Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

• Название: Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
• Автор: Джеймс Олдридж
• Издательство: Журнал "Иностранння Литература" №4-6
• Жанр: Проза
• Год: 1968

«Сын земли чужой» был опубликован в Англии и США в виде двух отдельных романов — «Плененный чужой страной» (A Captive in the Land — 1962) и «Большая игра» (The Statesman's Game — 1966).

В журнале «Иностранная литература» и издании «Прогресс» 1969 года эти два романа объединены.

Журнальный (сокращенный) вариант.

---

— А почему вы не спрашиваете, как прошел разговор с Пинком Бендиго?

— Я про него слышал. Идиоты. Послезавтра это уже не будет иметь значения, Руперт.

Фредди сел в такси, и шофер взял с места, не спрашивая, куда нужно его пассажиру. Видно, у Фредди было так много разъездов и секретных встреч, что он нанял его на целый день.

— До вечера! — крикнул Фредди, когда машина тронулась.

█

Прием, о котором говорил Фредди, должен был состояться в здании Одли-Мейризон-хауз в Мейфейре. Его давали в честь западногерманских генералов и адмиралов, каких-то немецких промышленников, судовладельцев и политических деятелей. Официально банкет устраивал секретариат НАТО по северных странам, но, как объяснил Фредди, это был еще один шаг, предпринятый английским правительством (оно тогда собиралось войти в общий рынок и в дальнейшем создать многосторонние ядерные силы) с целью смягчить неприязненное отношение англичан к немцам.

— Плохо относиться к немцам сегодня глупо — хотя бы с деловой точки зрения. Вот почему вам там надо быть, — сказал Фредди Руперту, который отнекивался, несмотря на уговоры Джо.

Мне хотелось увидеть, что собой представляет дипломатический прием НАТО, а так как я был в ссоре с Пепи — выдерживал характер и с ней не виделся, — я мог свободно располагать собой. Джо и Руперт собирались приехать попозже, поэтому я отправился с Фредди и Пегги; я — в белоснежной крахмальной рубашке и в черном галстуке бабочкой, а Фредди — разукрашенный ленточками всех орденов, какие положено иметь порядочному человеку. Вид у него был бравый и очень внушительный.

В Одли-Мейризон-хауз сияли огни, и, несмотря на дождь, у мраморной лестницы толпилось с полсотни зевак, которых отгоняли полицейские. Зеваки образовали проход для гостей, появлявшихся из машин в роскошных туалетах и сверкающих золотом мундирах, увешанных медалями и средневековыми орденами. Швейцар в ливрее с шиком отворял дверцу лимузина, провожал гостей под большим зонтом до подъезда, а потом захлопывал дверцу, и машина отъезжала.

Наверху перед нами распахнулись двери из орехового дерева, мы вошли, и нашим глазам открылось ослепительное зрелище: мы очутились в огромном золотом, залитом огнями зале с мраморным полом. Лакеи в шелковых чулках величественно провели нас в гардероб со множеством зеркал. Мы сдали пальто и встали в блистающую вереницу изысканнейших дам и изысканнейших господ, увешанных орденами и лентами и представлявших здесь воинства всех западных стран: Англии, Франции, Греции, Турции, Америки, Дании, даже герцогства Лихтенштейн и еще невесть каких других держав. Они явились сюда как на парад, эти верные слуги своих королев, королей и республик, представители сухопутных и воздушных вооруженных сил, флотов, посольств, концернов, церквей и НАТО. Наши имена были объявлены хозяевам приема, а их было пятеро, и рядом с ними стояли их жены, и когда я увидел лица этих солдафонов и подкрашенные глаза их жен, я внутренне содрогнулся и сказал себе: «Нет, друг, это не для тебя!»

Сахарно-белая, словно глазурью облитая приемная напоминала мне раззолоченный, как бомбоньерка, бальный зал какого-нибудь венского дворца, а все эти парадные мундиры, шелка, драгоценные ожерелья, бриллиантовые диадемы — пестрые обертки находящихся в бомбоньерке конфет.

— Ах, как я все это люблю! — воскликнула Пегги. — Красиво, да?

— Прямо дух захватывает, — съязвил Фредди, думая о чем-то своем.

У меня тоже захватило дух от всего этого зрелища, и я скоро потерял Пегги и Фредди из виду: их увел какой-то военный, похожий на рыцаря в сверкающих доспехах. Подойдя к одному из буфетов с закусками, я положил себе на тарелку лососины и кусок утки, лежавших на серебряных блюдах, а потом выпил бокал шампанского. Тут я заметил, как вошли Руперт и Джо, вид у них был какой-то встревоженный. Мне показалось, что они ссорятся. Джо выглядела такой красавицей в своем белом атласном платье, что я чуть не ахнул. Черные волосы, яркий цвет лица, свежая, как утренняя роса, прозрачная кожа и настороженный взгляд колдовских глаз — все это придавало ей какую-то экзотическую прелесть.

Руперт жестом подозвал меня и сказал, что он только что видел, как полисмены волокли Пепи к полицейской машине. Надо бы мне попробовать ее вызволить.

— Почему? Что она сделала?

— Да тут у подъезда они пытались устроить демонстрацию. А вы не знали?

— Понятия не имел. Она мне про это ни слова не сказала, когда мы в последний раз виделись.

Случилось то, что я должен был предвидеть, если бы мной руководила не обида, а здравый смысл. Когда Руперт и Джо, выйдя из такси, стали подниматься по ступенькам, они услышали за своей спиной крики и улюлюканье. Они остановились и обернулись. Из толпы зевак вдруг выделилась плотная кучка демонстрантов. С криком: «Долой немецких фашистов!», «Фашистские генералы, вон!» — молодые люди выхватили из-под пальто спрятанные плакаты. Одно полотнище обличало фашистское прошлое кого-то из немецких гостей; на другом был изображен генерал Шпейдель рядом с Гитлером. Все это произошло в считанные секунды. Полиция накинулась на демонстрантов. Замелькали дубинки, какая-то женщина упала, мужчина прорвался сквозь полицейский заслон, его повалили чуть ли не под ноги выходивших из машины немцев, а он кричал; «Убирайтесь домой! Вон отсюда, убийцы!»

В руках у него была громадная желтая звезда из бумаги; полицейский смял ее, швырнул в окно подвала Одли-Мейризон-хауз и ринулся на демонстранта. Тот упал, и полицейский придавил его к земле коленями.

— Это был такой ужас! — воскликнула Джо: она все еще не могла прийти в себя.

Руперт рассказывал, что они просто застыли от неожиданности, но вдруг кто-то крепко взял его под руку и подтолкнул вперед. Полицейский инспектор сказал ему:

— Уйдите-ка лучше с дороги, сэр. Видите, что здесь творится.

Полисмены разгоняли толпу. Руперт увидел высокую девушку с копной мокрых белокурых волос, что-то яростно кричавшую полицейским. Ее лицо было искажено гневом, но Руперту показалось, что он узнал Пепи. Он сбежал по ступенькам вниз. Девушка стояла рядом с четырьмя или пятью парнями; они держались цепочкой, крепко схватившись за руки, и полицейские не могли оторвать их друг от друга.

— Руперт! — донесся до него сверху крик Джо. — Вернись!

— По-моему, это Пепи, — крикнул он ей.

— Не может быть! — ответила Джо. («Я уверена, что это была не она!» — и сейчас настаивала Джо.)

Полицейский обхватил девушку за шею, накинул ей дождевик на голову, и, как она ни отбивалась, трое или четверо полицейских потащили ее в фургон. У подъезда разгорелось настоящее побоище, и инспектор снова погнал Руперта наверх.

— Настоятельно советую вам, сэр, войти в дом, пока мы тут не наведем порядка, — сказал он.

— Я почти уверен, что это была Пепи, — повторял Руперт, стоя посреди бального зала.

— Ну ее к черту, эту Пепи, — сердито бросила Джо. — Да и чем ты можешь ей помочь? Она привыкла к таким похождениям.

— Мы должны выяснить, не ранена ли она, — настаивал Руперт.

Джо отошла от нас в ярости и направилась к двум дамам, которые издали здоровались с ней. Руперт поглядел ей вслед.

— Неужели Пепи ничего вам не говорила? — удивился он снова. — Сцена была безобразная. Какой-то полицейский подталкивал девушку коленом…

— Что я могу сказать… — развел я руками, — мы с ней в ссоре.

— По-моему, вам надо сходить в полицейский участок и выяснить, Пепи это или нет, — убеждал он меня с той упрямой настойчивостью, которая только злит.

— Зачем? — уперся я, решив по-прежнему проявлять характер. — Джо права: Пепи привыкла к таким переделкам.

Руперт, как истый джентльмен, не мог принять мою точку зрения, впрочем, мне и самому она была не по душе. Взяв пальто, я вышел и спросил полицейского, куда отвезли демонстрантов. Я сел в такси и доехал до полицейского участка Мейфейр, где еще продолжали составлять протоколы на арестованных. Когда я спросил, не было ли среди них Пепи Ройс-Кэмпбелл, двое задержанных отозвались: «Да, да, она здесь!» Но сержант заявил, что повидать Пепи мне не разрешат, а увезти ее — тем более. Ей придется провести ночь в камере до утреннего заседания суда.

Тогда я снова поймал такси и вернулся на прием, где мое имя объявили вторично. Разыскав Руперта, я сказал ему, что Пепи сидит в полицейском участке, где ей придется провести ночь.

— Я ее сразу узнал, хотя у нее был совершенно безумный вид, — ответил Руперт.

Я кивнул, и мы снова влились в толпу гостей НАТО.

█

Вряд ли Руперт мог относиться к этому сборищу так, как я. Для меня это было новое, увлекательное зрелище, а Руперта все это раздражало, как тесный пиджак: неудобно в нем чертовски, а скинуть нельзя, остается лишь терпеть и злиться. Приехал он сюда только ради Джо. В его теперешнем состоянии ему претил этот зал, битком набитый людьми, не знающими никаких забот и сомнений.