Гюстав Флобер - 12 шедевров эротики

• Название: 12 шедевров эротики
• Автор: Гюстав Флобер
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2016

То, что ранее считалось постыдным и аморальным, сегодня возможно может показаться невинным и безобидным. Но мы уверенны, что в наше время, когда на экранах телевизоров и других девайсов не существует абсолютно никаких табу, читать подобные произведения — особенно пикантно и крайне эротично. Ведь возбуждает фантазии и будоражит рассудок не то, что на виду и на показ, — сладок именно запретный плод. "12 шедевров эротики" — это лучшие произведения со вкусом "клубнички", оставившие в свое время величайший след в мировой литературе. Эти книги запрещали из-за "порнографии", эти книги одаривали своих авторов небывалой популярностью, эти книги покорили огромное множество читателей по всему миру. Присоединяйтесь к их числу и вы!

---

— Вот фокусник! Даже перед нами он ломается. Он, кажется, нас принял за своих читателей.

Они вышли на бульвар, и репортер спросил:

— Выпьем чего-нибудь?

— С удовольствием. Очень жарко.

Они вошли в кафе и спросили прохладительного. Сен-Потен начал болтать. Он говорил о газете и обо всех ее сотрудниках с поразительным обилием подробностей.

— Патрон? Настоящий еврей! Вы знаете, еврея не переделаешь. Что за раса!

И он стал приводить целый ряд примеров его скупости, столь свойственной сынам Израиля, рассказывать о его грошовой экономии и мелком торгашестве, об унизительных сделках, о всех его приемах, изобличающих жадного ростовщика.

— И при всем том добрый малый, который ни во что не верит и вертит всеми. Его газета, — официозная, католическая, либеральная, республиканская, орлеанистская, пирог с начинкой или мелочная лавочка, — служит ему только для поддержки его биржевых операций и всевозможных предприятий. В этом отношении он молодец, — зарабатывает миллионы, основывая общества, не имеющие ни гроша капитала…

Он продолжал, называя Дюруа «дорогим другом»:

— А иногда у этого скряги бывают бальзаковские словечки. Представьте себе такой случай. На днях я сидел у него в кабинете; там был старый хрен Норбер и этот Дон-Кихот, Риваль; вдруг входит Монтелен, наш управляющий, со своим известным всему Парижу сафьяновым портфелем под мышкой. Вальтер поднимает голову и спрашивает: «Что нового?» Монтелен наивно отвечает: «Я только что уплатил пятнадцать тысяч франков, наш долг за бумагу». Патрон подскочил, буквально подскочил на месте: «Что вы сказали?» — «Что я заплатил господину Прива». — «Да вы с ума сошли!» — «Почему?» — «Почему… почему… почему…» Он снял очки, протер их. Потом улыбнулся той особенной улыбкой, которая всегда пробегает по его толстым щекам, когда он собирается сказать что-нибудь хитрое или крепкое, и насмешливым, убежденным тоном произнес: «Почему? Потому, что на этом деле мы могли получить скидку в четыре или пять тысяч франков!» Монтелен, удивленный, возразил: «Господин издатель, но ведь все счета были правильны — проверены мною и приняты вами». Тогда патрон, уже серьезно, заметил: «Нельзя быть таким наивным, как вы. Знайте, Монтелен, надо всегда задерживать выплату и потом заключать полюбовные сделки».

И, покачав головой с видом знатока, Сен-Потен прибавил:

— Ну? Не по-бальзаковски ли это?

Дюруа никогда не читал Бальзака, но убежденно ответил:

— Да, черт возьми.

Потом репортер назвал г-жу Вальтер толстой индюшкой, Норбера де Варенна — старым неудачником, сказал, что Риваль подражает Ферваку. Наконец, дошел до Форестье:

— Ну, этому просто повезло, нашел такую жену — и все тут.

Дюруа спросил:

— А что представляет собою его жена?

Сен-Потен ответил, потирая руки:

— О, это женщина ловкая, тонкая штучка. Любовница старого жуира Водрека, графа де Водрека; он дал ей приданое и выдал замуж…

Дюруа вдруг почувствовал озноб, какую-то нервную дрожь, потребность выругать этого болтуна, дать ему пощечину. Но он лишь остановил его вопросом:

— Это ваше настоящее имя Сен-Потен?

Тот простодушно ответил:

— Нет, меня зовут Тома. Это в редакции меня прозвали Сен-Потеном[30].

Дюруа заплатил за напитки и сказал:

— Кажется, уже поздно, а нам надо еще посетить этих двух вельмож.

Сен-Потен расхохотался:

— Как вы еще наивны! Так вы в самом деле думаете, что я пойду спрашивать у этого китайца и индуса, что они думают об Англии? Я лучше их знаю, что они должны думать для читателей «Viе Française». Я уже проинтервьюировал пятьсот таких китайцев, персов, индусов, чилийцев, японцев и т. д. На мой взгляд, все они говорят одно и то же. Мне только надо взять мою статью о последнем из них и переписать ее слово в слово. Изменить надо только заголовок, имя, титул, возраст, свиту. О, тут уж ошибиться нельзя, а то меня сейчас же уличит «Figaro» или «Le Gaulois». Но на этот счет я в пять минут получу самые верные сведения от швейцаров отелей «Бристоль» и «Континенталь». Мы пройдемся туда пешком, покурим по дороге. А потом можно будет потребовать в редакции пять франков за извозчика. Вот, дорогой мой, как делают дела люди практичные.

Дюруа спросил:

— При таких условиях быть репортером, должно быть, выгодно?

Журналист таинственно ответил:

— Да, но выгоднее всего хроника, — это всегда замаскированная реклама.

Они встали и пошли по бульвару по направлению к церкви Мадлен. Сен-Потен неожиданно сказал своему спутнику:

— Знаете что, если у вас есть какие-нибудь дела, вы мне не нужны.

Дюруа пожал ему руку и ушел.

Мысль о том, что ему надо вечером писать статью, мучила его, и он начал ее обдумывать. Он шел, пытаясь собрать свои мысли, наблюдения, чужие мнения, разные случаи, и дошел таким образом до конца авеню Елисейских полей, где изредка попадались гуляющие. Париж был пуст в эти жаркие дни.

Пообедав в маленьком ресторанчике на площади Этуаль, около Триумфальной арки, он медленным шагом вернулся домой по внешним бульварам и сел за стол, чтобы работать.

Но, как только он увидел перед собою большой белый лист бумаги, весь собранный им материал вылетел у него из головы: казалось, самый мозг его испарился. Он старался поймать обрывки воспоминаний, закрепить их, но они ускользали, едва он успевал ухватиться за них, или же являлись в хаотическом состоянии, и он не знал, как выразить их, какую придать им форму, с чего начать.

Просидев целый час и испортив пять страниц вступительными фразами, не имеющими между собой никакой связи, он подумал: «Я еще недостаточно набил руку в этом деле. Надо взять еще один урок». И, представив себе возможность провести еще одно утро за работой с г-жой Форестье, представив себе долгое, интимное, сердечное и такое сладостное свидание наедине с ней, он весь затрепетал. Почти боясь теперь взяться за работу и вдруг оказаться способным выполнить ее самостоятельно, он поспешно лег спать.

На другое утро он встал поздно, отдаляя заранее предвкушаемое удовольствие предстоящего визита. Было больше десяти часов, когда он позвонил у дверей своего друга.

Слуга сказал:

— Господин Форестье работает.

Дюруа в голову не приходила мысль о том, что муж может оказаться дома. Однако он настойчиво сказал:

— Скажите, что это я, по спешному делу.

Через пять минут его ввели в кабинет, где он провел накануне такое чудесное утро.

Место, где он вчера сидел, было занято теперь Форестье; в халате, в туфлях, в маленькой английской шапочке он сидел и писал, а жена его, в том же пеньюаре, стояла, облокотившись на камин, и диктовала, с папиросой в зубах.

Дюруа, остановившись у порога, пробормотал:

— Простите, я вам помешал.

Приятель его, сердито подняв голову, проворчал:

— Что тебе еще надо? Говори скорей! Нам некогда.

Тот, сконфуженный, пролепетал:

— Нет, ничего, извини.

Форестье рассердился:

— К делу, черт возьми! Не теряй даром времени. Не для того же ты ворвался сюда, чтобы поздороваться с нами.

Тогда Дюруа, сильно смущенный, решился:

— Нет… вот… дело в том, что… мне опять не удается написать статью… а ты был… а вы были так… так… так милы в прошлый раз, что… что я надеялся… что осмелился прийти…

Форестье оборвал его:

— Ты смеешься над нами, в конце концов! Так ты думаешь, что я буду за тебя работать, а тебе останется только получать деньги в конце месяца? Нет! Право, это недурно!

Молодая женщина продолжала курить, не говоря ни слова, и все время улыбалась неопределенной улыбкой, прикрывавшей ее насмешливую мысль.

Дюруа, краснея, пролепетал:

— Извините меня… я надеялся… я думал…

Потом вдруг отчетливо выговорил:

— Приношу вам тысячу извинений, сударыня, и еще раз горячо благодарю за прелестную статью, которую вы за меня написали вчера.

Потом он поклонился и сказал Шарлю:

— В три часа я буду в редакции.

И вышел.

Быстрыми шагами он пошел домой, ворча: «Хорошо, я сейчас напишу эту статью сам, они увидят…»

Возбужденный гневом, он сел писать сейчас же, как только вошел в комнату.

Он продолжал развивать приключение, начатое г-жей Форестье, нагромождая подробности, заимствованные из фельетонов, невероятные случайности и напыщенные описания, — все это неуклюжим слогом школьника и жаргоном унтер-офицера. Заметка, представлявшая какой-то дикий хаос, была написана, и он понес ее в редакцию «Vie Française», твердо уверенный в успехе.

Первым, кого он встретил, был Сен-Потен, который, крепко пожав ему руку с видом сообщника, спросил его:

— Читали мою беседу с китайцем и индусом? Забавно? Весь Париж смеялся. А я не видел даже кончика их носа.