Эрнест Пепин - Танго ненависти

• Название: Танго ненависти
• Автор: Эрнест Пепин
• Издательство: Мир книги
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-486-01554-0

«Танго ненависти» — это рассказ о дьявольском танце, сопровождающем трагический финал любви одной семейной пары. Абель и Ника прожили в браке двадцать лет, и вот семья распалась, мужчина обрел свободу, а женщина… женщина превратилась в тигрицу.

Роман поражает яростью, которую порой гасит поток нежности, волшебства и сладострастия. Чувства сменяют друг друга в бешеном ритме креольских танцев.

---

Уже наступила ночь, а мы все говорили и говорили. В этот раз я молила не: «Боже, помоги мне выставить его за дверь», а: «Господь Всевышний, сделай так, чтобы он остался!» Наконец слова поддержки иссякли. Одна из подруг подытожила: «Вот увидишь, ты все забудешь! Через несколько лет ты станешь вспоминать об этой истории как о случившейся с кем-то другим». Ты заметил: «Я никогда не забуду подобного оскорбления!» Все тот же гнев избалованного ребенка, не желающего вникать в суть вещей, видящего лишь круги на воде, но не замечающего камень, брошенный в озеро. Все тот же гнев невинного ребенка, не оглядывающегося на все совершенные грехи… Приняв нарочито беззаботный вид, я перебила подруг и чуть насмешливо заявила: «Вы разве не замечаете, что он всегда страдает? Дайте ему возможность пострадать!» Все засмеялись, и разговор плавно свернул в сторону родных берегов. В итоге к двум часам ночи ты все еще оставался в комнате, как забытый предмет. Другие уже ушли, оставив нас вдвоем. Ты смотрел на меня так, будто вернулся из далеких краев и вдруг обнаружил меня здесь у выхода из страны грез, такую реальную, такую живую, существующую.

И когда я искренне порадовалась сложившейся ситуации, услышала слова:

«Я здесь, потому что хотел пожаловаться на женщину, которая не может меня любить, и это когда мои родные края переполнены необыкновенными креольскими красавицами. Ты хочешь стать моей женой?»

Долгая тишина. Самая долгая… Она снова разъединяет нас, топит все эмоции в бездонном колодце. И снова моя судьба решается здесь, в этой плохо отапливаемой комнатушке. И снова ты улыбнулся. Я растаяла от этой улыбки. Я достала глиняный ключик, который носила на шнурке на шее, и протянула его тебе. «Этот ключик мне подарил мой отец. Сделай так, чтобы он стал ключом от нашего счастья!» Я не знаю, откуда взялась эта фраза. Я не готовила ее заранее. Я просто произнесла ее. Вот и все. С этого самого дня для нас двоих мы стали мужем и женой.

Я любила тебя, подлец! Сволочь бесчувственная! Проклятый бабник! Сволочь из сволочей! Твое страстное желание волновало меня. Когда тебя не было, я чувствовала себя опустошенной. Когда ты появлялся, я сходила с ума. Вокруг меня все тихонечко пело, все переполнялось чувствами. Я вышла замуж за книги, которые ты читал, за фильмы, которые смотрел, за музеи, которые ты посещал, за музыку твоей крови.

Мы бродили по холодным улочкам города, тихонько напевая. Ты насвистывал «Скажи, когда ты вернешься», хит Барбары Стрейзанд, а я, я отвечала старинными напевами и народными мазурками. Смех уносил нас в своих объятиях и покачивал на волнах радости, прежде чем вернуть, обновленных, в гнездышко времени. Однажды ранним утром, подернутым серо-жемчужной дымкой, мы повстречали продрогшую, старую островитянку. Она спешила к мессе. Увидев нас, дама остановилась: «Дети мои, сердце согревается, когда я наблюдаю за вами, такими счастливыми! Вы сеете вокруг себя любовь! Дивное зрелище! Я буду молиться за вас! Оставайтесь всегда такими же!» Я никогда не забуду эту пожилую женщину, которую я стала называть «крестной», ведь она благословила наш союз. Это стало первым свидетельством нашей свадьбы. Свадьбы лишь для нас двоих… Yonn a lot![1] Один для другого! Удовлетворенность тобой. И те, кто говорят о «соли земли», ничего не знают. Не соль, нет, жгучий перец! Неутоленный жар! Зной из зноев! Непременный и обязательный зной Юга! Бог мой, где взять слова, чтобы описать все это? Сегодня я называю тебя палачом, мерзавцем, дьяволом, но и сегодня слова ускользают, и мне приходится находить, вспоминать их, ведь мы всегда жили вне обычных слов (и в этом была особенная красота!).

А сегодня я полирую холодную гладь ненависти. Я смотрюсь в нее. Несгибаемая, прямая, стойкая! Она разрастается день за днем. Она источает горькую влагу. Она пенится… Вот во что ты превратил меня — в перегонный куб для ненависти! И каждый день я впускаю ее снова и снова, и каждый день я тяжела ею. Мне кажется, что весь мир предал меня. Как ты мог дать мне забеременеть такой ненавистью? Для этого я пришла на Землю? Любовь разбита, но остались обломки… И из этих обломков я делаю гнездо. Гнездо или могилу. Твою могилу…

Тебе не вырваться. Тебе не вырваться из моей хватки. Я всегда буду рядом. На всех четырех дорогах твоей судьбы. Я буду стоять на перекрестке и просить подаяние. Я досыта накормлю тебя волнениями, страхами, трудностями и поражением. Я всегда любила реки во время паводков… Я всегда любила бурное течение вод, захватывающих берега и бросающих на них белые скелеты деревьев. Я всегда любила разгул стихии, циклоны, которые заставляют думать только о главном — как выжить, чтобы начать все сначала… Я всегда любила эти разрушительные потоки, вызывающие ярость родных островов… Совсем крохой я наблюдала за танцем моря и понимала, что море — это огромное чрево земли. Чрево могущественное, тяжелое, беспощадное, которое однажды поглотит нас всех. Но пока еще не время. Сегодня иное время — время рождения моей ненависти.

Мое первое страдание. Это письмо, в котором ты пишешь какой-то африканке, что у нее еще есть время сказать тебе «да», если она хочет выйти за тебя замуж, но этого времени мало, потому что ты вляпался в историю, и нет возможности повернуть назад. В день, когда я обнаружила это письмо, твоя квартира, такая кокетливая, такая уютная, вдруг пропахла тухлятиной. Я вымыла ее всю целиком. Я постирала занавески. Я убрала кухню. Я вычистила ванную комнату. Запах гнили не исчезал. Он остался для того, чтобы издеваться надо мной, чтобы я осознала — мне здесь не место. Тогда я вымылась сама и, сжав зубы, ушла, ни оставив записки к твоему возвращению из путешествия. Я шла из одного конца города в другой, но города не существовало. Он испарился, как испаряются химеры. Остались лишь декорации. Важным было лишь то, что происходило во мне. Эта грязь, это предательство, это письмо! Roye[2], мамочка, открой мне дверь! An moué[3]! Весь привычный мир рухнул в огромную черную дыру. Несколько невнятных слов — серый пепел, все, что я смогла рассыпать вокруг подруги, у которой нашла приют.

Женщина прячется лишь для того, чтобы ее искали. Я не оставила письма, но я оставила свой уход. Пустота оказалась заполненной. Река в разливе, которая ждет своей плотины. Ты искал меня. Ты меня нашел. Промозглым утром, мутным и серым, ты пришел. Я вцепилась в свой кусочек тишины. Почему? Почему? Моя подруга объяснила ему, почему. Мы перекусили, и в конце завтрака ты произнес, как будто ничего не случилось: «Нужно, чтобы ты вернулась. Твое место у нас дома!» И мы вдвоем пошли к нам домой, укутанные в счастливую улыбку моей подруги.

Река нашла плотину. Жизнь потекла в обычном русле, меж наших слов, наших песен, сахарно-медовыми часами. Жизнь текла и бурлила. Она протекала в кинотеатрах. Во встречах с друзьями. Она преодолевала границы времен года. Без устали я рассказывала тебе о моем острове. Я разворачивала перед тобой изысканную ткань морей. Все мое детство, детство соленой воды, шаловливых пассатов, ударов волн, ударов сердца. Мои подвиги ныряльщицы. Мои прогулки под парусом и запах моря, пропитавший мою кожу. Я разворачивала перед тобой мой остров, остров окаменевших саванн, беспокойных холмов, песен святого Петра, бесконечной гряды Пеле, извивающихся тварей с ядовитыми жалами, остров французской грамматики, хохочущей меж губ, остров Эме Сезара[4], Эдуара Глиссана[5], остров шести красных и шести зеленых месяцев, Рене Корэй[6], Мариуса Кюльтье[7], полета красных дьяволов в вихре карнавала, неписаных предрассудков и мужской спеси… Ты слушал меня, забывая, что в твоем сердце тоже хранится остров, твой собственный остров. Ты упивался моими рассказами и мечтал об этом острове — близнеце твоего. Я подарила тебе мои горы и игры моего детства, мальчишеские игры, игры сорванца. Моя опечаленная мать твердила, что я никогда не стану настоящей женщиной.

Что мне следовало сделать, чтобы стать женщиной? Я старательно наблюдала, в какие одежды надо рядиться, чтобы не попасть на язык сплетникам. Все селение знало, что супруг мадам Багай кладет себе в трусы, чтобы защитить самую уязвимую часть тела от тычков ненаглядной женушки. Все селение делилось друг с другом жарким шепотком, пересмеиваясь и отпуская сальные шуточки, новостями о супруге мадам Жантий, который с большой помпой сопроводил жену на так называемую прогулку и, дойдя до тростникового поля, хорошенько отхлестал ее ремнем. После чего они чинно воротились обратно, рассыпаясь в вежливых приветствиях соседям. Как будто ничего не случилось. Роток — на замок! Все селение знало, что у Дурной Головы поехала крыша, потому что ее сын-бугай, пьяный в стельку, изнасиловал ее. В селе только и говорили о растущих животах и женихах, забывших дорогу к мэрии в назначенный день свадьбы. Все селение вполголоса произносило слова «любовница», «fanm dewo»[8], бросая при этом многозначительные взгляды и остроты. Мужчины же блуждали в дебрях собственной лжи и отговорок. Шныряя меж замужних женщин, одиноких мамаш, fanm dewo, любовниц, безотказных баб, шалав — поди узнай, кто чего где наобещал. И даже если у меня дома царила чистота нравов, я не могла пропустить мимо ушей все те слухи, что появлялись на улицах, в школе и иногда даже в карнавальных песенках. Сам господин мэр во время выборов не постеснялся подкормить деревенские сплетни именами женщин, чьи постели он грел. И жадная толпа, похожая на свору голодных тигров, которым кидают куски мяса, восторженно внимала и аплодировала. Что говорить о карнавале, во время которого bwa-bwa[9] распевали грязные куплеты, издеваясь над несчастными.