Константин Циолковский - Советская фантастика 20—40-х годов (сборник)

• Название: Советская фантастика 20—40-х годов (сборник)
• Автор: Константин Циолковский
• Издательство: Правда
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1987

В предлагаемый вниманию читателей сборник вошли фантастические произведения К. Циолковского, В. Итина, А. Платонова, А. Грина, Л. Леонова и Вс. Иванова, созданные в 20—40-е годы XX столетия, в исторической ситуации, характеризовавшейся началом коренных социально-экономических преобразований в нашей стране, борьбой за нового человека, за свободу и независимость в битве с фашизмом в годы Великой Отечественной войны.

---

«Сознание победит и уничтожит пол и будет центром человека и человечества. И перед этим интеллектуальным переворотом мы сейчас живем и к нему готовимся», — писал он в 1920 году в статье «Культура пролетариата». А. Платонов искренне верил, что благодаря науке люди «легко и быстро» завоюют себе бессмертие и добьются прогресса цивилизации.

Еще не сформировавшиеся, излишне наивные взгляды писателя в первые годы литературной работы и нашли отражение в «фантазиях», которые он считал лучшим способом рассказывать о пути в «царство разума». В этом смысле не случайно появление в 1923 году «Рассказа о многих интересных вещах», напечатанного в нескольких номерах воронежской газеты для крестьян «Наша газета». Интересно, что рассказ посвящен, в отличие от «Сатаны мысли», реальному трудовому опыту, конкретным делам, в которых принимал участие сам автор: руководил строительством электростанций на селе. То есть речь идет уже о более «реальном Вогулове», о том, что А. Платонов пытается осмыслить суть и направление революционных преобразований в стране. Он совершенно справедливо полагает, что фантастика является хорошим средством поразмышлять о грядущем, состоящем из «многих интересных вещей». Писатель задумывает фантастическую трилогию — размышление о будущем в настоящем и осуществляет замысел.

В рассказ «Сатана мысли» он вносит некоторые уточнения и изменения, меняет название на «Потомки Солнца». В 1926 году в N5 12 журнала «Всемирный следопыт» публикуется рассказ А. Платонова «Лунная бомба», повествующий о полете на Луну космического корабля, управляемого человеком сугубо техническим, лишенным всякой социальной окраски. И автор как бы стремится показать, с одной стороны, возможность, а с другой стороны — малоэффективность «чистого» эксперимента подобного масштаба. Петр Крейцкопф, своеобразный «космический Вогулов», стремясь достигнуть конечного результата прогресса, еще более удаляется от человечества в нравственном отношении. Так автор ставит под сомнение свою прежнюю мысль. Потребовалось несколько лет, чтобы у Платонова начал утверждаться правильный взгляд на роль науки в жизни человека, в его преобразовательной деятельности. Результатом размышлений в известной мере стала повесть «Эфирный тракт», замкнувшая фантастическую трилогию.

Все главные герои фантастической трилогии — своеобразная цепочка зеленеющих всходов поколения «мирового будущего». И если Вогулов еще весьма абстрактен как человек, как личность, то Егор Кирпичников в «Эфирном тракте» уже вполне современник писателя, живое воплощение его юношеской мечты о строителе грядущего чуда. Правда, Егор трагически погибает: среди энтузиастов науки такое всегда случалось и будет случаться, но смерть его, в отличие, скажем, от смерти героя «Лунной бомбы» Крейцкопфа, — во имя жизни других. Поэтому и «вечная слава» ему и таким, как он.

В фантастике А. Платонова просматривается вполне определенная философия. Разумеется, она не без утопии. Революционно — романтическая страсть писателя, как и всего молодого поколения того времени, нашла в ней свое отражение. В то же время обращение к истории, к живым людям, их труду, заботам, житейским и сердечным тайнам, пусть даже с моментами более желаемого, нежели действительного, с вымыслом, фантастикой со всей очевидностью подтверждало, что А. Платонов все увереннее опирался в своем творчестве на реалистическую основу. Фантастика становилась действенным инструментом для изучения, врачевания и совершенствования внутреннего мира современников. И в этом смысле А. Платонов всегда оставался неисправимым романтиком, несмотря на хитросплетения судьбы своей и своих героев.

В одном из писем двадцатых годов о повести «Эфирный тракт» и ее главном герое писатель замечал: «Прежде всего Кирпичников — это не я. И вот почему. Мои идеалы однообразны и постоянны. Я не буду литератором, если буду излагать свои неизменные идеи. Меня не станут читать».

В то же время, как и его герой, Платонов учительствовал, затем как специалист строил электростанции в Воронежской губернии, занимался проблемами использования электроэнергии, в народном хозяйстве. Жену А. Платонова, как и жену отца героя, звали Марией. Как и Кирпичников, писатель посылал ей нежные письма: «Жизнь тяжелее, чем можно выдумать, теплая крошка моя. Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и проза. Но мне кажется — настоящее искусство, настоящая мысль только и могут рождаться в таком захолустье…» Достаточно взять любое произведение А. Платонова, чтобы убедиться: «путешествие» по жизни — его любимый литературный прием.

Многие свои повести и рассказы А. Платонов посвятил пахарям, машинистам, изобретателям-самоучкам, народным умельцам. Рассказ «Потомки Солнца» — не исключение. Но ведь и сам автор был в роли каждого из них, сменил не одну профессию, познавая жизнь. Да и некоторые критические статьи он подписывал именами своих же героев: А. Вогулов, Н. Вермо, Ф. Человеков, А. Фирсов. Иногда ставил, правда, настоящую фамилию — А. Климентов. Все это указывает на автобиографичность его произведений.

Создавая мир своих героев, всматриваясь в него, Платонов строго и до жестокости самокритично изучал самого себя и при этом был невероятно скромен и добр. Ему страстно хотелось, чтобы они походили на него, а он — на них. Здесь-то, наверное, и кроется причина его упорного стремления к реальной мечте, к созданию фантастических, но глубоко жизненных ситуаций. Невозможно представить себе начавшуюся под руководством Вогулова «перестройку земного шара», не принимая во внимание дух и пафос первых лет Советской власти, желание людей с энтузиазмом строить «наш, новый мир».

Фантастика А. Платонова тесно связана, сплетена с конкретными историческими событиями и явлениями, идет с ними не только в ногу, но и рассматривает возможные повороты судьбы народа и страны, прогнозирует. Думается, не лишним будет сказать, что оригинальное исследование «души народной» А. Платонова не всегда находило достаточное понимание. Например, критик А. Гурвич писал в № 10 журнала «Красная новь» в 1937 году: «Платонов испытывает непреоборимую потребность говорить о тех и за тех, кто слаб и нем. Беспомощность обладает для него огромной притягательной силой. Его неизменно влечет к обездоленным, брошенным людям. Потребность проливать слезы над чужим горем у Платонова настолько сильна и ненасытна, что он неутомимо и изощренно вызывает в своем воображении самые мрачные картины, самые жалостливые положения. В этом отношении, подгоняемая болезненным воображением, фантазия художника не знала и не хочет знать никаких ограничений».

Непонимание критиком писательского поиска, сокровенных тайн человеческой души, их поэтичность даже в предельно обнаженной реальности, его бесчувственность вызвали у А. Платонова вполне справедливые возражения:

«…Вздор также, несомненно, поддается обдумыванию и планированию. Беря, например, произведение, написанное 9—10 лет тому назад, и, сравнивая его, скажем, с рассказом «Бессмертие» или «Фро», написанными полтора года назад, Гурвич заявляет, что принципиально все эти произведения одно и то же. Это все равно, что сказать — всякое вещество состоит из водорода: вопрос «ясен», но зато при таком «решении» из мысли и чувства человека мгновенно исчезает вся живая природа, остается лишь некий невидимый газ, почти ничто… Механика сравнения несравнимого проста и глупа».

Нынешним читателям А. Платонова обидные сетования некоторых его современников — критиков могут представиться не вполне искренними, даже надуманными, субъективными. Но одновременно с ними на литературных диспутах и творческих встречах говорилось немало теплых и даже восторженных слов о творчестве А. Платонова.

Прочитав, например, фантастический роман «Чевенгур» о хождении по обновляющейся России Саши Дванова и Копенкина для выяснения, как осуществляется мечта человечества о справедливом обществе, А. М. Горький заметил: «Человек вы талантливый, это бесспорно, бесспорно и то, что вы обладаете очень своеобразным языком… Вы счастливее нас!.. Но надо подумать, надо сделать так, чтобы счастье вдохновляло человека сильнее, чем… нужда и необходимость».

Заметим, что это было сказано в сентябре 1929 года.

При обсуждении замечательных рассказов А. Платонова «В прекрасном и яростном мире» и «Ты кто?» в феврале 1941 года выступавшие говорили: «Платонов сейчас уже классик в смысле понимания, что такое рассказ».

Немного позже один из критиков не без пафоса, навеянного зарницами нежной души писателя, заглянул еще глубже в его таинства: «Если бы прозу Андрея Платонова пощупать пальцами, как материю, она наверняка оказалась бы мягкой. Она податлива, как живое горячее тело…»

В одном, пожалуй, чрезмерно пристрастные «ценители» таланта А. Платонова оказались правы. Фантазия художника действительно «не знала и не хочет знать никаких ограничений». Это было и тогда, когда «Россия тратилась на освещение пути всем народам, а. для себя в хатах света не держала». Да и хаты порой заменяли фантастически огромные выдолбленные тыквы, в которых жили, к примеру, герои повести «Ювенильное море» — богатые и бедные каждый по-своему, но нередко сказочно упрямые, искренние, одухотворенные люди.