Ефим Пермитин - Три поколения

• Название: Три поколения
• Автор: Ефим Пермитин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

Книга «Три поколения» — мой посильный вклад в дело воспитания нашей молодежи на героических примерах прошлого.

Познать молодежь — значит заглянуть в завтрашний день. Схватить главные черты ее характера в легендарные годы борьбы за советскую власть на Алтае, показать ее участие в горячую пору хозяйственного переустройства деревни и, наконец, в годы подъема целины — вот задачи, которые я ставил себе на протяжении трех последних десятилетий как рядовой советской литературы в ее славном, большом строю.

---

— Лежу я, значит, вчера на кушетке и читаю «Правду», а дверь в столовую полуоткрыта. В квартире тишина — вы с Ольгой в гастроном ушли. Только далеко на кухне Дарьюшка что-то в ступке толчет да с кошкой ссорится. И вдруг — вернулись Андрей с Неточкой из кино. Расположились на диване в столовой и негромко разговаривают меж собой. Смотрю, слушаю — про любовь! Интересно, думаю, как современная молодежь говорит об том, об чем мы в наше время никакого философского понятия не имели, а любили по старинке, без рассуждений. И слышу: «А скажи-ка мне, Андрей, как ты относишься к госпоже Бовари?» Чья же, думаю, это такая госпожа и почему советский комсомолец должен к ней относиться?.. А он, недолго думая: «Неважная, говорит, была особа Эмма, пустая…» Немка, думаю, раз Эмма. «А Манон Леско?» — наседает на него Неточка. Батюшки, думаю, и эту не знаю. Вот тебе и председатель райисполкома!.. Наверное, думаю, тоже иностранка… «Да что это ты, говорит, сегодня, Неточка, неужто на тебя так французский фильм подействовал?» — «А ты отвечай, раз тебя женщина спрашивает». И слышу, в голосе у ней струнка задрожала. «Красивая, обаятельная, говорит, даже в своем непостоянстве Манон, но в жены себе я бы не пожелал такую». Не дала она ему и мысли закончить. «Дурачок, говорит, ты мой, блаженненький, Андрюшенька!.. А ну, подвинься ко мне поближе!..» И такой у нее в голосе воркоток, такая искусительная завлекательность! Я даже сел на своей кушетке. Ну, думаю, и бес же ты в юбке! Да с каких же ты лет, негодяйка, всю эту науку прошла?.. А они заговорили, заговорили о чем-то шепотом — ничего не разобрал я. Только вдруг опять слышу Неточкин голос: «Так любишь, значит?» — «Люблю, отвечает, очень люблю!» — «Ну а коли любишь, так дай сейчас же, сию же минуту, дай честное слово, что никогда не упрекнешь ни в чем». Поднял Андрей вот так голову, смотрит на нее в упор и говорит: «Ну, этого я не могу сделать, Неточка, потому что, если дело принципиальное, тут я…» А она бровки свела, насупилась, как гроза, — и каблучком в пол: «Не смей так отвечать! Говори сейчас же: даю честное слово безо всякого там «ну»… Как ты не понимаешь, что это я закаляю характер, власть свою испытываю над слабым мужским полом. Приказываю: го-во-ри!» И снова, как коза, — топ ножкой! Сбледнел с лица Андрей — и снова вперекор: «Нет, этого я не скажу тебе! Хоть и очень люблю тебя, а не требуй такого от меня, если дорожишь… если…» Вскинулась она и убежала, заперлась в комнате. А он весь вечер проходил черней ночи. И не ужинал. Мать спросила: «Что с тобой, Андрюша?» Он не ответил и ушел к себе.

— Я говорила тебе, что ей бы, бесстыжей вертихвостке, только в куклы играть…

— Куклы-то они куклы, да тут что-то уж не куклами пахнет.

* * *

На вокзал приехали на трех машинах. Провожали друзья-однополчане Корнева — два, как братья, похожих друг на друга толстяка полковника с женами, Алексей Николаевич, бережно державший под руку вконец ослабевшую Ольгу Иннокентьевну, Неточна с двумя бесцветными, еще ярче оттенявшими и без того ослепительную ее красоту подругами по студии и отец, не отходивший от сына.

— Постарайся хотя бы в районный центр к деду… А может быть, знаешь, я все-таки позвоню, а? — непривычно робко спросил сына генерал.

— Нет, папа!.. Разреши уж с первых шагов мне… самому…

— Ну, хорошо, хорошо… — поспешно согласился отец, и мужественное его лицо как-то обиженно сморщилось.

Лицо матери было в слезах. За дни сборов Ольга Иннокентьевна заметно сдала. Пропала гордая ее осанка, живые золеные глаза утратили всегдашний блеск и, точно подернутые голубоватым пеплом, потухли, как угли в перегоревшем костре.

— Из Москвы в Сибирь… добровольно… — До самой последней минуты Ольга Иннокентьевна считала это непоправимой глупостью и приписывала все только слабости своего характера и потворству мужа.

Алексей Николаевич склонился к плечу генеральши и что-то говорил ей, но она только отрицательно качала головой и все смотрела на сына.

Минуты перед отъездом тянулись нестерпимо: разговор не клеился. В купе было тесно: решили выйти в коридор. Полковник извлек из огромной, словно чемодан, сумки своей супруги бутылку коньяку и нарезанный ломтиками лимон. Раздвинув серебряную походную стопку, он осторожно наполнил ее пахучей золотистой влагой и торжественно произнес:

— По русскому обычаю — посошок, а по-казачьи — стремянную!.. Иначе не будет удачи молодому агроному на целине. Твое здоровье, Андрей!..

Выпили все. Даже Неточка и ее подруги отхлебнули.

Подошли последние минуты. Ольга Иннокентьевна прижала голову сына к своей груди:

— Береги себя, Андрюшенька, и пиши с каждой большой станции, хотя бы открытки…

Алексей Николаевич повел ее к двери.

— Ни о чем не прошу, ни о чем не предупреждаю: все знаешь сам… — Поцеловав сына, генерал глуховато закашлялся и, ссутулясь, не оборачиваясь, пошел из вагона.

Неточка была непроницаема. Дома она сегодня и играла и пела больше, чем обычно, сейчас примолкла, но не смущенно, а с каким-то, как казалось Андрею, дерзким вызовом. К нему она подошла последней и молча протянула руку. Андрей напряженно ждал этого момента. Все эти дни ему хотелось подойти и грубо, прямо сказать ей все. Но он только крепче стискивал зубы, подавляя в себе это желание. И вот она протянула ему свою узкую руку. Андрей задержал ее тонкие пальцы, в упор взглянул на нее. Лицо Неточки оставалось непроницаемым, и он молча выпустил ее пальцы, даже не пожав их.

Вздох облегчения вырвался из груди Неточки, и она заспешила к выходу. Вот она открыла дверь в коридоре, еще миг он видел ее, и дверь закрылась.

Стало пусто. И эта пустота властно поселилась в его сердце.

Поезд тронулся. Поплыли перронные фонари. Андрей удержался от непреодолимого желания посмотреть на провожающих в окно.

— Ну, вот ты и поехал! — по привычке говорить вслух в минуты сильного волнения произнес Андрей.

В купе были люди, но Андрей не рассмотрел их как следует. Как тяжелобольного, его сейчас не интересовали никто и ничто, кроме болезни. Проводник внес постели, разобрал и заправил их. Андрей лег и закрыл глаза…

Что-то жгучее проползло под веками. Он отвернулся к стенке, проглотил подступившие слезы и лежал, прислушиваясь к мучительной боли в сердце. Чтобы как-то утишить эту боль, он, зло сцепив зубы, стал шептать: «Черт с тобой!.. Черт с тобой!»

Колеса, казалось, тоже мерно выстукивали: «Черт с тобой! Черт с тобой…»

Глава II

Начальник отдела кадров краевого управления сельского хозяйства, круглолицый здоровяк, молча поднялся из-за стола и, заложив руку за борт кителя, с минуту пристально рассматривал то диплом Андрея, то его самого. Наконец он заговорил приятным, мягким голосом:

— Специалисты с законченным высшим образованием сейчас вот как нужны, — и он ребром ладони провел по полной своей шее. — Вакантных мест главного агронома у нас, как говорится, воз и маленькая тележка: предоставим вам выбор из пяти точек.

Начальник подошел к карте и указал помеченные значками МТС.

— Вот эти точки. Запишите, подумайте и через час скажите… — Движением головы он дал понять, что разговор окончен.

Андрей выбрал самую большую по объему работ и самую отсталую в крае МТС — Войковскую, Маральерожского района. Директора в этой МТС менялись чуть ли не ежегодно. Когда-то неплохие колхозы после трехлетней засухи до крайности захудали. Агрономов на восемь крупных колхозов, обслуживаемых МТС, только три. Главным агрономом работал немолодой и неплохой практик. Недавно его сняли с этой должности за какую-то ошибку в агротехнике.

Все это Андрей узнал от своего деда, «неожиданно» появившегося в Барнауле. Андрей понял: Гордея Мироныча об этом телеграфно попросила мать. Дед настойчиво советовал внуку остановить свой выбор на расположенной в районном центре Маральерожской МТС («чтоб жить вместе»), но Андрей оставался непреклонен:

— Войковская сложней, крупней и хуже других. Значит, только туда. Разве ты не согласен со мной, товарищ председатель райисполкома? — ядовито спросил он деда.

Старик усмехнулся.

— Ну что ж, тебе видней, — сказал он и, гордый за внука, подумал: «Правильно решил!»

Стояла та золотая пора осени, которую по яркости красок, по нежнейшей голубизне утреннего неба да по кристаллической прозрачности воздуха, приближающего далекие хребты гор, можно сравнить только с весной.

Дорога в Войковскую МТС почти все время шла долиной порожистой, грозно ревущей на перекатах реки. Порой дорога перескакивала реку жиденьким деревянным мостом, порой оборванные концы ее соединял утлый паром, а иногда она взбегала на обрывистые бомы и оттуда снова ныряла в долину, петляя бок о бок с капризно изгибающейся, прозрачной до дна рекой. Долину река рассекала надвое. По обе стороны рыжая от сжатых хлебов и ометов свежей соломы, стиснутая далекими горами степь. Потом горы опять придвинулись ближе, степь кончилась, пошли увалы в светлых березовых перелесках.