Valery Frost - Заговор по душам. (Малоросский прованс.)

• Название: Заговор по душам. (Малоросский прованс.)
• Автор: Valery Frost
• Жанр: Современная проза

Написано в соавторстве с Громовой Еленой

Россия 1912 года. Выходит первый выпуск газеты "Правда", учреждены высшие начальные училища, основан Батумский ботанический сад и главная героиня повествования покидает родной город, чтобы оказаться в малоросской провинции версии лета 1912 года.

Отличница и баловня судьбы - Вера - становится жертвой кораблекрушения и оказывается в госпитале, где ее опознают, как опальную дочь генерала Епанчина. Очнувшись, девушка решает, что не просто так забросило ее во время предшествующее первой мировой... Еще не понимая, каким образом она сможет предотвратить трагедию, Вера идет по линии жизни своей тезки: поступает на работу в женскую гимназию, знакомится с модисткой и предлагает ей сделку, патентует изобретение - маленькое, исключительно женское, но довольно популярное, участвует в благотворительных музыкальных вечерах, танцует на балах... И знакомится с бароном Александром Фальц-Фейном. И все бы ничего, да только одно важное событие сведет главных героев и в очередной раз, и уже дальше будет трудно расстаться. Став свидетелем ограбления банка, Вера начнет помогать барону вести расследование. Куда приведет кривая дорожка? И так ли важна судьба государства, когда на кону жизнь любимого человека?

Две Веры - одна судьба. Одна любовь. Одна страна...

---

- А то як це? Не помните? - уточнила сестра милосердия, резанув слух Солнцевой русско-украинским суржиком.

Вера покачала головой, одновременно отвечая на вопрос и проверяя, на сколько трудно шевелить мышцами шеи.

- Як же ж вам повезло, що вы ничого не помните! Столько страху було! Столько преставившихся... Ой, матинко...

Медсестра продолжала что-то говорить, но Вера не слышала. Уши заложило ватой от поднявшегося из глубин подсознания испуга, попытки сглотнуть ком в горле не увенчались успехом.

Тем временем не прекращающая болтать сестра, помогла пациентке приподняться, подправила подушку и усадила Солнцеву, оперев спиной о быльце кровати. Железной кровати.

- Пить, - очень тихо попросила Вера. Со вторым глотком меловой ком, застрявший в горле, пропал.

Вместе со сменой положения тела, прояснилась и голова. Словоохотливая сестричка в белоснежном накрахмаленном переднике, больше похожем на сарафан, читая смятение в глазах жертвы кораблекрушения, спешила заполнить пробелы в памяти пострадавшей

- Барышня, та не нада волноваться так! Ликарь зараз придет, посмотрит на состояние ваше. Вы ж он - совсем белая, как стена беленая! Но это... это... Организм поправится. Так й личико справится, будет краше старого!

Руки Солнцевой сами взметнулись к глазам, принялись ощупывать кожу. Слишком сильно прижав пальцем скулу, Вера чуть не взвыла от боли. Резко вздохнула, но сдержать слез не смогла.

Бред какой-то! Суржик этот противный в исполнении болтающей без умолку девушки... Неудобная кровать. Кораблекрушение... Допились одногруппнички, наверное, и капитана споили, раз две лодки на широкой реке столкнулись. Когда же приедут родители и заберут из этого ужасного места?

- Вера Мыколаевна, та чого ж вы? Та не плачьте! - девушка в косынке бросилась подправлять стертую мазь. - Це шок. У вас координация, говорил доктор, будет порушена. И, - девушка глянула на потолок, явно вспоминая чужие слова, - потеря пространственных ориентиров.

Медсестра закатила глаза, замерла на мгновенье, пытаясь прочувствовать собственную важность в донесении информации, а затем снова принялась обхаживать больную. Вера продолжала сидеть с открытым ртом.

- Почему Николаевна?

- Шо? - сестричка уставилась на Солнцеву, пару раз моргнула, соображая о чем-то. - Миколаевна? Так это того... генерала Епанчина Миколаем, як царя нашого, звуть. Вера Николаевна Епанчина.

- Почему? - Солнцева нахмурилась - никак не могла сложить кусочки воедино.

- Почему шо? Та не! То вы - Вера Николаевна, а вашего батька Микола... Николай... - как по отчеству звали генерала, сестра, видать, запамятовала, поэтому просто решила сменить тему, продолжая мельтешить перед глазами. - Ото как достали вас из воды, чуточки одетую, прости Господи, - девушка перекрестилась, вскинув взгляд к потолку, - так ото й привезли до нас. Без документов. Без ничего. Токмо кулончик на цепочке. А там имя. А засим, как чемоданчик найшолся, тогда и узнали вас. То совсем не плохо, шо батька вас отослал. Наша гимназия с пансионатом наилучшие на всю губернию. Ну, и шо, шо провинция? Та мы тут такое вытворяемо, шо столичным и не снилось! Ой, простите. То вы ж и есть из столичных! А про род Епанчиных мы знаемо. Слышали. Только вещичек у вас теперь мало. Забрал к себе водяной все. Только вас и отпустил. Вера Николаевна, вы того, не плачьте. Вам понравится тут. Вам же ж понравится?

Сосланная генеральская дочь ничего не понимала. Пыталась было ухватить суть тарабарщины, но смысл ускользал, уплывал сквозь пальцы. Оттого и становилось обидно. Оттого и слезы по щекам.

- Где я? - вновь попыталась выплыть из бурного потока Вера.

Сестра милосердия, стоящая сейчас напротив и ждущая совсем другого ответа на поставленный вопрос, сглотнула, словно у нее пересохло в горле.

- Так того, Херсонская губерния. Вы ж сюда плыли?

Вера скорбно покачала головой, зажмуриваясь. Совсем не сюда... Все не так...

- И тут память отшибло? Ой, - сестричка захлопнула рот рукой, испугавшись такого простого обращения с генеральской дочкой, - простите... Не помните ничего?

И не дожидаясь ответа, уселась поудобнее на кровать, подправив простыню.

- Так вот, коли вы и про время не знаете, то я вам расскажу. Зараз на дворе - лето, тысяча девятьсот двенадцатого року. Та приплыли вы до нас с Одессы, щоб работать в Мариинсько-Олександровке... ой, в Первой Женской Гимназии. Батька помните своего? - Вера машинально качнула головой. - Эх, жаль! А то ж он у царя по праву руку сидит. Но то, шо вы решились сами себе дорогу строить в жизнь - то похвально! Батька, наверняка, ругался. А вы своего слова не поменяли!

Вера плохо воспринимала информацию. Похоже, медсестра сама придумывала детали переезда какой-то опальной генеральской дочки. Но Вера-то тут при чем!? Никакая она не Николаевна! И тем более не Епанчина! И ни в какую Херсонскую губернию не ехала! И гимназия с пансионатами не нужны! Она диплом защитила уже! Она замуж собиралась...

Новый виток мыслей заставил затаить дыхание. Тысяча девятьсот двенадцатый... Впереди первая мировая и Октябрьская революция. И Аврора...

Почему вспомнился крейсер, Вера не поняла поначалу. А потом вспомнила про кораблекрушение, о котором упоминала сиделка. О воде и криках о помощи. О палубе и теплом ветре. О друзьях и о женихе, за которого Вера не желала выходить замуж, но боялась сказать вслух твердое "нет". И ей помогли сбежать.

А может, не Солнцевой помогли? Может, это Епанчиной нужна была помощь? Со знаниями из века двадцать первого Вера смогла бы наломать дров. Или изменить ход истории...

Кто такая Епанчина?

Противный преподаватель, Петр Васильевич, читал скучнейшие лекции по истории дореволюционной России! Вера вечно спала на его лекциях, получала высокие оценки лишь за красивые глазки. И вот на тебе! Попала именно в то время, о котором ни сном ни духом. Эх, вы, Петр Васильевич...

Генерал Николай Епанчин... знаком с государем. Близкая связь. Вера должна предотвратить войну? Надо вернуться к отцу? Или не надо? Сама сбежала? Или он сослал? Почему?

Вера - дипломированный историк, а информации про значимые фигуры в государстве начала двадцатого столетия - как кот наплакал. Ее конек - Древний Мир и Темные Века...

Солнцева тяжело вздохнула - слишком много вопросов.

- Вам следует отдохнуть, Вера Николаевна.

Обладатель глухого голоса, верно, прочитал ее мысли. Солнцева в девичестве, а теперь Епанчина, открыла глаз. У кровати стоял мужчина в больничном халате. То, каким взглядом смотрела на подошедшего медсестра, подсказывало, что больную посетил доктор. Многоуважаемый и глубоко почитаемый лекарь.

Сорвавшись с места, словно гончая, сестра милосердия вновь уложила пациентку и заботливо расправила складки на простыне.

Вера решила набраться сил перед тем, как решать непосильные задачи. Утро вечера, как говорят...

Спустя пять дней Солнцеву выписали из больницы. К моменту выхода "в свет" Вера успела узнать о себе довольно много, однако пополнить знания воспоминаниями из будущего, не смогла. Епанчина была для нее не больше, чем упоминанием на полях.

Родилась в Петербурге в семье потомственного генерала в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. И сейчас в свои двадцать пять лет могла считаться старой девой. Видно, это и было одной из причин, по которым и отослали генеральскую дочь. На телеграммы орденоносный батюшка не отвечал, но был жив и здоров, как утверждали газеты. И даже награды получал. Значит, сердился за что-то на дочь. А может, там вообще какая-то история приключилась с любовником? Во времена дореволюционные с этим было еще строго.

Просить докторов проверить, на месте ли невинность, глупо. Если в девятьсот двенадцатый год отправилось тело Солнцевой, то все атрибуты должны были сохраниться. У кого бы узнать подробности изгнания?

Уцелевших документов оказалось не очень много: свидетельство о рождении, рекомендательное письмо к директрисе гимназии, банковский чек на имя Епанчиной. Свидетельства о браке не нашлось. Довольно большое количество писем было испорчено водой. Те бумаги, что сохранились, лежали со всеми, завернутые в кожаный конверт. И лишь благодаря защите из толстого слоя писем, более ценные ордера сохранили свое содержание.

Крайне странно было смотреть на цифры, обозначающие даты. К "тысяча девятьсот" сознание было приучено. А вот с девятнадцатым веком совсем было трудно смириться. Вера паниковала, впадала в ступор, смеялась невпопад. Оттого и задержали ее выписку. Думали, не совладает с собой девушка. Но, в конце концов, доктора уверились во вменяемости пациентки и дали добро "на выход".

Лето девятьсот двенадцатого года -- это вам не жаровня-душегубка периода парникового эффекта.

Вера стояла на высоких ступенях приютившей ее на некоторое время больницы, крепко сжимая в руках деревянную ручку чемодана. Солнечный свет заставлял жмуриться, отчего кругляши бликов прыгали перед глазами. Свежесть июльского ветра удивляла, а перспектива не быть найденной замерзшей в подворотне радовала.