Иэн Бэнкс - Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)

• Название: Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)
• Автор: Иэн Бэнкс
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-11590-3

Классический (и, по мнению многих, лучший) роман из цикла о Культуре – в новом переводе! Единственный в библиографии знаменитого шотландца сборник (включающий большую заглавную повесть о Культуре же) – впервые на русском!

Чераденин Закалве родился и вырос вне Культуры и уже в довольно зрелом возрасте стал агентом Особых Обстоятельств «культурной» службы Контакта. Как и у большинства героев Бэнкса, в прошлом у него скрыта жутковатая тайна, определяющая линию поведения. Блестящий военачальник, Закалве работает своего рода провокатором, готовящим в отсталых мирах почву для прогрессоров из Контакта. В отличие от уроженцев Культуры, ему есть ради чего сражаться и что доказывать, как самому себе, так и окружающим. Головокружительная смелость, презрение к риску, неумение проигрывать – все это следствия мощной психической травмы, которую Закалве пережил много лет назад и которая откроется лишь в финале.

---

– И я не верю, что Бог на вашей стороне, – заключил он.

– Еретик!

– Спасибо.

– Надеюсь, твои дети умрут медленной смертью!

– Гмм, – произнес он, – не уверен, что это вообще может ко мне относиться, но даже если так, ждать придется долго. – Он снова рухнул на кровать, но потом снова поднялся; на лице его читался ужас. – Проклятье. Они, верно, забивают вам головы с самого детства. Говорить такие вещи просто омерзительно. А тем более женщине.

– Наши женщины мужественнее ваших мужчин, – язвительно заметила его противница.

– И все же вы размножаетесь. Выбор, видимо, ограничен.

– Пусть твои дети сдохнут в мучениях! – взвизгнула девушка.

– Ну, если это искренне, – вздохнул он, снова укладываясь, – то вот тебе мое самое страшное пожелание: чтобы ты и вправду была такой жопоголовой, какой кажешься.

– Варвар! Неверный!

– Скоро у тебя закончатся бранные слова. Советую сохранить что-нибудь на потом. Хотя вы, ребята, никогда не отличались способностью держать силы в резерве, правда?

– Мы вас сокрушим!

– О, я уже сокрушен. Я сокрушен. – Он медленно помахал рукой. – А теперь помолчи.

Девушка зарычала и снова принялась сотрясать стул.

Может быть, думал он, я должен быть ей благодарен за то, что все это уже не имеет ко мне отношения: обязанности командующего; ежеминутные изменения в обстановке, с которыми эти дураки не могли справиться сами и в которых ты увязал, совсем как в грязи; непрестанный поток сообщений о воинских соединениях – остановленных, рассеянных, бежавших с поля боя, попавших в окружение, оставляющих жизненно важные позиции; отчаянные просьбы о помощи, о присылке свежих подкреплений, грузовиков, танков, плотов, еды, раций… Начиная с какого-то момента он становился бессилен и мог только подтверждать, отвечать, отказывать, отсрочивать, отдавать приказы держаться – больше ничего. Ничего! Сообщения продолжали поступать, скапливаться – одноцветная бумажная мозаика из миллиона кусочков, которая изображала армию на стадии распада, размытую дождем, как лист бумаги, что впитывает влагу, становится непрочным и наконец распадается на части.

Вот от чего он спасся, оказавшись здесь… И все же он не был втайне благодарен, не был рад. Он пребывал в ярости и бешенстве, оттого что оставил все в руках других людей и больше не находится в центре событий, не знает, что происходит. Он беспокоился, как беспокоится мать за юного сына, ушедшего воевать, крича и рыдая от сознания собственного бессилия перед этой бездушной, бесчеловечной машиной. (Ему пришло в голову, что присутствия противника вообще не требовалось. Он и его армия вели сражение с природной стихией. Третья сторона была лишней.)

Сначала дожди, потом невероятно сильные дожди, потом оползень, который отрезал их от остальной части штабной колонны, потом эта замызганная идиотка, несостоявшаяся убийца…

Он снова сел и обхватил голову руками.

Может, он взял на себя слишком много? За последнюю неделю он спал в общей сложности десять часов. Может быть, от этого мозги стали плохо соображать? А может, он, наоборот, спал слишком много, и несколько лишних бессонных минут в корне все изменили бы?

– Чтоб ты сдох! – раздался визгливый голос девушки.

Он посмотрел на нее и нахмурился. Зачем она прервала его раздумья? И что это она открывает рот? Может, соорудить кляп?

– Это шаг назад, – сказал он. – Только что ты говорила, что я непременно сдохну.

Он снова улегся на кровать.

– Подонок! – воскликнула она.

Он посмотрел на нее, подумав вдруг, что оба они – пленники, только женщина сидит, а он лежит. Под носом у нее снова собрались сопли. Он отвернулся.

Девушка шмыгнула носом, потом сплюнула. Будь у него силы, он бы улыбнулся. Плевок выражал презрение. Что значил ее сопливый нос в сравнении с потоком, захлестнувшим боевую машину, которую он отлаживал и настраивал целых два года?

И почему, почему он привязал ее именно к стулу? Может быть, интригуя против самого себя, он пытался повысить свои шансы, снискать расположение судьбы? Стул. Девушка, привязанная к стулу… почти такого же возраста, может, чуть старше… но такая же худенькая, в обманчиво-толстом пальто, чтобы выглядеть больше, хотя это не помогало. Примерно такого же возраста, с такой же фигурой…

Он покачал головой, пытаясь забыть о том сражении, том провале.

Девушка увидела, что он смотрит на нее и качает головой.

– Прекрати смеяться надо мной! – завопила она, сотрясая стул и впадая в бешенство от того, что противник демонстрирует презрение к ней.

– Заткнись, а? – устало проговорил он, зная, что эти слова звучат вяло; но ничего более убедительного не приходило в голову.

Как ни странно, девушка замолчала.

Эти дожди. И она. Иногда он жалел, что не верит в судьбу. Может быть, вера в бога иногда помогает. Иногда (вот в такие моменты, когда все оборачивается против тебя, когда, что ни делай, перед тобой вновь будет мелькать жестокое лезвие, оставляя на теле все новые шрамы) легче думать, что все предопределено, спланировано, записано, а ты только переворачиваешь страницы огромного фолианта, содержащего непреложный канон… Возможно, у человека вообще нет ни малейшего шанса написать собственную историю (а потому его собственное имя – даже этот промежуточный вариант – звучало для него издевательски).

Он не знал, что думать. Неужели и в самом деле есть некая ничтожная, удушающая судьба, в существование которой, похоже, многие верят?

Ему хотелось быть не здесь, а там, где все прочие мысли подавляются непрерывными донесениями и необходимостью отдавать приказы.

– Вы проигрываете. Ведь вы проиграли это сражение, верно?

Он поначалу не хотел отвечать, но потом решил, что девушка сочтет его молчание признаком слабости и продолжит свои наскоки.

– Удивительная прозорливость, – вздохнул он. – Ты напоминаешь кое-кого из тех, кто спланировал эту войну. Косоглазая, глупая и косная.

– Я не косоглазая! – взвизгнула она и тут же расплакалась.

Голова ее поникла на грудь под тяжестью страшных рыданий, которые сотрясали ее тело и колебали складки пальто. Стул заскрипел.

За длинными грязными волосами, ниспадавшими на отвороты пальто, не было видно лица. От рыданий она склонилась вперед – так, что руки почти касались пола. Увы, у него не было сил, чтобы подойти к ней и, приобняв, успокоить или же вышибить ей мозги – что угодно, лишь бы прекратился этот назойливый звук.

– Ну хорошо, хорошо, ты совсем не косоглазая, извини.

Он лежал на спине, прикрывая одной рукой глаза. Ему хотелось, чтобы слова его звучали убедительно; но все равно в голосе слышалась неискренность.

– Мне не нужно твое сочувствие!

– Извини еще раз. Забираю назад свои извинения.

– Это… я ничего такого… всего лишь небольшой дефект, меня даже призывная комиссия не забраковала.

(Он вспомнил, что в армию брали даже детей и пенсионеров, но решил не говорить этого.) Девушка пыталась отереть лицо о лацканы пальто.

Она громко шмыгнула носом, затем снова подняла голову и откинула назад волосы. На кончике носа виднелась большая прозрачная капля. Он машинально поднялся – его усталость протестующе крякнула, – оторвал кусок от занавески, закрывавшей альков с кроватью, и направился к ней.

Увидев, что он приближается с обрывком тряпки, девушка закричала во всю мочь, оповещая исхлестанный дождем мир, что ее собираются убить. Она раскачивалась, так что ему пришлось поставить одну ногу на поперечину стула и прекратить это.

Он поднес тряпку к лицу девушки.

Та перестала сопротивляться, тело ее обмякло. Она не брыкалась и не ерзала, зная, что все это совершенно бесполезно.

– Хорошо, – с облегчением сказал он. – А теперь высморкайся.

Девушка высморкалась.

Он отнял тряпку от ее лица, сложил, снова поднес к ее носу и велел высморкаться еще раз. Когда девушка сделала это, он снова сложил тряпку и с силой вытер ее нос. Она пискнула от боли. Он снова вздохнул и выкинул тряпку.

Он не стал ложиться – на кровати к нему приходили разные мысли и сонливость. Он не хотел засыпать, чувствуя, что может никогда не проснуться, и не хотел думать, понимая, что в этом нет никакого толка.

Он отвернулся и встал у двери, от которой до любого места было рукой подать. Дверь была полуоткрыта, и вода проникала внутрь.

Он подумал о других – о других командирах. Черт возьми, он доверял одному только Рогтам-Бару, но тот был еще слишком молод, чтобы взять командование на себя. Он ненавидел все это – внедряться в уже существующую структуру, обычно пораженную коррупцией и непотизмом, и брать на себя столько, что любое его отсутствие, любое колебание, даже кратковременный отдых позволяли окружавшим его бестолковцам ухудшить и без того непростое положение. Правда, есть ли генерал, полностью довольный своим штабом?

Как бы то ни было, он им оставил очень мало – несколько сумасшедших планов, которые почти наверняка не удастся осуществить, попытки использовать неочевидные виды оружия. Все это большей частью оставалось в его голове – в том единственном укромном месте, куда не заглядывала даже Культура, но лишь из-за ее странных представлений о порядочности, а не из-за недостатка технических средств.