Дмитрий Хоменко - Идентификация эльфа

• Название: Идентификация эльфа
• Автор: Дмитрий Хоменко
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2010

Всем сознательным эльфам посвящается.

---

«Глупцы, и вы туда же… Хмель бесполезных чувств вас разума лишил. Собрались мир перевернуть… Тогда со времени начните… Попробуйте–ка, поверните его вспять. Время — вот властелин всего, а вы — всего лишь его никчемные частицы», — ворчал старик–маяк. Слова… Всегда одни и те же, но нечего им было противопоставить. Нечего, кроме грубой силы. Взбешенный их правотой и собственным бессилием океан иногда действительно терял рассудок и пытался доказать обратное. И тогда волны ненависти с диким остервенением устремлялись к старому цинику, пытаясь стереть его с лица земли. Но всякий раз побитые и униженные, скуля и пресмыкаясь, возвращались к своему повелителю, не в силах совладать с рукотворной стеной, покрытой отвратительной зеленой плесенью. А маяк, довольно покашливая, как ни в чем не бывало, продолжал выполнять свою монотонную работу, притягивая корабли и отгоняя небеса.

Никто не замечал небольшого домика, пристроившегося возле маяка и старавшегося во всем походить на своего покровителя; домика, в котором жила семья смотрителя; домика, в котором появился на свет Вольфганг; домика, в котором маленький эльф научился не любить.

Вольфганг не любил дом за сверкающую белизну снаружи и убогую серость внутри. Не любил океан за презрение к слабым и реку за преклонение перед сильным. Не любил корабли за то, что они всегда проплывают мимо. Иногда он не любил весь мир за то, что мир не ценит его сестру Альму, самую красивую из всех эльфиек, которой были чужды убогость и серость, презрение и преклонение. И которая никогда не проходила мимо.

Вольфганг любил Альму. А еще он любил старый маяк за то, что он познакомил его со временем и научил оставаться наедине с ним. Альма и маяк — только их оставил Вольфганг, последовав за Готфридом. Альма и маяк — только они связывали его с внешним миром. Альма и маяк — только благодаря им эльф иногда любил весь мир, даже океан, реку и корабли, которые никогда не замечали его самого. Теперь у него остался только маяк…

Альмы уже не было, а совместные семейные ужины остались. Только теперь они были еще менее похожи на совместные семейные ужины, чем раньше. Теперь некому было отвлекать внимание от бесцветных аутических стен, маниакального потолка, мерзко коптящих огарков свечей, для которых даже жалкая имитация семейного уюта оказалась непосильной ношей, и пластика, методично отравляющего депрессией жалкие агонизирующие следы жизни, от безнадеги пытавшиеся укрыться под толстым слоем пыли. И только несколько деревянных тарелок на столе, на треть наполненных едой, оставляли надежду на то, что еще не все «вечные» ценности канули в небытие. А тусклые мерцания огоньков на пропитанных растительным жиром боках тарелок доказывали, что время уж точно еще не остановилось.

Когда Вольфганг и его отец Вильгельм отложили в сторону пластиковые ложки, мать возвышенного рыцаря Гертруда издала громкий всхлип и на несколько мгновений заломила руки. Когда она снова вернула их в более удобное положение, в местах сгиба остались розовые следы, очень симпатично выглядевшие на фоне белоснежной кожи. Проследив за движениями матушки, Вольфганг в который уже раз задался вопросом, как ей удается сохранять столь пышные формы в этой колыбели минимализма.

Тем временем раздался следующий всхлип, на этот раз с вербальным сопровождением.

— Как мне не хватает моей доченьки, — сказала Гертруда, бросив взгляд на грязную посуду.

Вильгельм пропустил слова супруги мимо своих ушей. Все его внимание в тот момент было сосредоточенно на пауках, которые на стене за спиной у Вольфганга как раз приступили к активной фазе брачных игр.

— Как мне не хватает моей доченьки, — пришлось гораздо громче повторить Гертруде и даже робко завыть.

Подействовало. Когда паучиха выпотрошила своего суженого, взгляд Вильгельма медленно и нехотя переместился на супругу. Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу. При этом Гертруда явно пыталась натолкнуть отца семейства на какую–то мысль, но безуспешно. Когда Вильгельм собрался было вернуться к прерванному занятию, самке пришлось снова брать инициативу в свои пухлые руки.

— Вольфганг, когда ты собираешься возвращаться в замок? — спросила она сына.

— Скоро, — затратив определенные усилия, ответил возвышенный эльф, который уже и не помнил, когда в последний раз делился с родителями своими планами.

Похоже, сам ответ мало интересовал Гертруду, — достаточно было того, что Вольфганг поддержал разговор и предоставил ей возможность перейти к главному.

— А мы с отцом решили покинуть эту ужасную страну, отобравшую у нас самое дорогое. Завтра утром мы покинем этот дом и отправимся в изгнание, как когда–то наши предки.

Вольфганг никак не отреагировал на эту новость. Гертруда снова стала пялиться на своего супруга, на этот раз с большим успехом.

— Нас здесь больше ничего не держит, — продолжил ход ее мысли Вильгельм. Для большей убедительности он тщательно вычистил куском хлеба свою тарелку, потом привычным резким движением отправил его себе в рот и полностью сосредоточился на жевательном процессе.

Гертруда тут же наградила его теплым взглядом, то ли за сказанное, то ли за вычищенную тарелку. Почувствовав поддержку супруги, Вильгельм выступил на бис.

— Жизнь — жестокая штука, — произнес он свою излюбленную фразу.

Как по команде, Гертруда бросилась убирать со стола, а паучиха — отряхиваться от останков своего возлюбленного. Когда еще и отец принялся за очистку своих зубов, Вольфганг почувствовал себя лишним. Он молча встал из–за стола и вышел на улицу. Как только мощные пружины захлопнули за ним дверь, в окнах дома тут же вспыхнул электрический свет. Все формальности были соблюдены, и Вольфганг с чистой совестью отправился на смотровую площадку маяка, где и провел ночь наедине со временем. В эту ночь он открыл для себя еще одно достоинство времени, которое раньше почему–то не замечал, — когда нужно, оно умело молчать.

Первые лучи солнца были еще слишком слабы, чтобы прорваться сквозь утренний туман, а Вильгельм уже не замечал его, тщетно пытаясь водрузить на древнюю повозку все, что следовало взять с собой в дальнюю дорогу. Когда только что с трудом уложенная вещь срывалась со своего места и с грохотом падала на землю, Вильгельм с изощренной теплотой вспоминал свою супругу, благоразумно нашедшую себе подходящее занятие в самом доме. Идея отправиться в «изгнание» принадлежала именно ей. Если бы Вильгельм был способен хоть немного предугадывать развитие событий, он бы отверг эту идею уже тогда, когда увидел список того, что согласно традиции должен взять с собой «изгнанник». Хотя, если бы ему самому пришлось доставать нужные вещи, он бы точно отказался от этой затеи. Но эти заботы Гертруда предусмотрительно взяла на себя. Вильгельму оставалось лишь удивляться, как ей удавалось в считанные часы доставать вещи, которые исчезли из Либерии десятки лет назад.

Когда туман сдался под веселым напором солнечных лучей и потянулся к реке, на пороге дома появилась Гертруда. Выглядывающее из–под рваной траурной накидки лучшее платье из ее гардероба и современный внушительных размеров чемодан на колесиках говорили о том, что она уже готова отправиться в путь. Вильгельм, в принципе, также справился со своей задачей. Для этого ему, правда, потребовалось использовать неуказанный в списке скотч, но иного выхода не было. Понимала это и Гертруда, не ставшая открыто высказывать свое недовольство отступлением от древних традиций. Вместо этого она посмотрела в сторону маяка и издала свой излюбленный всхлип.

— Мои бедные детки, как мне будет вас не хватать, — слезы ручьем потекли из глаз Гертруды.

— Жизнь — жестокая штука, — внес свой посильный вклад в философское осмысление происходящего Вильгельм и, впрягшись в повозку, двинулся в путь. Гертруда тщательно вытерла слезы и последовала за супругом, держась от него на почтительном расстоянии.

Вильгельм умел жить в гармонии с самим собой. Когда он дотащил повозку до города, то был уже абсолютно уверен, что весь мир стыдливо опустил глаза и судорожно искал способ поскорее вернуть все, что успел задолжать старому эльфу за его долгую серую жизнь. Разыгравшееся воображение Вильгельма окончательно убедило его в том, что сразу же за границей Либерии начинается сказка, его личная сказка. Повозка сразу же стала почти невесомой, а на лице эльфа появилась блаженная улыбка, отсутствовавшая на этом месте с незапамятных времен.

Встречавшиеся на пути Вильгельма существа, в отличие от остального мира, не спешили стыдливо опускать глаза. Большинство из них просто не замечали добровольного изгнанника, как не замечали торговцев пирожками на полный желудок и продавцов газет — на пустой. Все они выбрались в эту раннюю пору из дома не для того, чтобы разглядывать странного эльфа, решившего бросить их на произвол судьбы. Что касается самих торговцев пирожками, продавцов газет и прочих тружеников сферы уличных экспресс — услуг, то они, конечно, обратили внимание на аномальное явление, но больше, чем на открытые от удивления рты их не хватило. И только эльфы, издалека завидев Вильгельма с повозкой, спешили нырнуть в ближайшее кафе или магазинчик, чтобы там поделиться со случайным собеседником своими идеями по поводу смысла бытия. Их глубокомысленных рассуждений хватало ровно на столько, чтобы Вильгельм успел протащиться мимо. Тогда эльфы снова выскакивали на улицу и тут же нос к носу сталкивались с Гертрудой и ее внушительным чемоданом на колесиках. Гертруда была самкой практичной и с хорошо развитым чувством меры, не раз облегчавшим ей существование. Ее совершенно не беспокоил тот факт, что весь мир не спешит стыдливо опустить глаза, — с нее было достаточно и того, что глаза опускали эльфы, которые так и сыпались ей под ноги из уличных кафе и магазинчиков.