Стефан Цвейг - Цицерон

• Название: Цицерон
• Автор: Стефан Цвейг
• Жанр: Короткие истории

---

Октавиан пугается и сопротивляется. Еще молодой, не окончательно очерствевший в горниле подлой политики, он боится начать карьеру властелина с убийства знаменитейшего писателя Италии. Цицерон был самым преданным его защитником, прославлял его перед народом и сенатом; всего несколько месяцев назад Октавиан смиренно обращался к Цицерону за помощью, за советом и с глубоким уважением называл старого человека своим «истинным отцом». Октавиану стыдно, и он упорствует в своем сопротивлении. Следуя правильному инстинкту, что делает ему честь, он не хочет отдать мерзкому кинжалу наемного убийцы этого прославленного знатока латинского языка. Но Антоний настаивает, он отчетливо представляет себе, что дух и власть вечно враждуют между собой и никто не может быть опаснее для диктатуры, чем человек, великолепно владеющий словом. Три дня идет борьба за голову Цицерона. Наконец Октавиан уступает, и имя Цицерона завершает едва ли не самый постыдный документ римской истории. Этим и проскрипционным списками выносится окончательный смертный приговор республике.

В час, когда Цицерон узнает об объединении трех прежде заклятых врагов, он уже понимает, что обречен. Цицерон очень хорошо знает, что грабитель Антоний, которого Шекспир напрасно облагородил, клеймен каленым железом слова и настолько поражен низкими инстинктами ненависти, тщеславия, лютости, бессовестности, что не может рассчитывать на великодушное отношение к себе такого жестокого насильника, как Цезарь. Если Цицерон хотел спасти свою жизнь, то единственно логичным действием для него стало бы немедленное бегство. Ему следовало бежать в Грецию к Бруту и Кассию, к Катону, в последний военный лагерь республиканской свободы, там он, по крайней мере, получал защиту от уже посланных к нему наемных убийц. И действительно, поставленный вне закона человек дважды, трижды пытается бежать. Он готовится к бегству, уведомляет об этом друзей, садится на корабль и отправляется в путь. Но вновь и вновь Цицерон в последний момент прерывает плавание и возвращается назад; кто однажды узнал безотрадность изгнания, тот испытывает наслаждение даже в опасности, грозящей ему на родине, чувствует недостойность жизни в вечном бегстве.

Таинственная воля, лежащая по ту сторону здравого смысла, более того, вопреки здравому смыслу, понуждает Цицерона подчиниться ожидающей его судьбе. Еще несколько дней отдыха жаждет человек, уставший от своего уже обреченного существования. Немного поразмышлять, написать несколько писем, прочесть две–три книги — и пусть свершится то, что ему определено. Эти последние месяцы Цицерон скрывается то в одном, то в другом своем поместье, каждый раз меняя укрытие, едва появляется опасность, но так полностью от нее и не избавившись. Словно человек в горячке, который беспрестанно меняет подушки, Цицерон постоянно меняет эти свои ненадежные укрытия, не в силах решить окончательно, выйти ли ему навстречу своей судьбе или уклониться от нее; этой готовностью принять смерть он как бы неосознанно желает следовать той норме поведения, сформулированной им в трактате «De senecture («О старости»), согласно которой старому человеку не следует ни искать смерти, ни избегать ее, а когда она придет — спокойно принять ее. Neque turpis mors forti viro potest accedere: для сильного духом не существует постыдной смерти.

Поэтому, уже на пути к Сицилии, Цицерон внезапно приказывает своим людям опять повернуть назад к враждебной Италии и высаживается в Кайете, нынешней Гаэте, где у него имеется небольшое поместье. Усталость не только членов и нервов, усталость от жизни и таинственная тоска по смерти, по своей земле одолели его. Лишь бы еще раз отдохнуть. Еще немного подышать сладким воздухом родины, проститься с ней, проститься с миром, отдохнуть, успокоиться — пусть день или всего лишь час!

Едва высадившись на берег, он благоговейно поклоняется священным ларам (хранителям домашнего очага). Он устал, шестидесятичетырехлетний старик, морское путешествие утомило его, он растягивается в cubiculum и закрывает глаза, чтобы насладиться в мягком сне вечным покоем.

Но едва Цицерон лег, в помещение вбегает преданный раб. Возле дома он увидел подозрительных людей с оружием; на протяжении многих лет Цицерон был добр к домоправителю своего поместья. И в благодарность за это тот сговорился с убийцами, предал своего хозяина. Цицерон мог бы бежать, быстро скрыться, носилки готовы, рабы хотят вооружиться и задержать убийц на время, пока он короткой дорогой не доберется до судна, где окажется в безопасности. Старый, обессиленный человек отказывается. «К чему это? — говорит он. — Я слишком устал, чтобы бежать, я устал жить. Дай мне умереть здесь, в стране, которую я спасал». Все же старый слуга убеждает его. Вооруженные рабы несут носилки к берегу окольным путем через маленький лесок к спасительному кораблю.

Но предатель, домоправитель его поместья, не хочет потерять полученные им позорные деньги, он быстро зовет центуриона. Тот с несколькими воинами бежит за носилками и догоняет свою жертву.

Вооруженные слуги окружают носилки и готовятся к сопротивлению. Но Цицерон приказывает им отступиться. Свою жизнь он уже прожил, к чему же жертвовать другими, более молодыми жизнями? В этот последний час у вечно колеблющегося, неуверенного в себе и лишь изредка выказывающего мужество человека нет никакого страха, он чувствует, что показать себя истинным римлянином может лишь в последнем испытании, если он sapientissimus quisque aequissimo animo moritur — прямо пойдет навстречу смерти. По его приказу слуги отходят от носилок. Безоружный, без сопротивления он подставляет седую голову убийцам с высокими, продуманными словами: «Non ignoravi me mortalem geniuses — «Я всегда знал, что родился смертным». Но убийцам не философия нужна, им нужны деньги. Они не медлят. Сильным ударом меча центурион поражает беззащитного человека.

Так умирает Марк Туллий Цицерон, последний защитник римской свободы, проявивший в этот свой последний час больше героизма, мужества и решительности, чем в тысячи и тысячи часов прожитой им жизни.

За трагедией следует кровавый фарс. Из–за настойчивости, с которой Антоний требовал именно этой смерти, убийцы предположили, что голова их жертвы должна иметь особую ценность — естественно, не ценность для духовной культуры современного им мира и мира людей будущего, а скорее особую ценность для заказчика кровавого преступления. Чтобы тот не усомнился в выполнении своего приказа, они решили представить ему убедительное доказательство — передать лично Антонию голову убитого. Сунув голову и отрубленные руки в мешок, палачи спешат с кровоточащей ношей в Рим, чтобы обрадовать диктатора сообщением: с преданнейшим защитником Римской республики покончено общепринятым способом.

И мелкий палач, центурион, рассчитал правильно. Большой палач, приказавший совершить убийство, не скупясь оплачивает свою радость. Теперь, когда Антоний ограбил и убил две тысячи самых богатых людей Италии, он может наконец проявить щедрость. Миллион сестерций дает он центуриону за окровавленный мешок с оскверненной головой и отрубленными руками Цицерона. Но жажда мести Антония еще не утолена, тупая ненависть кровопийцы к убитому измышляет для Цицерона особое бесчестие — Антоний не понимает, что этот поступок на вечные времена обесчестит его самого. Антоний приказывает голову и руки Цицерона прибить гвоздями к ростре, что возвышается над трибуной оратора, с которой Цицерон призывал народ защищать римскую свободу против Антония.

На следующий день римскому народу было явлено позорное зрелище. Над кафедрой оратора, с которой Цицерон произносил свои бессмертные речи, висит мертвенно–бледная голова последнего защитника свободы. Огромный ржавый гвоздь протыкает лоб, за которым рождались тысячи мыслей; горько сжаты бескровные губы, которые лучше любого другого чеканили литые латинские фразы; бледные веки закрывают глаза, многие десятилетия бдительно наблюдавшие за республикой; бессильно висят руки, писавшие изумительнейшие письма своего времени.

Но никакие обвинения власти в жестокости, безумной ярости, беззаконии, высказанные с этой трибуны великим оратором, не говорят так убедительно против вечного бесправия, чинимого властью, как его немая голова: в страхе теснятся люди у опозоренной ростры, подавленные, посрамленные отходят в сторону, уступая место другим. Никто не решится — диктатура! — на протест, но спазмы сжимают их сердца, и, потрясенные, они опускают глаза долу перед этим трагическим символом их распятой республики.