Ефим Пермитин - Три поколения

• Название: Три поколения
• Автор: Ефим Пермитин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

Книга «Три поколения» — мой посильный вклад в дело воспитания нашей молодежи на героических примерах прошлого.

Познать молодежь — значит заглянуть в завтрашний день. Схватить главные черты ее характера в легендарные годы борьбы за советскую власть на Алтае, показать ее участие в горячую пору хозяйственного переустройства деревни и, наконец, в годы подъема целины — вот задачи, которые я ставил себе на протяжении трех последних десятилетий как рядовой советской литературы в ее славном, большом строю.

---

У открытых ворот рубленая, потемневшая от времени лавка. Никодим прочел вывеску:

«Торговля красным и бакалей,

А также и прочим

Аристарха Иваныча Гольцева».

Обитые железом двери лавки были заперты большим ржавым замком, а у единственного решетчатого окошечка часовой с шашкой наголо. На широком дворе — заседланные лошади. У отдельной, волнообразно изгрызенной коновязи — соловый конь офицера.

Никодиму очень хотелось зайти во двор, но он боялся часового. «Подожду до обеда, а там попробую», — и мальчик вприпрыжку побежал дальше.

У околицы деревни ему попался обоз из восьми подвод. На дровнях, в плетеных коробах, сидели раненые колчаковцы с забинтованными головами, с руками на перевязях.

«Жариковская работа!» — обрадовался Никодим.

Задняя подвода отстала от других. Никодим пропустил ее и, прихватившись веревочкой за перекладину дровнишек, сел на саночки. Подводы повернули к штабу. Мальчик вместе с ними въехал во двор.

Промерзшие мужики-подводчики и раненые колчаковцы пошли в дом. Никодим проскользнул в двери. В полутемной передней штаба было так накурено, что в облаках дыма люди маячили, как в густом тумане.

Никодим прижался в угол, снял рукавички, сунул их за пазуху и стал тереть руки.

«Ежели чего, скажу: «Погреться зашла с морозу…»

Из разговоров возчиков Никодим понял, что они уже второй раз вернулись.

— Проезду по дорогам нет… Куда ни сунься — партизаны…

«Андрей Иваныч орудует!» — ликовал Никодим.

По тону мужиков мальчик чувствовал, что они нисколько не огорчены, что, может быть, привирают даже немного, но ему было радостно, что партизаны всюду…

Дверь из штаба отворилась, и на пороге Никодим увидел румяного, усатого офицера, встреченного им на улице. Мужики и раненые колчаковцы поднялись, но офицер ласково замахал рукой.

— Сидите, сидите, братцы! — приятным голосом остановил он их.

Никодим тоже сел и плотно прижался в угол.

Из раскрытой двери широким потоком бил свет. Сизые слоистые облака табачного дыма колыхались, обволакивали фигуру офицера.

— Придется, братцы, — обращаясь и к раненым и к мужикам, заговорил офицер, — поездку отложить на денек. Завтра утром вахмистр Грызлов с полусотней и пулеметом очистит путь от разбойников.

Кровь прилила к лицу мальчика.

— Сам ты разбойник, котовья морда… — прошептал он.

— А теперь идите, братцы, и отдыхайте, до завтра… — все так же ласково закончил офицер. — Басаргин! — крикнул он совсем другим голосом.

Из соседней комнатушки открылась дверь, и на пороге появился огромный седобородый казак.

— Честь имею явиться, господин сотник! — точно с печки упав, выкрикнул он.

Никодим узнал в нем одного из карателей, приезжавших к ним на заимку, в которых он стрелял через окно.

— Привести пленных в кабинет к господину есаулу!

— Слушаюсь, господин сотник! — еще громче рявкнул Басаргин и шагнул в толпу раненых и подводчиков.

Никодиму очень хотелось остаться в передней штаба, но больше половины мужиков и колчаковцев вышли. Он поднялся из своего угла и шмыгнул к двери. На дворе уперся в саночки руками, разогнался, вскочил на сиденье и прокатился мимо часового.

«Пойду! Теперь пойду! — твердо решил он, но фраза офицера о пленных не выходила у него из головы. — Одним глазком взгляну…»

Никодим сел на саночки и начал переобувать валенки.

Басаргин подошел к часовому.

— А ну, Ганя, отопри клетку да выпусти птичек — сам господин есаул требует! — весело сказал казак часовому.

Подводчики, нагрузив сани ранеными, проехали. Часовой загремел ключами. Пронзительно заскрипела обитая железом дверь.

— Вых-ходи! — грубым голосом закричал казак Басаргин.

Из лавки первым вышел на улицу «адъютант» Ефрема Гаврилыча — связной Васька Жучок.

Он был без шапки, с иссеченным нагайкой, распухшим лицом. Левого глаза у него не было, а на месте его выпятилась застывшая, величиной с голубиное яйцо, какая-то багрово-черная накипь.

Ни нарядного кавалерийского полушубка с мраморной каракулевой выпушкой, ни офицерских ремней, ни сапог со шпорами. Одет Жучок был в какую-то бабью кацавейку и выкрашенные химическим карандашом, растоптанные валенки.

Следом за Жучком вышли еще три человека. Никодим с трудом узнал в них партизан первого и четвертого взводов. Ближним к нему был веселый силач Фрол Сизых, который всегда боролся с Бобошкой.

Пленные партизаны направились к штабу. Басаргин с, обнаженной шашкой и часовой пошли в двух шагах от них. Никодим побежал следом, но в воротах остановился.

Васька Жучок шел впереди и на ходу как-то странно размахивал необыкновенно короткими руками. Только теперь Никодим рассмотрел, что обе руки Васьки Жучка были отрублены по локоть и обмотаны каким-то грязным тряпьем.

— Сволочи! Белые гады! — точно вихрем подхваченный, пронзительно закричал Никодим и вскинул кулак над головой. — Васенька!.. Дядя Фрол! Держитесь! Миленькие, держитесь!.. Мы выручим… Завтра же выручим!..

Басаргин и часовой повернулись к воротам. Обернулись на ходу Жучок и Фрол Сизых, но ни Фрол, ни Васька не остановились, а Жучок даже ускорил шаг и почти побежал к штабу, еще сильнее размахивая своими страшными обрубками.

Охваченный яростью, Никодим ни о чем не думал в этот миг. И только когда остановившийся глуховатый Басаргин, по своему обыкновению тупо соображавший, повернулся в его сторону, мальчик почувствовал опасность, подхватил сарафан, сорвался с места и бросился вдоль улицы. Бежал он так быстро, что ветер свистел у него в ушах. Остановился только у околицы, заметив на перекрестке дорог фигуру часового. Бежать дальше было нельзя. Никодим сел на салазки. В грудь ему точно налили расплавленного свинца. Крутой взвоз, где он катался утром, был рядом. На реке слышались беспечные голоса ребят.

Вдруг в тихом морозном воздухе Никодим услышал тяжелый топот, повернулся к штабу и обмер: по улице с обнаженной шашкой бежал казак Басаргин и на бегу делал знаки шашкой часовому.

Никодим схватил санки и кинулся к взвозу.

«К ребятам!..»

Казак был уже у пушек, когда Никодим покатился под гору. Но только неудержимо мчась с крутика, Никодим понял, что просчитался: орава ребят поднималась в гору, и на безлюдной реке он очутился один.

«Срежут из винтовки», — пронеслось в мозгу Никодима.

Мальчик направил санки к руслу ручья, решив бежать к лыжам. Но голоса ребят замолкли, и Никодим почувствовал за спиной грозную тишину. Санки, теряя инерцию, остановились. Мальчик встал. С крутика мчался, упав на ребячьи санки, бородатый казак.

Никодим рванулся к руслу ручья, но глубокий снег остановил его, и он, набрав полные валенки снегу, пошел, озираясь на ходу, как настигаемый охотником олененок.

«Успею и шагом…»

И странно: страх перед Басаргиным пропал. Мысль работала отчетливо.

«Пройду до надува, разуюсь, валенки в руки — и бегом к лыжам. Меня снег выдержит — он загрузнет…»

До надува оставалось не более ста шагов. В длинном сарафане и шубейке идти по глубокому снегу было тяжело и жарко. Оглянувшись, Никодим увидел, что казак тоже поднялся с санок и шел его следом. Никодим побежал и на бегу стал снимать шубенку.

— Держи! Г-о-нча-ренко, держи! — услышал Никодим умоляющий голос Басаргина.

Мальчик повернул голову и увидел, что часовой, сбросив тулуп, успел забежать ему навстречу поперечной дорогой и стоял у пихты с винтовкой на изготовку.

Никодим вынул из-за пазухи широкий отцовский нож и, повернувшись, пошел на Басаргина. Седобородый великан стоял без шапки. Лицо его было потно и красно, точно исхлестанное веником. От головы, от спины шел пар.

С яра бежали ребятишки. На взвозе появился кавалерист. Никодим забросил нож далеко в снег. Воздух был так недвижен, что пар от казака поднимался прямым столбом, словно от тлеющего пня.

Глава LII

Басаргин наконец отдышался, подошел к мальчику и сорвал с головы его пуховый платок.

— Шагом марш! — скомандовал он.

Ребятишки оравой шли следом. Саночки Никодима одиноко стояли на снегу. Басаргин и их захватил с собой.

Мальчик шел, не поднимая головы. Он чувствовал, что из окон домов смотрят любопытные. Никакого страха не было в душе его, кроме жгучего чувства стыда и досады на самого себя, на нелепую свою горячность. Никодиму стыдно было перед отцом, храбрость и ловкость которого в разведке он ценил выше всего.

«Дурак! Влопался, как куренок во щи… — проклинал он себя. — А что, если сигануть через забор?»

Никодим косил глазами, но дворы кругом были полны народу.

«Сигану! Будь что будет!»

Он стал нацеливаться на забор большого двухэтажного дома у реки, но из двора этого дома вышли два колчаковца.