Лазарь Лазарев - Записки пожилого человека

• Название: Записки пожилого человека
• Автор: Лазарь Лазарев
• Издательство: Время
• Жанр: Критика
• Год: 2005
• ISBN: 5-94117-058-0

Лазарь Лазарев — литературный критик «новомирского» ряда, один из старейшин современного литературоведения и журналистики, главный редактор пользующегося неизменным авторитетом в литературном и научном мире журнала «Вопросы литературы», в котором он работает четыре с лишним десятилетия. Книга «Записки пожилого человека» вобрала в себя опыт автора, долгое время находившегося в гуще примечательных событий общественной и литературной жизни. Его наблюдения проницательны, свидетельства точны.

Имена героев очерков широко известны: В. Некрасов, К. Симонов, А. Аграновский, Б. Слуцкий, Б. Окуджава, И. Эренбург, В. Гроссман, А. Твардовский, М. Галлай, А. Адамович, В. Быков, Д. Ортенберг, А. Тарковский.

---

Независимость Некрасова иногда производила впечатление даже на «руководящих деятелей», вызывая у них невольное уважение. Как-то его пригласил заведующий отделом культуры ЦК Поликарпов. Он должен был решить, включить ли Некрасова в писательскую делегацию, отправлявшуюся за рубеж, — на более низких ступенях начальственной лестницы мнения разошлись. Некрасов приехал в Москву вскоре после того, как у Василия Гроссмана, которого он любил и уважал, была изъята рукопись романа «Жизнь и судьба». Естественно, он тут же отправился к Гроссману. Когда на следующий день Некрасов явился к Поликарпову, тот, — видимо, за Василием Семеновичем «присматривали» и кому следует докладывали, — сразу же с угрозой: «Не успели приехать в Москву и побежали выражать сочувствие Гроссману!» Некрасов ответил не менее резко: «Неужели вам могло прийти в голову, что я способен отвернуться от друга, у которого неприятности?» Разговор не обещал ничего хорошего. «Попрощались, как встретились, без всякого дружелюбия, — рассказывал мне Некрасов. — Наверное, зарубят мою поездку». И был изумлен, что Поликарпов дал добро на поездку; писал мне: «Завтра приезжает Жоренька [Г. Брейтбурд, сотрудник иностранной комиссии Союза писателей. — Л. Л.], мы вместе сходим к Бажану, и тогда, я думаю, я буду в курсе всех дел. Кстати, он, Жоренька, сообщил мне, что мой визит к Мите [Поликарпову. — Л. Л.] открыл мне семафор. Почему-то я ему понравился?! Бывает же…»

Некрасов не считал, что талант и громкое имя дают ему хоть в чем-то особые по сравнению с другими, обыкновенными людьми права, роль мэтра была явно не по нему. Вспоминаю такой эпизод. Некрасов написал для «Литературной газеты» большую статью «О прошлом, настоящем и чуть-чуть о будущем», посвященную проблемам архитектуры. Он выступал против сталинского «неоклассицизма», отстаивал архитектуру, служащую человеку. «Не поражать размерами, высотой, дорогостоящей и мало что выражающей внешней помпезностью, а искать простое, ясное, удобное, дружелюбное, иными словами — человечное», — писал он. Статью, как принято говорить в газете, организовал я, хотя архитектура не относилась к епархии отдела литературы, что усилило настороженное отношение к некрасовскому выступлению. Возникли замечания, большая часть которых носила характер перестраховочных придирок, вызванных тем, что Некрасов симпатизировал конструктивизму, отстаивал в архитектуре функциональность. Руководству газеты «эксперты» из других отделов внушали мысль, что за это выступление непременно крепко взгреют, так просто оно с рук не сойдет. Ненапечатанную статью предложено было предварительно обсудить с архитекторами; возникли споры, кого приглашать, а кого не приглашать на обсуждение. У архитекторов возникли какие-то свои претензии к автору — почти все не обязательные. Статья завязла — ее не отвергали и не печатали. Я предложил опубликовать ее в дискуссионном порядке, хотя ничего спорного в ней не было. Возникло новое препятствие: сначала подготовьте выступления, оспаривающие Некрасова. В общем, этому не видно было конца.

Тут появился в Москве Некрасов. Пристрастившись в те годы к лыжным прогулкам, он ехал в зимнюю Малеевку. (Мы не раз там вместе ходили на лыжах — у меня сохранились фотографии; когда он не смог поехать в Малеевку, с грустью писал мне: «Давно мы на лыжах не ходили, а?») Решили, что Некрасову надо пойти к Косолапову, который замещал находившегося в отпуске главного редактора. «Валерий Алексеевич человек, любящий литературу и с почтением относящийся к хорошим писателям, — внушал я Некрасову, который согласился совершить этот визит без особого энтузиазма, под моим нажимом. — Ты должен помнить, что ты классик советской литературы, и соответственно держаться. Своей статьей ты облагодетельствуешь газету. Иначе дело может не выгореть».

Увы, с этой нехитрой задачей Некрасов не справился. Косолапов очень любезно его встретил. Ему импонировал этот визит, он, несмотря на газетную круговерть, непрочь был побеседовать с известным писателем, но мне пришлось закруглить встречу. Некрасов не держался как литературный генерал, своим выступлением осчастлививший газету. Установить между собой и благожелательно относящимся к нему человеком иерархическую дистанцию или хотя бы, для пользы дела, изобразить памятник себе Некрасов не мог, это было противно его натуре, живой классик из него не получался. Но я оказался не прав — и такой, каким он был, Некрасов произвел благоприятное впечатление на Косолапова, визит свою роль сыграл — вскоре статью поставили в номер. На планерке Косолапов даже сказал, неизвестно кому адресуясь: «Это безобразие — столько времени мурыжить статью такого крупного писателя».

К великому сожалению, далеко не всегда дело улаживалось к общему удовольствию. Как часто даже в либеральной при Сергее Сергеевиче Смирнове «Литературке» предлагаемый острый материал до полосы не доходил, отвергался — по соображениям «как бы чего не вышло», для которых, увы, почти всегда были какие-то основания. Хотя бы потому, что хорошая статья не могла не быть вольнодумной, в чем-то она непременно переходила границы официально дозволенного, и ее приходилось «пробивать». Без этого слова — «пробивать», «пробить», прочно вошедшего в ту пору в газетно-журнальный обиход, нельзя понять тогдашнюю литературную жизнь.

В мае 1960 года Некрасов писал мне из Ялты: «Спасибо за карточки [я послал ему снятые мною зимой в Малеевке фотографии. — Л. Л.]. Откровенно говоря, не ожидал от тебя такой прыти. А вот фиаско с Мамаевым — ожидал. Серуны все ваши! И с Лелей, конечно, тоже все твои МихМаты и Косолаповы заартачатся. А ты пробивай! С Изей Рабиновичем (Крамовым) это дело тоже твоих рук? Молодец!»

Раздраженная открытка Некрасова требует расшифровки. Она связана с двумя его выступлениями, которые, к сожалению, «пробить» не удалось.

«Фиаско с Мамаевым» — Некрасов имеет в виду организованную нашим отделом и не увидевшую свет газетную полосу, посвященную проекту мемориала в Сталинграде на Мамаевом кургане, автором которого был Е. Вучетич.

Леля, о котором пишет в открытке Некрасов, — это живший тогда в Киеве писатель Леонид Волынский (Рабинович), один из близких его друзей (я тоже его знал). В конце войны младший лейтенант Рабинович со своими солдатами-саперами принимал самое активное участие в розыске картин Дрезденской галереи, спрятанных в разных местах гитлеровцами. Это тогда, когда писал мне Некрасов, уже было общеизвестно. Незадолго до отъезда в Ялту Некрасов прислал в газету реплику, связанную с историей спасения картин Дрезденской галереи. А мне письмо: «Одновременно посылаю на имя С. С. Смирнова заметку „Кто же спас, а кто присутствовал?“. Копию прилагаю тебе. Прочти и протолкни. Эта шпана, эти художники и искусствоведы, приехали в Дрезден через 10 дней, на все готовенькое, а теперь пытаются примазаться к чужой славе. Сволочи, о которых можно много рассказать, да это уже как-нибудь при случае. Все горе в том, что ваша уважаемая газета не любит Л. Волынского и побаивается моей фамилии. Посему и обращаюсь к тебе. Ясно. И тянуть это особенно нельзя».

У меня сохранились присланная мне Некрасовым копия его реплики. Вот что он писал.

Кто же спас, а кто присутствовал?

Очень хорошо, что газета «Советская культура», отмечая пятнадцатилетие Дня Победы, вспомнила об одном из знаменательных событий последних дней войны — спасении советскими солдатами сокровищ Дрезденской галереи. Статья, помещенная в этой газете, так и называется: «Рафаэль, Тициан, Рембрандт — их спасли солдаты!». Написана она художниками С. Чураковым, М. Володиным, Н. Пономаревым и искусствоведами М. Григорьевым, А. Рототаевым, Б. Алексеевым.

В статье этой достаточно подробно рассказывается о том, сколько сил и энергии потратили авторы на поиски и спасение картин Дрезденской галереи. И мы понимаем их — обо всем этом приятно вспомнить, а заодно напомнить и другим, особенно в день пятнадцатилетия. Несколько смущает другое. Прочтя статью, невольно задаешь себе вопрос — а кто же эти солдаты, которые спасли Рафаэля, Тициана, Рембрандта?

В статье то и дело мелькают фразы: «…получено сообщение с Первого Украинского фронта: найдены два вагона с картинами Дрезденской галереи…»; «Надо срочно вывозить из тоннеля старой каменоломни найденные нашими бойцами полотна»; «Поступают сигналы: найдены картины. Устремляемся на поиски (к слову, зачем устремляться на поиски картин, уже найденных другими? — В. Н.)»; «… недалеко от границы с Чехословакией, в шахте, найдены еще картины…»; «В полуразрушенном дрезденском музее скульптуры, Альбертинуме, обнаружены двадцать три рамы от самых больших полотен галереи».

Найдены, найдены, найдены, обнаружены… Но кем? Неизвестно, об этом авторы статьи умалчивают. Только в одном месте приводится перечень фамилий. Вот это место: