Михаил Герчик - Ветер рвет паутину

• Название: Ветер рвет паутину
• Автор: Михаил Герчик
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Детская проза
• Год: 1990

В глухом полесском углу, на хуторе Качай-Болото, свили себе гнездо бывшие предатели Петр Сачок и Гавриил Фокин — главари секты пятидесятников. В черную паутину сектантства попала мать пионера Саши Щербинина. Саша не может с этим мириться, но он почти бессилен: тяжелая болезнь приковала его к постели.

О том, как надежно в трудную минуту плечо друга, как свежий ветер нашей жизни рвет в клочья паутину мракобесия и изуверства, рассказывается в повести.

---

— Не хочу. Я сейчас учусь по проволоке ходить. И еще экскаватор. Куда уж мне выжиганием заниматься! — притворно вздохнул Венька.

— Это верно, — засмеялся Слава. — Тут, брат, терпение нужно, а у тебя его кот наплакал.

А Венька не унимался. Он рассказал мне обо всем классе, да так, что я, казалось, своими глазами видел, как Гриша Скворцов строит модель подводной лодки, которая под воду ушла, но назад не всплыла, как Лена Черноусик, когда 7-й «Б» перегнал наш отряд по сбору металлолома, притащила в школу два керогаза и новенький медный таз. В тазу бабушка варила варенье, его пришлось вернуть, и все об этом очень жалели — сколько уплыло прекрасного цветного металла. И Сенька Григорьев в тот день как бы побывал в нашей комнате, хотя увидел я его только через три дня. Но он точно таким и оказался, каким я представлял его по Венькиному рассказу, — толстым, лохматым и очень добродушным.

Ребята ушли только к вечеру. Экскаваторщик уже окончил работу, и машина его стояла в глубокой яме, мирно положив железную пасть на рыжую землю.

— Так ты и не побывал сегодня еще раз на экскаваторе, — задумчиво сказал я Веньке, глянув в окно.

— Ничего, побываю завтра, — весело тряхнул он огненно-рыжим чубом. — Экскаватор от меня не уйдёт. Понимаешь, я решил непременно научиться на нем работать. Непременно…

Ребята долго жали мне руки, и вскоре их шаги уже затихли в подъезде. Приподнявшись, я видел, как они остановились у парадного, а затем разошлись в разные стороны. Венька с Алешей пошли вместе.

Они ушли, а я снова остался один. Мне еще нужно было прочесть параграф из истории, но я решил это сделать попозже. Я закрыл глаза и представил себе всех, кто у меня был, — Веньку, и Генку, и Алешу, и Тому, и Славу. Я мысленно рассадил их на те места, где они сидели, а Веньку устроил рядом с кроватью, на подоконнике. Я вспомнил, как боялся этого дня — первого сентября, как вырвал из календаря листок, чтобы забыть о нем, и улыбнулся. Хороший день, ну просто замечательный день! И мне захотелось поблагодарить Леньку, который отпросился с работы и все это так здорово придумал. Но его не было дома. Тетя Таня сказала, что он ушел отрабатывать в ночную смену.

Пришла мама. С порога она внимательно посмотрела на меня и, кивнув на галстук, строго сказала:

— Это еще что такое?

— Пионерский галстук, — ответил я. — Видишь ли, мама, у меня праздник. — Я приподнялся и погладил галстук. — Сегодня первое сентября. И я стал пионером первого звена и учеником 7-го «А» класса. И ты только не проси — я галстук все равно не сниму. Никогда.

Мама прикусила губу, швырнула на диван сумку и вышла на кухню. А я гладил струящийся шелк Венькиного, вернее, теперь уже моего галстука, заботливо отглаженного сегодня утром, и на душе у меня было легко и спокойно.

Самое главное

Из медицинского института позвонили маме на фабрику и сказали, что вернулся профессор Сокольский. Он приедет к нам завтра в пять — в институт меня везти не нужно.

Назавтра мама не пошла на работу, ее отпустили. Она помыла пол, постелила свежую скатерть, сменила салфетки и занавески, и наша комната просто заблестела.

День тянулся медленно, как будто время остановилось. Я даже не мог открыть окна — по стеклам хлестал дождь. Это был осенний дождь, холодный и мелкий, и я думал, что тополю под ним сейчас, наверно, очень зябко и неуютно. Вон даже желтые листочки на ветвях появились. Раз, два, три, четыре… Пока еще немного. Но с каждым днем их будет все больше и больше, а однажды я проснусь, и тополь постучит мне в окно не мягкими и зелеными ладошками, а черными озябшими пальцами. И я не смогу погладить их, потому что за окном будет зима.

А в котловане по-прежнему шла работа. Экскаватор аккуратно укладывал в кузова самосвалов горы земли, и машины медленно выбирались из ямы по скользкой и липкой каше. Время от времени какой-нибудь самосвал застревал. Тогда шоферы выскакивали под дождь и вытаскивали его на буксире. И, мокрые, грязные, забирались назад в кабины.

На душе у меня было тревожно и как-то муторно. У мамы — тоже. Она сидела на диване и молча смотрела на меня. Но я был готов поспорить на что угодно, — она меня не видит. Какое-то шитье, кажется рубашка, лежало у нее на коленях, но она уже давно про него забыла.

О чем она думала? Конечно, о том же, о чем и я. Что вот приедет сейчас профессор, осмотрит меня, выслушает и молча покачает головой. И тогда уже не останется никаких надежд, что я когда-нибудь встану на ноги, буду бегать по двору, ходить с ребятами в походы, купаться в прохладной реке. И мама всю жизнь будет поправлять мне простыни и подавать еду. И в глубине души жалеть о том, что когда-то не вызвала ко мне врача, — может, тогда бы все было по-иному, — а только молилась, молилась… Я уверен, что она и теперь жалеет об этом, несмотря на то что была в институте только один раз, когда мы приехали: отнесла всякие медицинские справки и решила, что там обо мне забудут. Но там не забыли. И она, видно, рада этому, иначе чего бы осталась дома и так вздрагивала всякий раз, когда в подъезде хлопала дверь.

А может, он скажет совсем другое, этот профессор, который спасал от полиомиелита японских детей! Какой он? Наверно, старый и лысый. Профессора все старые и лысые. А еще бывают старые и седые. И носят очки с золотыми дужками. Когда они их снимают, на переносице остается выдавленное красное колечко. А пальцы у них длинные и холодные. Прикоснется — и тут же вздрагиваешь. Словно током дернет.

Да-а… А дождь все идет и идет. На черном блестящем тротуаре подпрыгивают высокие фонтанчики. А пузырей нет. Пузыри вскипают весной, когда дождь теплый и крупный. Земля в котловане раскисла, и самосвалы совсем выбиваются из сил. Мне их так жалко, что, кажется, если б мог, я выбежал бы сейчас и подталкивал их плечом, чтоб они быстрей выбирались на дорогу. А экскаватор ничего, ползает на своих гусеницах, и ему, наверно, все равно — идет дождь или светит солнце. Замечательная: машина, недаром Венька так мечтает научиться на ней работать!

А вдруг профессор Сокольский не приедет? Стоит ему тащиться в такую погоду! Даже если в машине, и то, пока вбежишь в подъезд, вымокнуть успеешь. Да и где это видано, чтобы профессора к больным домой ездили?

Раздается резкий звонок. Я вздрагиваю и смотрю на часы. Еще только два, это не профессор. Но кто же?

В комнату входит Венька. Он останавливается у порога, и тут же у его ног образуется лужица. На нем нет сухой нитки. Рыжие волосы слиплись и шапкой надвинулись на глаза, они кажутся черными.

— Тетя Нюра, дайте, пожалуйста, тряпку, я подотру, — жалобно сморщив нос, говорит он и звонко чихает. — Здравствуйте!

Мама подбежала к Веньке и начала стаскивать с него мокрую куртку.

— И как это ты в такой дождь решился, — сердито ворчит она. — Добрые люди по домам сидят, одному тебе покоя нет. Так ведь и воспаление легких схлопотать недолго.

Мама уже знакома с Венькой и считает его шалопутом и сорвиголовой. Она вообще недолюбливает моих товарищей: ведь это они принесли мне галстук, книги, рассказывают новые кинофильмы. Мама говорит, что за это бог не пошлет мне исцеления. Но ребят она не трогает: должно быть, подействовала угроза дяди Егора. Просто, застав их у нас, садится на диван и угрюмо смотрит. От этого взгляда всем нам становится не по себе, и ребята начинают смущенно прощаться. Что ж такое случилось сегодня с моей мамой, как это она заговорила с Венькой? Пусть сердито, но заговорила, встала со своего места, подошла к нему… Может, и она обрадовалась его приходу — очень уж тяжело нам молча ждать Сокольского.

Но Венька как будто не замечает в ней этой перемены.

Ох и притвора!..

— Я дождя не боюсь, — улыбается он, а зубы у него мелко постукивают от холода. — Я, тетя Нюра, здоровый. — И он гулко хлопает себя по груди. — А прийти к вам мне нужно было обязательно. Сегодня по алгебре новый материал объясняли, вот мы с Сашкой и разберемся.

И он лукаво подмигивает мне.

— А то завтра не смогли бы разобраться, — уже совсем несердито говорит мама и достает из шкафа мою рубашку и штаны. — Иди-ка на кухню переоденься. Я сама подотру, — одними глазами улыбается она: очень уж огорченно глядит Венька на огромную черную лужу, которая растеклась по чисто вымытому полу.

Спустя несколько минут Венька возвращается. Моя рубашка ему великовата, и я вижу, что у нашего председателя совсем не такие широкие, как мне всегда казалось, плечи, а шея так и вовсе тонкая.

Мама уходит на кухню, чтобы разложить на батарее Венькину одежду, а я, кивнув на окно, спрашиваю:

— Слушай, а ведь на самом деле можно было переждать дождь…

— Ха, — отвечает Венька. — А если он не перестанет до самой ночи?

— Ну и что? Не пришел бы сегодня, и дело с концом.

Улыбка исчезает с Венькиного лица.

— Как это «не пришел бы»? — недоуменно говорит он. — Я ведь ребятам сказал, что буду у тебя. Алешке или Томке идти куда дальше: мы с тобой почти соседи.