представлять будущее в прошлом.

Таким образом, если даже создание Машины времени для исследования прошлого осуществимо, это направление следует навсегда закрыть, как закрыты ныне любые опыты, угрожающие физическому, психическому и моральному здоровью личности.

 Гринвуд, Лефер, Кирога, Малинин.

20 июня 2456 года

* * *

Малинин и Ольсен лениво перекидывались словами, сидя в шезлонгах на пляже. Отдыхающих в этот час почти не было. Солнце грело милосердно, море едва шевелилось.

— Немного пришли в себя, Ивар? — спросил Малинин.

— Угу.

—  Честно говоря, вы перенесли это спокойней, чем я ожидал.

— Подсознательно я до конца сомневался в реальности путешествия. Подумайте сами, если б вы действительно прокатились в гости, скажем, к Петру Первому, разве такая прогулка не показалась бы потом сном?

— Похоже, так.

— А вообще я считаю, что нельзя строить эксперимент на самообмане.

Это было ясно уже после опыта с Кирогой. Я говорил тогда Гринвуду. Но вы же его знаете, упрям как осел.

— Честно говоря, до сих пор не могу ему простить затею с лютней.

Они помолчали.

— Кстати, о лютне,— сказал Малинин.— Во всей этой истории для меня остался неясным один вопрос: где вы научились играть на ней? Насколько я знаю, и слухом-то вы никогда не отличались.

  Ольсен задумался, перебирая руками теплый песок.

— Где я научился играть на лютне? — переспросил он — Если бы я знал...

Александр Щербаков СДВИГ Повесть

1

Спринглторп, еще не совсем проснувшись, уже знал, отчего просыпается. Оттого, что сотрясся дом. Сотрясся как-то особенно противно, не целиком, а отдельно пол, чуть позже и вразнобой — стены, потом — потолок, а в промежутке и он сам, Спринглторп. Сотрясение уже кончилось, только что-то судорожно постукивало в шкафу. Эльзин сервиз. Эльзу схоронили вчера. Он один, совсем, совсем один. В доме никого. Пусто и безжизненно. Холодно. И в нем самом тоже пусто, безжизненно и холодно. Он на три четверти мертв. Он никому не говорил — просто некому было сказать,— но когда вчера утром он открыл шкаф, чтобы найти чистую рубашку... Чистые рубашки всегда давала ему Эльза. Жесткие пласты, еще горячие от утюга... Он открыл шкаф, увидел немые стопки белья, потрогал и ощутил сырой холод. Эльза умерла. И он тоже мертв. На три четверти мертв...

Вновь накатился гром, вновь сотрясся пол.

Спринглторп лежал не шевелясь, с закрытыми глазами и видел, как по дороге мимо дома прокатывается, сотрясая все вокруг, стотонный рудовоз — обросший грязью горбатый ящер, лишенный чувств и разумения. Сейчас запнутся на миг его трехметровые колеса, и он с натугой полезет на подъем.

Как же так? как же все это вышло?

Всю жизнь, изо дня в день не щадить себя, не знать отдыха и срока, работать, работать. Ради чего? Чтобы по щепочке, по песчинке собрать дом, средоточие бытия. Добиться, воздвигнуть, посадить вокруг дома полтора десятка яблонь, три груши, пять слив, надеяться, что когда-нибудь окунешься в невероятное чудо цветения. И вместо этого бессильно смотреть, как все это вянет, корчится, рассыпается в прах и безответно гибнет. Гибнет в маслянистом чаду тысячесильных дизелей, внезапно заполонивших тихий Даблфорд. Руда! Руда! Руда! Миллионы лет она мирно спала, и вот доковырялись до нее, все вокруг разворошили, взломали, испоганили и — во имя чего, во имя чего?—запятнали кровью. Кровью! Бедный Джонни, бедный мальчик. Эта спеленатая в гробу кукла — неужели это был ты? Плоть от плоти, душа от души? Эльза просила: «Уедем отсюда, уедем!» И сама понимала: это невозможно! Четыре года до пенсии! Где и кому он нужен, что будут значить их жалкие сбережения в чужом краю, среди чужих людей? Они остались, двое стариков, сажали цветы на холмике, согласились получать чеки, где в графе «Основание для выплаты» было написано: «Статья 43. Премии и компенсации». Компенсации за то, что гигантское колесо перемешало человека и мотоцикл. Премии за то, что против этого никто не возразил, не взвыл зверем, не преградил дорогу грузным грязным чудовищам, волокущим, волокущим, волокущим руду, руду, руду!

Изо дня в день видеть их, слышать их, трястись от их поступи, думать: может быть, этот, именно этот и есть убийца Джонни, клокочущий кипящим маслом, брызжущий сизой липучей глиной,— вот чего не выдержала Эльза, вот чего она не-вынесла. И ушла.

Теперь он один, совсем, совсем один. С этой никому не нужной пенсией, не нужными чеками «Премии и компенсации», остатками дома и сада, со старческим приварком по никому не нужному стройнадзору на сооружении никому не нужного университета. Университет в этом краю стариков, в краю семей, догорающих под рев рудовозов! Они там, в округе, сошли с ума! Прожектёры! Бредовый прожект, бредовые деньги, и он сам во всем им под стать — старик, мечущийся в тяжелом сне от перемежающейся убийственной тряски, тряски...

Тряски.

Тряски.

Никто не едет по дороге, стынет ноябрьская ночная тьма, а дом мелко-мелко трясется. Безостановочно. Что такое?

Спринглторп коснулся рукой стены и почувствовал дрожь. Нащупал в темноте шнурок выключателя и дернул. Выключатель щелкнул, но свет не зажегся. Спринглторп сел на постели, опустил ноги на пол. Пол дрожал так же, как и стены. За стеной что-то протяжно зашуршало и осело. Дом! Рушится! Землетрясе...