Александр Бирюков - Длинные дни в середине лета

• Название: Длинные дни в середине лета
• Автор: Александр Бирюков
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

В новую, четвертую книгу магаданского прозаика вошли повесть, давшая ей название, и рассказы. Их главная тема — становление человека, его попытки найти правила жизни на основе иногда горького, но всегда собственного опыта.

---

И опять закрыл глаза.

— Фото! Фото! — не отставала Наташка.

Иностранец вздохнул и начал наводить аппарат, а Наташка закинула руки за голову и улыбалась, как будто была на пляже и ей было жарко.

— Спасибо, — сказал иностранец.

— Фото! — кричала Наташка. — Адрес запиши.

— Ты чего пристаешь? — спросил из окошка другого автобуса шофер. — Не видишь, устал человек? Отойди.

— А чего он, спать сюда приехал? Пускай все смотрит, капиталист проклятый.

— Спутник — бип-бип! — сказал иностранец, не открывая глаз.

— Видишь, им всем ракеты нужны. А больше им ничего неинтересно. Шпионы проклятые!

— Вот я сейчас вылезу, — пообещал шофер, — и дам тебе такую ракету!

Едва ли эта угроза смутила Наташку, но и так было ясно, что измученного туриста ничем не проймешь. К тому же у входа назревал какой-то скандал, и Наташка поспешила к месту происшествия.

Здоровенная деваха лет двадцати в темно-синем костюме, который, казалось, вот-вот лопнет от движений могучих округлостей, билась, как пойманная рыба, в тесном проходике, высоко вскидывая красные ручищи. Две контролерши — одна молоденькая, с челочкой из-под берета, другая старая, в очках, — надежно держали оборону.

— Это что же получается! — кричала девушка. — В туалет сходить нельзя? Или городские и это уже механизировали?

— Предъявите ваш билет! — спокойно сказала очкастая контролерша.

— Я тебе сто раз говорила, что все билеты у нашего Самоделкина. Он за билеты отвечает.

— Тогда купите.

— Как же! Я с делегацией, обязаны пропустить.

— Девушка, у нас триста делегаций в день. Нужно соблюдать порядок.

— А ты за уборные отвечаешь? — спросила молодая контролерша.

— Я за рост надоев отвечаю, понятно? За рост поголовья. За снижение себестоимости.

— Плохо отвечаете, — сказала очкастая. — Цены на мясо когда поднялись? Это вы так себестоимость снижаете?

— А вы привыкли все даром получать. Привыкли на деревне выезжать.

— Бедненькая! — опять влезла молодая контролерша. — Совсем тебя заморили. Да на тебе пахать можно.

— Как же! Прошли те времена. Сейчас где сядешь — там и слезешь.

— Очень много вам свободы дали, — строго сказала очкастая. — Совсем распустились.

— Дали! От вас дождешься!

«У, воровка, — подумала Наташка, — дави их!»

— Государство вас орденом наградило, очень сухо сказала очкастая, — а вы такие слова?

— Ты моего ордена не касайся, — она прикрыла ладонью лацкан жакета. — Ты сама такой заработай!

— Давайте пустим ее, — предложила молоденькая.

— Ни за что! Она мыслит неправильно. Разве можно такое поощрять?

— Я про вас в газету напишу! — кричала доярка. — Я напишу, как вы ставите рогатки передовому опыту. Я вас всех с работы поснимаю.

Контролерши молчали — старая, поджав губы, демонстративно смотрела в сторону, как будто доярки с орденом здесь и не было, а молоденькая смотрела с интересом, какой она еще номер выкинет. Наташка пошла к кассе и на вырученную в метро мелочь купила два билета.

— Пойдем, — сказала она, — пусть они застрелятся.

— Я про них все напишу, — сказала доярка, — в «Маяк коммунизма». У меня там редактор знакомый. Знаешь какой ловкий! Пять минут с тобой поговорит — и готово, приезжай за гонораром. Он с них стружку снимет, будут знать, как с рабочим человеком разговаривать.

— Ты рабочий человек?

— Ну!

— А орден за что дали?

— За примерное поведение. У нас в школе одна подхалимка была, ко всем учителям ластилась. Они ее на медаль вытянули. А в институт она все равно не попала — разве в Москве за месяц ходы найдешь! Так и сидит теперь в конторе, костяшки перекладывает за семьдесят рублей. И медаль у нее ерундовая, даже в клуб надеть нельзя. А я после седьмого класса на ферме.

— Доярка?

— Ну, — она растопырила пальцы, — видишь?

— В какой павильон пойдем?

— А ни в какой! Зоотехник с председателем ходят — и ладно. А мне зачем?

— Чего же ты лезла?

— А как они могут не пускать? Да они ручки по швам должны протянуть, если рабочий человек идет.

Они сели на лавочку. Совсем рядом шумел фонтан. Солнце уже больше не пряталось, и вызолоченные женские фигуры по краям фонтана сверкали так, что было больно смотреть.

— Это знаешь, как назвать можно? — спросила девка. — Слава труду. Точно! Ты со мной не спорь. Я заголовки умею придумывать. Редактор говорит, что в центральных газетах так не могут. Мы с ним писали статью про навоз. Нужен заголовок, я и придумала — «Сделаешь так — будешь с удобрениями». Здорово?

— Так и напечатали?

— Ну!

— У, воровка! Мороженого хочешь?

— Давай, я все московское люблю. Только ты меня так не называй.

— Ничего, перебьешься.

По дороге Наташка посчитала мелочь — не хватило трех копеек. Она тронула за локоть какую-то расфуфыренную даму — та от нее, как от прокаженной, отвернулась. Попросила у дяди в полотняном костюме — тот тоже скривился, но три копейки дал.

— А хорошо! — сказала девка, мороженое так и хрустело у нее на зубах. — Если бы в городе жила, по десять пачек в день ела и на танцы ходила. А где у вас танцы бывают?

— Везде.

— А что танцуют?

— Твист.

— А как?

— Вставай, сейчас научу.

Доярка послушно встала, и Наташка под какую-то торжественную песню — она гремела из репродуктора — закрутила ее по площади.

— Бедрами, бедрами работай! — кричала Наташка.

Вокруг стали собираться любопытные. Зрелище было смешное. Костюм на доярке вот-вот должен был лопнуть. Но, видно, крепкие нитки были в районном ателье.

— Ух, больше не могу! — простонала она, повалившись на скамью. — Купи еще мороженого.

— Сама купи.

— Ну тогда не надо. Я думала, что ты меня уважить хочешь.

— А за что?

— Как за что! Мне даже у нас в сельпо все без очереди дают.

— Ну и беги в свое сельпо.

— А ты не очень воображай! Кто ты есть? Стиляга московская. Танцы какие танцуешь? Тебя бы к нам на ферму — быстро бы рога обломали.

— Му-у-у-у! — Наташка выставила пальцы, как рога. — Буренка, му-у-у!

— Стиляга! И про тебя в газету напишу!

— Му-у-у! — прыгала вокруг нее Наташка. — Му-у-у!

...Часа через два Наташка шла мимо кафе. Солнце уже пекло, и было душно. Из окон валил крепкий запах щей. Вдруг парень, сидевший за столиком у окна, ей подмигнул. Наташка вернулась и уставилась на него. Он уже что-то рассказывал своим соседям — парню и девке и не смотрел в окно. Девка была очень носатая. Наташка стукнула по стеклу и, когда парень посмотрел, показала ему язык. Парень махнул рукой — заходи, мол.

— Парле ву франсе? Шпрехен ди дейч? Спик ту инглиш? — спросил он, когда Наташка села за столик.

— А по фени ботаешь? — спросил другой, и девка засмеялась.

— Сам ты Феня! — окрысилась Наташка!

— Правильно, мы же не познакомились, — сказал первый парень. — Нашу даму зовут...

— Валькирия, — сказала носатая, — ничего?

— Ничего, — сказала Наташка. — Валька, значит?

— Эдик! — представился первый парень.

— Эдмонд! — поправила его носатая.

— А зови меня Семеном! — сказал второй парень, и все трое засмеялись.

— Ладно, — сказала Наташка, — а я Бутылкина. Годится?

— Ну и прекрасно, — сказала носатая. — Эдмонд, наливай.

— Вы коньяк употребляете? — спросил Эдик. — Мадеры, к сожалению, нету.

— Нечего с ней церемониться! — сказал Семен. — Закажи двести граммов портвейна — и хорош.

— Вы его извините, — попросил Эдик Наташку, — он у нас парень добрый, но неотесанный. Не обращайте на него внимания — как будто его не видно и не слышно.

— Хрен вы меня не услышите. Я песню петь буду.

Носатая уже икала от смеха, а Семен растрепал волосы и рванул узел галстука. Наташка выпила, теплый ком встал в горле так, что не продохнуть, и даже слезы выступили.

— Извините, — сказал Эдик, — он интеллигента из себя представлял и скушал весь лимон. Осталась только пудра. Не угодно ли макнуть пальчик?

— Слушай, — спросил Семен, — а мы с тобой на Ярославском не встречались? Ты еще с подругой была — тощая такая, и все зубы золотые. Ты мне тогда больше понравилась, но тощая вцепилась — не оторвешь.

— Ты ошибся, — сказал Эдик. — Мы виделись на вечере органной музыки. Орган, Бах. Незабываемое удовольствие, не правда ли?

— Ну и ладно! — согласился Семен, — Тогда я с горя петь буду.

Мамаше дочка говорила:
«Зачем с папашею ты спишь?
Зачем с папашею ты спишь,
А я, девчоночка, одна?»

— Тише! — зашипела носатая. — Это уже черт знает что. На нас смотрят.

— Ты, шнобель! Не порти песню! — сказала Наташка.

— Как? — спросила носатая. — Как ты меня назвала?

— Понравилось? — обрадовался Семен. — Ты ей про Баха, а народная-то лучше. Налей ей еще. У нее душа простая, ее коньячок не испортит.