Kathryn Perez - Therapy

• Название: Therapy
• Автор: Kathryn Perez
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 0101

---

— Ну, я думаю, после того как ты назвал это дерьмом, я буду палочки стейка «Country Basket». И ванильную колу, пожалуйста. — (Он ухмыляется и заказывает по одному для каждого из нас.) — Ох, и еще я хочу мороженое. Арахисовое слоеное мороженое без арахиса, пожалуйста.

Он поднимает бровь, смущенный моей странно просьбой.

— Ты хочешь арахисовое слоеное мороженое без арахиса? Джесс, какой смысл заказывать что-то с арахисом, если ты не хочешь его там? Это странно.

— Ну, это я. Странная, — говорю я спокойно.

Я не хочу вдаваться в мои странные проблемы с пищей, так что я больше не говорю об этом. Дело в том, что я не люблю то, что хрустит в моей еде. Мне нравится арахис, но не в мороженом. Так же, как я люблю соленые огурцы, но не ем их в бургерах. Кусать что-то и чувствовать хруст внутри этого — пугает меня.

У меня было несколько странностей, которые я скрывала от Джейса. Мне не нравится, когда моей еды касаются на моей тарелке, и я не буду использовать одну и ту же вилку дважды для двух разных блюд. Мне нужны две вилки. К счастью, чтобы есть палочки стейка вилки не нужны.

Я также полностью отвергаю грязную посуду. Когда мне нужно что-то загрузить в посудомоечную машину, меня неоднократно тошнит. Я совершенно не могу касаться старой, прилипшей еды. Знаю, я могу показаться каким-то странным гермофобом7 с ОКР8, но, на самом деле, мысль о бактериях или микробах не принимается в расчет. Меня беспокоит только эта высохшая, ужасная пища. Вот какая я.

Я считаю, когда наполняю ванну водой. Это еще одна странная вещь, которую я делаю. Не знаю, почему, но делаю это с тех пор, как была ребенком. Когда вода достигает уровня, которого я хочу, я перестаю считать. Иногда я дохожу до тысячи, иногда до пятисот. Странно, знаю.

Он заказывает арахисовое слоеное мороженое без арахиса, и мы продвигаемся вперед, чтобы получить заказ. Я тянусь в свою сумочку, чтобы достать деньги, но он поднимает руку.

— Ни в коем случае, я уже оплатил, — он протягивает деньги кассиру и даже не оборачивается на меня, пока она дает ему сдачу.

— Джейс, я могу оплатить свою еду. Мы не на свидании или что-то вроде этого.

Я не знаю, почему меня так тянет к грубому обращению, но я просто должна была сказать это, с большим количеством сарказма в голосе. Он гримасничает, прежде чем отворачивается и забирает еду, затем кладет пакет на сиденье между нами и ставит напитки в держатели для стаканов. Последним кассир протягивает ему мороженое.

Он поворачивается и протягивает его мне.

— Вот, твое странное мороженое, — говорит он скучающим голосом.

Он снова зол. Я чувствую, что это полностью моя вина. Мы выезжаем на дорогу и направление, по которому мы едем, подсказывает, что мы едем к нему домой.

Почему мы едем к нему?

— Куда мы едем? — спрашиваю я, несмотря на то, что уже знаю ответ. Я надеюсь, он расскажет, почему.

— Ко мне домой. Моей мамы нет дома, и не будет допоздна, так что нам никто не помешает поговорить, потому что нам правда это нужно, — произносит он.

Боже, он все еще зол, и он все еще хочет поговорить. Это не закончится хорошо. Я чувствую это.

***

Мы сидим за причудливым уличным столом у его бассейна. Уличное освещение отражается от воды, сверкая, когда звук водопада наполняет воздух.

Это лучше, чем любой ресторан.

Он протягивает мне мою еду и начинает есть. Я съела все свое мороженое еще до того, как мы приехали сюда, но все еще голодна.

— Я не могу поверить, что ты съела свое мороженое перед едой, — говорит он с палочкой стейка во рту.

— А я не могу поверить, что ты говоришь с едой во рту, — поддразниваю я.

Меня переполняет храбрость, и я просто хочу, чтобы это ужасное ожидание разговора закончилось.

— Джейс, о чем ты хочешь поговорить? — спрашиваю я, но не смотрю ему в глаза.

Трусиха.

— Нет. В первую очередь еда. Во вторую — разговор.

Я поднимаю на него взгляд, когда опускаю палочку стейка в соус.

— Ладно, — соглашаюсь я осторожно.

Мы заканчиваем есть, и он встает, чтобы все выбросить. Затем идет к гаражу и возвращается, держа что-то похожее на пустую пивную бутылку.

Какого черта?

— Эм, для чего это? — спрашиваю я, указывая на бутылку.

— Игра в бутылочку, — говорит он на полном серьезе.

Игра в чертову бутылочку? Правда? Он, должно быть, шутит.

Его выражение лица остается задумчивым, когда он падает обратно в кресло. Он кладет бутылку на середину стола, затем отклоняется, уставившись на меня. Я ничего не могу поделать и смеюсь. Это уже слишком.

— Это не то, о чем ты думаешь. Ты крутишь ее, если она указывает на другого человека, ты задаешь вопрос, любой вопрос, и другой человек должен честно ответить. Если она никуда не указывает, что вероятно, так как нас всего двое, ты должна сказать правду о себе, которую другой человек не знает, — он останавливается, прежде чем хватает бутылку.

Мне уже не нравится эта игра, а мы еще даже не начали. Я думаю, что традиционная игра в бутылочку, как в средней школе, мне нравится больше.

— Вот, дамы вперед, — говорит он, давая мне бутылку. Я кручу бутылочку, и она указывает на пустое кресло рядом со мной.

— Правда, — напоминает он, когда сверлит дыру прямо сквозь меня своими синими глазами.

— Мне жаль, что я тебя сегодня разозлила, — говорю я ему, потому что это самая лучшая правда, которую я могу придумать, и я правда сожалею об этом.

Он ничего не отвечает и тянется, чтобы покрутить бутылку. Теперь она указывает на кресло рядом с ним. У него на лице серьезный, суровый взгляд, который заставляет меня чувствовать себя неуютно.

— Я рад, что ты сожалеешь, но я все еще чертовски зол, — говорит он, а мои губы немного выпячиваются. Моя очередь, поэтому я снова кручу. Его глаза пригвождают меня, когда я делаю это. Она указывает прямо на него.

— Почему ты все еще зол на меня? — спрашиваю я сразу по существу.

Он выпускает немного раздраженный выдох, наклоняется вперед и кладет локти на стол.

— Я просто не знаю, почему ты взбесилась. И все то дерьмо, которое ты вывалила, было для меня полной неожиданностью. В одну минуту все в порядке, в следующую — ты в ярости и озлоблена. Ты уехала после комментария о сексе, и я стоял там, думая, что, мать вашу, только что произошло?

Он останавливается, открывает рот и снова его закрывает. Я вижу внутреннюю борьбу, которую он ведет, пытаясь сформировать мысли в слова.

— Я просто собираюсь спросить. Если я захожу слишком далеко, так и скажи, но я должен спросить. Ты хочешь больше, чем дружить со мной, Джесс?

Его вопрос оборачивается вокруг моей шеи и душит меня. Вот оно. Я на распутье. Я могу лгать или могу быть честной, но по какой-то причине оба пути, кажется, кончатся плохо.

Я роняю лицо на руки и борюсь со слезами. Я не хочу, чтобы он видел мою печаль и сломленную сторону меня. Он уже видел ее после того, как меня избили, и я не хочу, чтобы он снова ее видел. Но все, чего я хочу — плакать, потому что чувствую, что все уже разваливается на части. Я облажалась, остро отреагировав, и вот как это всегда начинается для меня. Одна острая реакция ведет к другой и в конечном итоге все хорошее разваливается.

— Джесс, почему ты плачешь? Клянусь, я не пытаюсь быть полной задницей. Я просто думаю, что мы должны понимать друг друга, что бы ни происходило. Пожалуйста, просто поговори со мной, черт побери. Ты никогда ничего не рассказываешь мне, я открыл тебе душу и рассказал тебе больше, чем говорил кому-либо еще. Почему ты не можешь делать то же самое? Ты чертовски меня расстраиваешь.

Я поднимаю свое лицо, и слезы бегут, несмотря на отчаянное желание их сдержать. Когда я смотрю на него, чувствую его расстройство, его злость, но больше всего вижу, что он искренен в том, что хочет исправить все между нами.

— Пожалуйста, не плачь. Черт возьми, к черту все! Это очевидно, что тебе больно. Я могу видеть это в твоих глазах и не только потому, что ты плачешь. Там есть боль, которую я не могу достать, — он делает глубокий вдох и продолжает, теперь уже более мягко: — Ты должна сказать мне что не так или это будет съедать меня изнутри. Что не так, Джесс?

Я всегда чувствовала, будто он может читать меня лучше, чем кто-либо еще. Он прав насчет боли, только не об уровне боли. Проблема в том, что как я могу объяснить это кому-то еще, когда едва могу объяснить это себе? Нет никакого способа сказать ему, что со мной не так, и не быть при этом неуравновешенной, нуждающейся девушкой, которой, я знаю, я являюсь.

Я должна сказать, что чувствую к нему, потому что если не сделаю, то это будет еще одним сожалением, с которым я буду жить. Не имеет значения, что случится между нами в будущем, мне нужно сказать ему, что он заставил меня почувствовать, и насколько больше я хочу от него. Я тянусь глубоко внутрь себя, собирая каждую унцию мужества, которая у меня есть, и говорю то, что хотела сказать неделями.

— Джейс, я сожалею, что вела себя так. Сожалею обо всем этом. Я просто ревновала — ревную — от мысли, что ты будешь с кем-то еще. Когда ты снова начнешь встречаться, я хочу, чтобы это было со мной. В следующий раз, когда я почувствую чьи-то губы на себе, я хочу чтобы они были твоими, — я делаю паузу, прежде чем продолжить изливать душу. — Ты дал мне больше за прошедшие два месяца, чем кто-либо за всю мою жизнь. Я доверяю тебе. Ты заставляешь меня чувствовать, что я имею значение для тебя. Ты забавный, милый, самоуверенный, сексуальный, восхитительный, и всегда знаешь, как заставить меня улыбаться. Есть вещи, которые ты обо мне не знаешь, которые я еще не совсем готова рассказать, но я собираюсь делать все, что в моих силах, чтобы перестать лгать и тебе и себе о своих чувствах.